Почему Россия не Литва. К годовщине предательства князя Курбского

В этот же день в 1975 году:
войска Северного Вьетнама взяли Сайгон,
завершив тем самым Вьетнамскую войну

30 апреля 1564 года Андрей Курбский бежал в Великое княжество Литовское и поступил на службу к Сигизмунду II Августу.

В СМИ обсуждают очередную «сенсацию». Утверждают, что Алексей Навальный в 2015 году получил от структур, близких к Михаилу Ходорковскому, финансирование в размере около 60 тыс. долларов. Хотя на самом деле сенсацией было бы, если бы он такого финансирования не получал.

Сегодня, когда мы справляем 453-ю годовщину бегства эталонного оппозиционера Андрея Курбского в Литву, стоит поговорить о том, что место оппозиции в структуре российской власти не меняется вот уже как минимум пятый век.

От воеводы до предателя

Разумеется, каждое предательство уникально, но некие общие моменты всё же можно найти. Как правило, речь о людях с положением и завидным материальным положением. Иван Мазепа был богатейшим человеком своего времени, Андрей Власов – блестящим красным генералом, разведчик Владимир Петров – влиятельным сотрудником госбезопасности. Кажется, что такие люди незыблемы. И верно. Как правило, главная причина падения – собственная глупость.

Князь Андрей Курбский ведь был не просто князем. Он не сидел в качестве царского наместника где-нибудь в Ростове и не плевал в потолок. Человек был довольно деятельный и полезный. Исполнял обязанности московского воеводы. А ведь понятно, что есть просто воеводы, а есть московский. Во время войн был воеводой в армии, водил полки Правой и Левой руки (так называемые титульные полки, основа войска, всего их было пять). И воеводой был хорошим: Иван Грозный во время Ливонской войны перебрасывал его на самые непростые участки – как Сталин Жукова.

А тот в один прекрасный момент переметнулся на сторону польского короля и одновременно великого князя литовского Сигизмунда II, сдал ему всю промосковскую партию и шпионов при его дворе, стратегическую информацию, к которой имел доступ (где сколько войск, вооружение, перемещения), а потом даже в Ливонской войне участвовал. Уже с другой стороны. Успешно, подлец, участвовал. Все милости от Сигизмунда отработал сполна.

К предательству Курбского подтолкнули события, случившиеся за 11 лет до того. В 1553 году Грозный тяжело заболел. Не надеясь на выздоровление, он распорядился о том, чтобы элита заранее присягнула его сыну – Дмитрию. Многие отказались, предпочитая поддержать двоюродного брата Грозного Владимира Старицкого: малолетний царь на троне – это всегда власть регентов, Грозный сам через нечто похожее прошёл. Отказники группировались вокруг Сильвестра и Алексея Адашева – ближайших сподвижников царя (на фризе памятника «Тысячелетие России» они как раз и символизируют эпоху Ивана Грозного, которого на памятнике нет), в эту же партию входил и Курбский. Сильвестра Грозный в 1560 году сослал на Соловки, Адашев умер сам в должности воеводы Юрьева (ныне Тарту). Но всю его семью после его смерти казнили. Вероятно, поэтому у Курбского на посту воеводы того же Юрьева начали появляться нехорошие подозрения.

Уже потом, после бегства, Курбский эти подозрения излагал в письмах, пытаясь оправдаться за свой поступок не то перед Грозным, не то перед самим собой. Всего писем было три, на третье царь уже отвечать не стал, дескать, что делать, если человек после второго слова не понимает. Но не только о подозрениях писал Курбский.

В средние века вассал мог покинуть своего сюзерена и перейти на службу к другому. Был для этого определённый ритуал, конечно, но, тем не менее, можно было быть «неоднократно верным». В письмах Курбский в качестве обоснования своего шага пишет, что Грозный политику проводит неправильную. А раз так, то князь по праву переметнулся и никакое это не предательство.

Что ж, с точки зрения элиты в Литовском княжестве всё действительно было организовано более справедливо. Власть великого князя была ограничена сеймом, казусы вроде того, что случились с присягой царевичу Дмитрию, и вовсе были исключены – князя выбирал сам сейм. В общем, сам ты, государь, виноват, что убежал я к литвинам. Не он один, кстати, были и другие.

Оппозиционер как синоним неудачника

Поскольку мы живём значительно позже этих событий, то и результат спора нам известен. Нет, не спора Курбского с Грозным, какое из двух русских княжеств более справедливо и правильно устроено. А спора более основательного – которому из княжеств остаться единственным, поглотить земли второго, стать мощнейшей европейской державой и империей. Увы, никакие вольности литовской шляхте в этом не помогли.

Любопытно, что с тех самых пор отношения оппозиции и власти в России строятся по похожему сценарию. Оппозиция, которая на самом деле – представители политических элит, попавших во временную или постоянную опалу, становится в позу и бежит искать приют у откровенных врагов. Получает вполне заслуженные упрёки, выдвигает в ответ обвинения: «Нас обидели, не ценили, и вообще всё в России неправильно устроено, вот и мы, такие хорошие, – в немилости. Нужно срочно всё поменять».

Такое вот политическое литвинство. Его суть – в попытке приватизации власти и её наследовании. Ведь те же магнаты в Великом княжестве Литовском, а после и Речи Посполитой, были своего рода совладельцами, акционерами государства. А князь/король – исполнительным директором, поставленным советом директоров.

Власть при таком раскладе неизбежно растворяется, просачивается между пальцев. Тот же Курбский, к нашему счастью,  больше занимался не Ливонской войной, а войнами со своими соседями: возвращал отнятые у него земли, сам у кого-то отбирал. И в основном именно этим и промышлял все годы после побега до самой смерти в 1583 году.

Это не означает, что Иван Грозный был без греха. Однако любые претензии к царю теряют смысл после того, как очередной недовольный начинает искать поддержку своей позиции у наших противников. История давно поставила точку в этом споре: магнатизация государства ведёт к его распаду, передача власти на места оборачивается анархией, ослабление контроля – сепаратизмом.

А всё потому, что вот уже несколько сотен лет оппозиция в России – не претенденты на власть (как во многих других странах), а по различным причинам отверженные ею. С одинаковым диагнозом: «Этого – на пушечный выстрел не подпускать!».

Вот и бегают в надежде хотя бы кусочек утраченного вернуть. Удивительно, что спустя четыре с половиной сотни лет это приходится объяснять заново.