Дети войны

12.10.2013

Никакая статистика не может передать ту боль и страдания, которые выпали на плечи детей, переживавших беды войны.

«12 декабря

После сильной ночной метели — замечательно ясные, морозные утро и день. Улицы занесены снегом. Трамваи не ходят. Испытал свои новые варежки — прямо спасение для рук, совсем не мерзнут. Мама получила за первую декаду месяца 800 граммов черных макарон. Сразу же разделили их на 10 частей. Выходит по неполной чайной чашке на кастрюлю супа. Суп сегодня уже варили с капустой. Папа сегодня ушел в школу на ночное дежурство. Взял два одеяла, надел свежесшитые стеганые ватные брюки: ведь в школе лютый холод! Такие же брюки, вероятно, будут готовы к среде и для меня. Сейчас мы втроем сидим и читаем. Скоро пойдем спать.

Вообще все мы страшно похудели, в ногах и теле слабость, которая особенно чувствуется после пилки дров (даже очень непродолжительной), ходьбы и т. д. Тело все время зябнет, пустяковые царапины и ожоги не заживают очень продолжительное время. Стараюсь уроки приготовлять в школе, раньше ложиться спать.

13 декабря

Газет еще нет, но сводка, кажется, хорошая. Второе наступление немцев на Москву провалилось с огромными для них потерями. Гитлер бесится, юлит, старается придумать хоть какое-нибудь объяснение провала «молниеносной войны». Америка ведет себя, как боксер тяжелого веса в начале боя: бодро сообщает о гибели линкора и линейного крейсера – «пустяки, мол, наплевать». Папа продежурил ночь благополучно, пришел еще до ухода нашего в школу. На вечер план такой: греемся у камина, пьем кофе, читаем «Морского волка» и рано ложимся спать. Завтра также думаем отсыпаться. Сегодня начали подготовку к 20-му числу: отрезали часть от 2-дневной получки хлеба. Так что ко дню моего рождения, вечером, каждый получит на пиру по такой добавке.

14 декабря

Спали до одиннадцати часов. День прошел незаметно. Варили обед, я доделал микроскоп, но еще не испытал его. Вечером прочли при камине три главы «Морского волка». Скоро должны выключить электричество. До этого момента почитаю «Большие надежды» Диккенса. Потом — спать. К вечеру оставил четыре ломтика сушеного хлеба (очень маленьких), кусочек сухаря, пол-ложечки топленого сахара (чаю я не пил во избежание запухания), и будет еще, благодаря воскресенью, выдача шоколада. Сегодня подсчитал остатки клея — 31 плитка. Как раз на месяц. В городе заметно повысилась смертность: гробы (дощатые, как попало сколоченные) возят на саночках в очень большом количестве. Изредка можно встретить тело без гроба, закутанное в саван».

Дневник Миши Тихомирова (Блокадный Ленинград)

«…днем мать и братишка после бомбежки затерялись в толпе беженцев, а она — тринадцатилетняя девчонка — превратилась в бойца. С винтовкой в руке, с раненым красноармейцем, который без нее не мог ни передвигаться, ни жить.

Когда они — девочка и раненый красноармеец — выбивались из сил, то сворачивали с дороги в пшеничное поле и ложились на землю. Стебли смыкались над ними, как вода. И на какое-то время становилось тихо, как под водой. Только мирно стрекотал кузнечик, да — попискивал перепел. Но воды не было. Ни глотка. А жажда становилась похожей на боль. И вдруг раздавался надрывный гул, и в небе появлялись желтобрюхие машины с черными крестами. Фашистские стервятники летели так низко, словно плыли по пшеничному полю. И плотный гул вдавливал в землю девочку и бойца. Ревели моторы, выли бомбы, с дробным грохотом били в небо пулеметы. Но, пересиливая себя, девочка не закрывала глаза. Один раз она увидела лицо летчика. Это был первый фашист, которого она увидела. Потом снова дорога, раненый красноармеец, повисший на ее плечах, и винтовка в руке. Тринадцатилетняя пионерка еще не сознавала, что, вынося из боя раненого и спасая его оружие, она приняла на себя все, что положено бойцу и сама стала красноармейцем. Так в первый день войны брестская школьница Клава Шаликова вместе со взрослыми бойцами была поднята в атаку. Она привела своего первого раненого в часть. Его увезли в тыл, а Клава так и не узнала ни имени его, ни фамилии... В части Клаве Шаликовой сказали:

— Спасибо, доченька. Иди...

Клава покачала головой:

— Мне некуда идти. Отец воюет. Мать с братом потерялись. Я останусь с вами».

«В 1942 году приказы об эвакуации получили во всех детских домах Сталинградской области — фашисты рвались к Волге… Персональная ответственность возлагается на директора детдома. ... Ее звали Клара Борисовна Срамник. Клара Борисовна вспоминает:

— Нашему детдому выделили восемь вагонов. В них надо было посадить всех детей, затолкать постели, книги, продукты и медикаменты — путь лежал не близкий, на Урал. Ребятишек в дороге надо было поить, кормить и лечить. Когда погрузились, комендант, издерганный, охрипший, отыскал меня: «Заберите еще шестнадцать ребят. Сняли с грузового эшелона. Где-то под Ровно у них разбомбили пионерлагерь».

Детдом ждал отправки, ждал паровоза. А вместо паровоза появились немецкие бомбардировщики и начали делать свое черное дело. Все воспитательницы и старшеклассники бросились вытаскивать ребятишек из вагонов и разбегались в разные стороны. Кругом все грохотало. А когда самолеты улетели, на станции остались разбитые вагоны, горящие составы и пионервожатая Маша — ей было восемнадцать лет. Ее первую убило осколком бомбы. Что делать?

Из-за горизонта выплывала глухая канонада. Надо было увозить ребят, но самолеты разбомбили пути. Оставался один выход — вести детей пешком за Волгу, за триста с лишним верст. Ребят было сто восемьдесят. Самым старшим не исполнилось и шестнадцати. А младшие еще только через два года должны были пойти в школу. Всех их надо было уводить от фронта, от смерти.

Мы пошли. Соорудили заплечные мешки из наволочек. Взяли самое легкое и самое теплое. Забрали все продукты, посуду: никто не знал, сколько придется идти, где ночевать и чем питаться в прифронтовой полосе. Это было в конце июня 1942 года. Малышей несли за плечами. Дети засыпали на ходу, крепко обхватив ручонками наши шеи. Стояла жара. Иногда проходили лишь пять-шесть километров за день. Попутные подводы были счастьем — в них усаживали самых маленьких, остальные шагали, держась за телегу. Помогали колхозники — кормили ослабевших ребят, подвозили. Если бы не добрые люди, то многие не дошли бы до Волги...

Через три недели на детей было больно смотреть: грязные, одежда порвана, истрепалась на бесконечных проселках обувь. Шли босиком. Завелись вши. На берегу какой-то речушки сделали дневку: мыли, стирали, латали белье, прятались по кустам — над головой то и дело проносились немецкие самолеты, летали бомбить Камышин.

Все мы боялись одного — только бы кто-нибудь не простудился, не заболел. Ночевали где придется — в пустых школах, на сеновалах, нескошенном поле. На счастье, ночи были теплые. Ближе к Волге хлеба не жгли, а косили. Старшие ребята помогли колхозникам убирать пшеницу. Надо было спешить, а поднимать детей в дорогу становилось с каждым утром все труднее и труднее. Постоянно приходилось ломать голову: как достать две-три подводы, чтобы довезти ослабевших? Чем лечить больных?»

Источники и литература:

Яковлев Ю. Поднятая в атаку // Дети военной поры / Сост. Э. Максимова. М.: Политиздат, 1984.

Миндубаев Ж. Босоногий марш атаку // Дети военной поры / Сост. Э. Максимова. М.: Политиздат, 1984.

Каменецкий Я. Дневник Миши Тихомирова // Дети военной поры / Сост. Э. Максимова. М.: Политиздат, 1984.