Люди раскрываются в письмах, написанных близким и друзьям. Мария Дмитриевна и Карл Васильевич Нессельроде, несмотря на то, что были супругами, находились в постоянной переписке — ведь они часто бывали в разъездах. Это было связано не только со служебными делами Карла Васильевича, но и с долгими раздельными путешествиями мужа и жены по Европе. В то время европейские вояжи, особенно лечение на водах, входят в моду у русской аристократии. Тем более что пароходное сообщение из Кронштадта в Любек или Штеттин существенно облегчало и ускоряло путь, занимавший примерно неделю.
Окончание. Начало см.: "Русский мир.ru" № 9 за 2024 год.
Наполеоновские войны закончились. В 1816 году граф Нессельроде вместе с Иоанном Каподистрией стали статс-секретарями Министерства иностранных дел. Началась мирная жизнь, а вместе с ней и путешествия.
Наполеоновские войны закончились. В 1816 году граф Нессельроде вместе с Иоанном Каподистрией стали статс-секретарями Министерства иностранных дел. Началась мирная жизнь, а вместе с ней и путешествия.
Карл Васильевич, пунктуальный во всем, с немецкой педантичностью сумевший навести порядок в работе вверенного ему министерства, любил и умел отдыхать. Отпуска Нессельроде отличались от кратковременных отлучек его подчиненных — он мог себе позволить отсутствовать на протяжении нескольких летних месяцев. Несмотря на то, что здоровья граф был отменного и страдал лишь подагрой, на лечении в Карлсбаде (ныне — Карловы Вары) или Киссингене он бывал регулярно.
ИЮЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Однако через год всем стало не до развлечений: Европу вновь накрыла революционная волна. Июльская революция 1830 года во Франции стала катализатором революционного движения общеевропейского масштаба. После Июльской революции отношения между Россией и Францией стали весьма напряженными: император Николай I негативно воспринимал рожденный на баррикадах режим короля Луи-Филиппа Орлеанского. Соответственно, контакты между двумя странами были ограниченны, а император Николай Павлович и вовсе был против того, чтобы его подданные, тем более высокопоставленные, посещали Париж и наносили официальные визиты французскому монарху.
Граф Нессельроде, с 1829 года являвшийся вице-канцлером империи, а в 1845-м ставший канцлером, разумеется, поездок в Париж избегал, хотя, как отмечал его внук Анатолий, "на протяжении всей своей жизни активно интересовался тем, что происходило на берегах Сены". В 1839 году граф Нессельроде писал супруге из Бадена: "Меня здесь окружают французы, и чем больше я общаюсь с представителями этой нации, тем больше они мне нравятся. Почему же, взятые по отдельности, они очаровательны, но, объединяясь, становятся невыносимыми?" Однако если граф в Париж не ездил, то это не значит, что у него не было там личных доверенных корреспондентов.
И одним из таких бесценных корреспондентов была его собственная супруга, которая регулярно навещала французскую столицу и писала оттуда мужу обстоятельные письма, а точнее — настоящие аналитические записки о внутриполитической ситуации во Франции. Кроме того, в Париже у самой Марии Дмитриевны было немало осведомленных знакомых, и информацией, полученной от них, она щедро делилась с мужем.
ПАРИЖСКИЕ ХРОНИКИ
Прошло девять лет, и Европу захлестнул новый кризис: на Востоке разгорелся конфликт между турецким султаном и его вассалом, пашой Египта Мухаммедом Али. В самый разгар Восточного кризиса, в ноябре 1840 года, Мария Дмитриевна оказалась в Париже и, как обычно, обо всем увиденном и услышанном информировала мужа.
В столице Франции графиня Нессельроде активно интересовалась как политикой, так и светской жизнью, тем более что тогда эти сферы были теснейшим образом взаимосвязаны. Эту черту очень тонко подметил князь Петр Андреевич Вяземский: высший свет и политика — "два сросшиеся сиамца".
Июльская монархия ввела моду на политику, палата депутатов стала модным местом, активно посещаемым представителями и представительницами высшего света. Поэтому знаменитых людей можно было увидеть и в светских салонах и в палате депутатов, причем это были, как правило, одни и те же персоны. В палату мог попасть любой желающий, но предварительно нужно было отстоять очередь, особенно в те дни, когда должны были выступать прославленные ораторы. Еще можно было получить заветный билетик от кого-то из парламентариев или дипломатов. Заседание палат князь Вяземский называл не иначе как "утренним спектаклем".
К слову, Карл Васильевич вовсе не разделял восторгов супруги и не считал посещение палаты депутатов интересным и полезным времяпрепровождением. Своему другу и коллеге дипломату барону Петру Казимировичу Мейендорфу он писал 13 февраля 1841 года: "Я не желаю испытывать такого счастья, у меня это вызывает большую скуку. Чем старше я становлюсь, тем больше пустые слова вызывают у меня антипатию, и ничто лучше, чем дебаты во французской Палате не подтверждают того факта, что они устраиваются вовсе не для того, чтобы совершать добрые дела".
Эта симпатия к Тьеру не осталась не замеченной парижским светом. Например, проницательная герцогиня Доротея де Дино, одна из влиятельнейших дам эпохи, сообщала в своем "Дневнике", что графиня Нессельроде приняла у себя Адольфа Тьера и была им совершенно очарована. По словам герцогини, "зная увлекающуюся натуру мадам Нессельроде, можно понять ее восторженное отношение даже к Тьеру!" Правда, буквально через несколько дней она записала: "Держу пари, что мадам Нессельроде увлеклась Тьером только для того, чтобы составить фронду увлечению Ливен Гизо". Как известно, княгиня Дарья Христофоровна Ливен (см.: "Русский мир.ru" № 6–8 за 2024 год, статья "Нетитулованная королева европейской дипломатии") и известный французский политик Франсуа Гизо с 1837 года и до конца смерти Ливен в 1857-м были неразлучны, но так и не составили семейной пары. А Доротея Дино сама симпатизировала Тьеру.
В целом же, как отмечала герцогиня Дино, графиня Нессельроде за полтора месяца пребывания в Париже "не была при Дворе и, соответственно, в высшем свете, вела холостяцкий образ жизни и восхищалась своим сумасбродством". И добавила: "Я не уверена, что граф Нессельроде разделяет ее восторги".
В эти годы, в условиях напряженных отношений между Россией и Францией, положение российского посольства в Париже было весьма непростым. Если при графе Поццо ди Борго в 1814–1834 годах российское посольство было центром не только политической, но и светской жизни, то при графе Петре Палене, занимавшем этот пост с конца 1835 года, ситуация изменилась, да и финансирование посольства было существенно сокращено: для императора Николая Павловича контакты с Францией Луи-Филиппа не были приоритетными. Сам граф Пален, в условиях обострения двусторонних отношений на фоне Восточного кризиса, чувствовал себя в Париже не особенно комфортно, о чем Мария Дмитриевна сообщала мужу 11 декабря 1840 года: "С момента моего приезда сюда я нашла Палена очень удрученным; дела, вместо того чтобы его интересовать, возбуждать его любопытство, вызывают у него лишь скуку. Чтобы хорошо управлять делами, ему не хватает не способностей, а вкуса..." В конце 1841 года в результате дипломатического инцидента между двумя странами граф Пален покинул Париж и больше к своим обязанностям не вернулся. Интересы России во Франции представлял поверенный в делах Николай Дмитриевич Киселев.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ПРАХА
Наверное, самый интересный момент, связанный с пребыванием графини Нессельроде в Париже, — это ее присутствие на церемонии перезахоронения останков Наполеона Бонапарта 15 декабря 1840 года. Французы именуют эту церемонию "Возвращением праха". Это была грандиозная акция, на которой присутствовал весь Париж — около 800 тысяч человек! Об этом событии оставили воспоминания многие современники.
На Марию Дмитриевну церемония не произвела особого впечатления. Она писала Карлу Васильевичу 17 декабря 1840 года: "Ты можешь сказать Мари (дочери. — Прим. авт.), что ей нечего сожалеть о том, что она не присутствовала на церемонии перезахоронения останков Наполеона <...> единственное чувство, которое я из нее вынесла, — это полное разочарование". Мария Дмитриевна могла хорошенько разглядеть происходящее: за 100 франков она сняла балкон четвертого этажа особняка на Елисейских Полях, в непосредственной близости от Триумфальной арки.
Графиню поразило отсутствие какого-либо религиозного трепета среди зрителей, о чем писали многие очевидцы; для парижан это было просто зрелище, спектакль: "Никаких эмоций, никакого порыва, никаких подбрасываемых в воздух шляп; я не верила своим глазам, но у этой огромной массы людей было только любопытство, ничего более". По ее словам, вся эта пышная церемония "от начала до конца была лишь комедией". А знаменитый современник событий, Виктор Гюго, к этому времени — страстный поклонник Наполеона Бонапарта, назвал церемонию "монументальной галиматьей".
ПОЛИТИКА И ПОЛИТИКИ
Марии Дмитриевне доставляло удовольствие вращаться среди самых именитых особ, о чем она не без тщеславия сообщала: "На одном обеде у Ротшильда (герцогиня Доротея де Дино после смерти князя Ш.-М. де Талейрана продала его особняк на улице Сен-Флорантен барону Джеймсу Майеру Ротшильду, где он устраивал блестящие приемы. — Прим. авт.) слева от меня сидел Монталиве (Март-Камиль Башассон, граф де Монталиве, известный французский государственный деятель, неоднократно занимавший министерские посты в годы Июльской монархии.— Прим. авт.), с которым я непрерывно болтала; сегодня у меня любопытный обед, а завтра — не менее интересный вечер. Когда я покину Париж, я смогу сказать, что я общалась со всеми важными персонами дня сегодняшнего и дня завтрашнего". Банкир и барон Джеймс Ротшильд был не только богатейшим, но и влиятельнейшим человеком Франции; граф Монталиве — пэром Франции и ведущим политиком.
18 декабря 1840 года графиня Нессельроде сообщала мужу об очередном вечере, на котором среди прочих известных политиков присутствовал Адольф Тьер. Она отметила: "Видя его в обществе, такого веселого и исполненного добродушия, едва ли можно себе представить, что этот маленький человечек (Тьер был очень невысокого роста. — Прим. авт.) мог подвергнуть Европу опасности кровавой войны". Графиня имела в виду воинственную риторику Тьера и политику роста вооружений после подписания Конвенции 15 июля 1840 года об урегулировании Восточного кризиса. При этом французы, по словам графини, несмотря на то, что Тьер подверг Францию опасности войны, отдавали предпочтение именно ему, а не умеренному и склонному к компромиссам Франсуа Гизо. Тьер, по словам Марии Дмитриевны, "удовлетворил тщеславие французов <...>, и я не удивлюсь, если он вернется к делам. Надеялись, что в ходе церемонии (перезахоронения останков Наполеона. — Прим. авт.) разразятся беспорядки и Гизо будет вынужден уйти в отставку". Между тем к власти Тьер при Луи-Филиппе, как известно, не вернулся, но спустя много лет, в отличие от Гизо, его ожидала блестящая политическая карьера — он стал первым президентом Третьей республики.
18 декабря в письме мужу графиня сделала весьма интересное наблюдение: "Ты знаешь, кто вице-король и даже король во Франции? Это Ротшильд. Будучи на днях у него на ужине, я долго болтала с ним <...> и вывела его на свободный разговор. "Я знаю их всех (министров), — сказал он, — я их вижу ежедневно, и, если я замечаю, что проводимая ими политика противоречит интересам правительства, я иду к королю, которого могу видеть в любое время, и говорю о своих наблюдениях. Поскольку он знает, что я могу много потерять и желаю только спокойствия, он мне очень доверяет, прислушивается ко мне и принимает во внимание все то, что я ему говорю".
В одном из писем, выражая негодование по поводу берлинских газет, печатавших всевозможные нелепости по поводу России и русских, графиня сообщала: "Меня это так раздражает, что, несмотря на то, что я ненавижу Луи-Филиппа, я хотела бы, чтобы Россия по-братски сблизилась с Францией хотя бы для того, чтобы уколоть другие нации, которые, увидев это, не замедлили бы переменить свой тон".
После подписания Конвенции 15 июня 1840 года по Восточному вопросу Россия пыталась укрепить отношения с Великобританией, однако прагматичная графиня Нессельроде весьма скептично относилась к долгосрочному русско-английскому сближению. "В Германии, как и во Франции, сильно сомневаются, что это согласие, которое, вроде бы, царствует между вами и англичанами, может долго продлиться; позволь мне сказать, что я разделяю это мнение, — писала она мужу. — Англичане нас окружают со стороны Персии; они повсюду, где мы хотим укрепить свое влияние". В другом письме она сообщала Карлу Васильевичу: "По моему скромному мнению, вы слишком любезны с англичанами, которые всегда были фальшивыми братьями и бросали нас, как только мы становились им ненужными".
В конце февраля Мария Дмитриевна покинула французскую столицу. 24 февраля герцогиня Доротея де Дино записала в своем дневнике: "Мадам Нессельроде оставила Париж в восторге от своего образа жизни, от вещей и от людей".
ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Еще в самом начале 1830-х годов, сразу после Июльской революции, граф Нессельроде полагал, что Европа вступила в полосу дестабилизации. Он с грустью писал княгине Дарье Христофоровне Ливен 1 октября 1831 года: "Дорогая княгиня, сколько мы будем жить, столько и не будет ни мгновения спокойствия в мире. Бельгия, Греция, Польша..." Однако очередная революционная буря разразилась спустя семнадцать лет, в 1848 году. Авторитет Российской империи в это время был как никогда высок, а императора Николая Павловича даже сравнивали с Наполеоном на пике его могущества.
Не соглашусь с распространенным мнением, что за внешнеполитическими успехами Николай I и его окружение не видели серьезных внутренних проблем. Графиня Нессельроде была в числе этих вдумчивых свидетелей. Еще до революционных потрясений, 14 мая 1847 года, она писала супругу из Берлина: "Всегда были злоупотребления в нашей стране, но никогда они не были настолько вопиющими, что глаза лезут на лоб; прежде был патриотизм, которым все прикрывалось; сейчас наступает время говорить о том, что стыдливо скрывали. Я спрашиваю себя, когда мы выйдем из этого унизительного состояния?"
"37 ЛЕТ СЧАСТИЯ"
Карл Васильевич пережил супругу на тринадцать лет. Ему и всей России предстояло испытать тяжелые времена, связанные с Крымской войной, и выдержать обвинения в том, что он систематически предавал интересы России. Напротив, он делал все, чтобы не допустить вооруженного столкновения, предупреждая императора, что Россия может оказаться в международной изоляции. Несмотря на то, что он сам установил срок своего выхода в отставку, который подходил в 1855 году, он остался на своем посту до окончания войны, тем самым взяв на себя ответственность за поражение.
В своих неоконченных автобиографических "Записках" граф Нессельроде писал, что супруга доставила ему "37 лет счастия". Мария Дмитриевна была не просто женой, а настоящей помощницей и постоянным корреспондентом своего мужа. Обладая острым, проницательным умом, здраво рассуждая о людях и событиях, она не навязывала свою позицию мужу, а лишь снабжала его полезной информацией. Умная, властная, проницательная, влиятельная, богатая, она вызывала зависть и раздражение у окружающих, а по-настоящему раскрывалась только перед близкими людьми.
Живя в эпоху, когда свет и политика были теснейшим образом взаимосвязаны, Мария Дмитриевна относилась к плеяде влиятельных хозяек европейских салонов, таких как княгиня Дарья Ливен, графиня Адель де Буань, герцогиня Доротея де Дино, леди Джерси. Она полностью разделила и судьбу своего мужа, к которому как современники, так и потомки относились весьма предвзято. И, как и в случае с графом Нессельроде, ее жизнь и деятельность нуждаются в объективном осмыслении.
