Актуальные исследования современных историков. М.Ю. Дронов

ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ.

В современном мире заметную роль играют процессы этноинженерии, одним из побочных результатов которых является деформированное восприятие широкими массами изначальной этноязыковой сущности многих, казалось бы, известных общностей. Территорией, особенно богатой примерами подобных процессов, является современная Украина. Принимая во внимание де-факто лоскутный характер этого государства, объединившего в своих границах регионы, исторически мало связанные друг с другом, имеет смысл рассматривать эти примеры отдельно. Одним из наиболее самобытных регионов Украины, несомненно, является ее самая западная Закарпатская область, вошедшая в состав позже всего, в 1945 году, с автохтонным восточнославянским населением, часть которого вплоть до настоящего времени идентифицирует себя как карпатские русины, не отождествляя себя при этом с украинцами.

В рамках настоящей работы предпринимается попытка краткого анализа противоречивого генезиса этнической идентификации карпатских русинов, а именно – процессов украинизации, которым они с разной степенью интенсивности подвергались в течение первой половины ХХ столетия. Конкретно, нами рассматриваются управляемые трансформационные процессы, происходившие с большей частью карпатских русинов – с южнокарпатскими русинами, автохтонным восточнославянским населением современных Закарпатской области Украины и северо-восточных округов Словацкой Республики.

ДОНАЦИОНАЛЬНАЯ ЭТНИЧЕСКАЯ ИДЕНТИФИКАЦИЯ. КЛАССИФИЦИРОВАНИЕ ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ ГРУПП.

Современная классификация этносов основывается преимущественно на лингвистическом принципе. В данном контексте необходимо констатировать, что карпатские русины – несомненно, восточные славяне (пускай, и с некоторыми оговорками). Так, большинству русинских диалектов, как и (велико)русским, украинским и белорусским, изначально свойственны плеофония или полногласие (например: корова, а не крава, krava, krowa или kruwa) и ряд других специфических общевосточнославянских черт. Вместе с этим, большинству русинских диалектов также присущ комплекс черт, которые можно назвать общемалорусскими: замена праславянских звуков o и е чаще всего на i; рефлекс i на месте праславянского ě; звук среднего ряда на месте праславянского i; и др. (основываясь на данном факте, многие языковеды, игнорируя самосознание русинов, относят их диалекты к юго-западному наречию украинского языка). Наконец, существуют специфические особенности, характерные исключительно для русинских диалектов, подразделяющихся на восточные и западные (условная граница между ними проводится по реке Лаборец в Словакии). Главным отличием между двумя группами является ударение: если в восточных оно подвижное, как у всех остальных восточных славян, то в западных русинских диалектах оно фиксированное, как в соседних западнославянских (восточнословацких и польских) диалектах. Важной спецификой всех русинских диалектов являются многочисленные заимствования из соседних языков (западнославянских, румынского, венгерского, немецкого).

Вопрос вхождения будущих южнокарпатских русинских этнических территорий в состав «Руси изначальной» крайне политизирован. Их формальная принадлежность к Древнерусскому государству подвергается обоснованной критике исследователей. К середине XIII столетия эти земли уже точно были под контролем Венгерского королевства. При этом несомненно, что указанные территории входили в орбиту, как минимум, этнокультурного влияния державы Рюриковичей. Миграционные потоки из разных древнерусских земель (отнюдь не только лишь из соседнего Галицкого княжества) и последующих государственных образований, появившихся на их территории, проходили чуть ли не до XIX века. При этом, в карпаторусинском этногенезе участвовали отнюдь не только восточные славяне из Древней Руси, но и, например, ранее славянское население (чаще всего его отождествляют с белыми хорватами), а также славянизированные пастухи-волохи, пришедшие с юго-востока. Это обстоятельство, по-видимому, способствовало формированию будущего этнокультурного разнообразия среди карпаторусинов.

Отсутствие источников не позволяет нам сказать ничего конкретного о донациональной идентификации карпаторусинского простонародья в далекие от нас столетия. Однако можно уверенно констатировать, что местная этнонимия тесно связана с пространством по другую сторону Карпат и конфессиональной принадлежностью южнокарпатских русинов к восточной (православной, а после заключения в 1646 году Ужгородской унии с Римом – униатской или грекокатолической) церкви, что выражено в различных этнонимах с корнем -рус. В венгерских латиноязычных документах предки карпаторусинов первоначально обозначались (в ед. ч.) как Rusinus или Rusenus, приблизительно же с конца XI века – как Ruthenus. Согласно исследованиям специалиста по ономастике Павла Чучки (1928–2016), средневековые предки южнокарпатских русинов именовались коллективным этнонимом русь или множественным названием русы.

По-видимому, к началу XX столетия наиболее распространенным самоназванием у южнокарпатских русинов было слово руснак (вариант – русняк), которое образовано с помощью суффикса -ак, подобно этнонимам западнославянских соседей: словаков и поляков. Впервые его употребление применительно к жителям южных склонов Карпат зафиксировано в середине XVI века. В 1911 году отечественный карпатовед Алексей Петров (1859–1932) подчеркивал: «Угроруссы (русины Венгерского королевства. – М.Д.) зовут и сами себя и называемы словаками: “руснаки” (и “русняки”) […] Употребляется ли угроруссами название “Русин, Русины” – не вполне ясно».

Используемый в настоящей работе в качестве terminus technicus более известный и привычный этноним русин, являющийся не только «старым названием украинцев», но и старейшим общевосточнославянским этнонимом, был распространен на южных склонах Карпат в качестве самоназвания гораздо меньше. Преимущественно он встречался в восточной части расселения южнокарпатских русинов. Русинами южнокарпатские «руснаки» чаще называли своих соседей с северной стороны Карпатского хребта.

Ни книжные составные этнонимы, ни, тем более, этноним украинец на южных склонах Карпат не бытовали. Например, польский деятель и соратник Ю. Пилсудского Леон Василевский (1870–1936), сочувствовавший украинскому движению, посетив в начале 1910-х годов населенные русинами комитаты Венгрии, был вынужден констатировать: «Называя себя “руснаками”, или “русинами”, а свой язык “руским”, говорящие на нем крестьяне противопоставляют себя своим соседям – “волохам” (румынам) и словакам. Об Украине венгерские русины ничего не знают. Определение “украинский” для них совершенно чуждо, точно так же, как и “угрорус”, “угрорусский”».

Этнографическое изучение русинов с применением постоянно развивающихся научных методов началось в XIX столетии и не прекращается вплоть до настоящего времени. Однако, несмотря на обилие собранных данных, отсутствует какая бы то ни было единая, общепризнанная классификация этнографических групп. Споры ведутся как о количестве групп, так и о границах между ними. Очевидно, что схема, форсировавшаяся в советской украинской науке, согласно которой все восточнославянское население по обе стороны Карпатского хребта разделено на лемков, бойков и гуцулов, является крайне упрощенной и при этом тенденциозной. Известный канадский исследователь Пол Роберт Магочи, проанализировавший исследования XIX–XX веков, пришел к интегральному разделению южнокарпатских русинов на руснаков (в узком смысле слова; на их долю приходилось 283 села), долинян (401 село), верховинцев (69 сел) и гуцулов (24 села). Лемки, проживавшие в 179 селах, локализуются им лишь на северных склонах Карпат.

Возможно, именно гуцулы, самые известные и при этом самые малочисленные, будучи наиболее поздними (XVII–XVIII века) переселенцами на южные склоны Карпат из соседних Галиции и Буковины, являются наиболее четко выраженной и резко отличающейся группой, обладающей к тому же особым самосознанием. Однако поэтому же их положение в карпаторусинском контексте наиболее спорное: иногда их априори не рассматривают в качестве карпаторусинов, а их диалекты, как фактически наиболее близкие на южных склонах Карпат к украинскому литературному языку, не считают карпаторусинскими диалектами.

РАЗВИТИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ В СЕРЕДИНЕ XIX ВЕКА.

У карпатских русинов сложно однозначно хронологически определить нижнюю планку первых ростков модерного национализма. Наиболее распространенной точкой зрения является схематичный отсчет развития национального самосознания в карпаторусинской среде, начиная с «Весны народов» 1848–1849 годов. Принято считать, что большое влияние на данный процесс оказал Венгерский поход русской армии под руководством фельдмаршала И.Ф. Паскевича 1849 года, целью которого было подавление Венгерского восстания (в мадьярской национальной традиции – революции) против Вены. В результате этого широкие массы карпаторусинов воочию увидели в многотысячном победоносном воинстве из соседней империи людей, хотя и не идентичных, но подчеркнуто близких себе в этноязыковом и конфессиональном отношениях (особенно на фоне окружавших народов Габсбургской монархии). Ведущую роль в начавшемся «возрождении» играли, на культурном поле, грекокатолический священник о. Александр Духнович (1803–1865), а на поле политическом – чиновник и депутат венгерского парламента Адольф Добрянский (1817–1901). Примечательно, что обе эти фигуры вместе со своими протагонистами, так называемыми «будителями», были этнонациональными русофилами: они рассматривали местных русинов как часть единого русского (не великорусского, а общевосточнославянского) народа, а Духнович даже возводил свой род к беглому из Москвы стрельцу.

В октябре 1849 года в рамках реорганизации Венгрии был создан Ужгородский округ (в литературе часто называется разными авторами Русский/руський/русинский округ), включивший в себя исторические комитаты Берег, Угоча, Унг и Мараморош. Благодаря А. Добрянскому, начальнику канцелярии администратора округа, и его единомышленникам здесь начали развиваться русинское образование и издательское дело. Однако уже в конце марта 1850 года в рамках административной реформы министра внутренних дел Австрийской империи А. Баха округ был ликвидирован, перечеркнув большинство инициатив южнокарпатских русинов.

После крушения национально-политических надежд русинские лидеры посильно продолжили деятельность. В этот период были созданы первые культурные организации: Литературное заведение Пряшевское (1850–1853), Общество св. Иоанна Крестителя (1862–1948), Общество св. Василия Великого (1866–1902). Появились первые периодические издания, издававшиеся для русинов государством: «Галичо-Руский Вѣстникъ» (1849–1850; вопреки названию, адресовался не только галицким, но также угорским и буковинским русинам), «Вѣстникъ для Русиновъ Австрийскои державы» (1850–1866), «Земский Правительственный Вѣстникъ для Королевства Оугорщины» (1850–1855; 1857–1859), «Краевый Законникъ и Вѣстникъ Правительственный для коронного краю Оугорщины» (1850). Католическое Общество св. Стефана (Иштвана) выпускало два сугубо религиозных издания: «Церковная Газета» (1856–1858) и «Церковный Вѣстникъ для Русиновъ Австрийской державы» (1858). Язык всех этих изданий можно отнести к так называемому «язычию» – макароническому языку, насыщенному церковнославянизмами, русинскими диалектизмами, который в большей или меньшей степени приближался к русскому литературному.

С образованием в 1867 году Австро-Венгрии и последующим ростом мадьяризации немадьярских народов Венгерского королевства национальное развитие южнокарпатских русинов стало тормозиться. Государственный курс на мадьяризацию немадьяр осложнил общественно-культурную жизнь, однако она посильно продолжалась. Выходили периодические издания «Учитель» (1867), «Свѣтъ» (1867–1871), «Сова» (1871), «Новый Свѣтъ» (1871–1872), «Карпатъ» (1873–1886).

В ВЕНГЕРСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ (КОНЕЦ XIX ВЕКА – 1918). Если национальные начинания о. А. Духновича, А. Добрянского и др. носили подчеркнуто «общерусский» (общевосточнославянский) характер, то в 1880-х – 1890-х годах в условиях усиливающейся мадьяризации среди немногочисленной русинской интеллигенции заявляет о себе новое поколение русинов – венгерских патриотов, отстаивавших идею литературного языка, более приближенного к местным диалектам. Кроме целого ряда венгроязычной периодики для владевших мадьярским языком интеллигентов, выпускался ряд кириллических изданий. Обществом св. Василия Великого (после его ликвидации в 1902 году – издательством «Унио») издавалась «поучительна новинка для угро-русскаго народа» «Наука» (1897–1914), а будапештским министерством сельского хозяйства выпускалась «поучительно-газдовская новинка для угро-русскаго народа» «Недѣля» (1898–1918). Кроме этого священник Евгений Фенцик (1844–1903), являвшийся ортодоксальным последователем Духновича и Добрянского, издавал русскоязычный «Листок» (1885–1903) со специальным приложением на диалекте для селян.

Хотя южнокарпатские интеллектуалы и русские исследователи XIX столетия отнюдь не отрицали принадлежность угорских русинов к малорусской или южнорусской ветви восточного славянства, ни у представителей русинской интеллигенции, ни, тем более, у представителей простонародья не была распространена украинская идентичность. Если самосознание конкретного русина не ограничивалось отождествлением себя с родным венгерским комитатом и «русской верой» (восточным обрядом), оно в той или иной степени апеллировало к самой широкой русскости, распространявшейся далеко на восток от Карпатского хребта.

Галицийские деятели, члены львовского Научного общества имени Тараса Шевченко, отстаивавшие наперекор своим землякам-москвофилам идею «українсько-руського» народа, в конце XIX века стали предпринимать шаги к привлечению малочисленной русинской интеллигенции на южных склонах Карпат к своему движению. Одним из главных энтузиастов привлечения угорских русинов к деятельности указанного общества выступил известный этнограф и литературовед Владимир Гнатюк (1871–1926). В течение 1895–1903 годов он осуществил шесть экспедиций к русинам в разных уголках Венгерского королевства, которых он сам рассматривал в качестве украинцев.

Инициативы В. Гнатюка в основном были отвергнуты ведущими южнокарпатскими русинскими деятелями. В их ответах, опубликованных самим Гнатюком, прослеживается однозначное несогласие с национально-культурным сепаратизмом в рамках восточного славянства и литературным языком, навязывавшимися угорским русинам учеными галичанами: «У насъ бы высмѣяли чоловѣка, если бы вашимъ испольщенымъ и испорченнымъ жаргономъ пробовалъ говорити, либо писати. Мы не мѣняеме наше нарѣчiе за вашу выкручену мову. То есть мы, доки насъ благословитъ милосердный Господь подержати, останемся русскими и не перемѣнимся в не русскихъ» (письмо д-ра Симеона Сабова (1863–1929) от 11 декабря 1895 года); «По сю сторону Карпата нѣт ни одного образованного русскаго человѣка, который увлекался бы вашою самостiйною правописью и самородными мрiями. Понапрасну станете вы утверждать, ужь хоть бы съ клятвою, что вы русинъ, васъ всѣ будутъ считать полякомъ, портителемъ прекрасного русскаго языка» (письмо о. Иоанна Сильвая (псевдоним Уриил Метеор; 1838–1904) от 7 ноября 1897 года); «Ваша партiя употребляетъ и развиваетъ такой русскiй языкъ, котораго ни украинскiе, ни галицкiе, ни угорскiе Русскiе не употребляютъ и трудно понимаютъ; кромѣ того употребляется у Вас орѳографiя неестественная, научной этимологiи и лингвистикѣ противная. Если бы Вы писали соотвѣтно правиламъ этимологiи и тысячелѣтнему преданiю, тогда бы и Галичане и наши Руснаки лучше поняли Васъ. У насъ употребляютъ языкъ и орѳографiю Духновича, а Ваше нарѣчiе и фонетика намъ трудны и чужды» (письмо о. Юлия Ставровского-Попрадова (1850–1899) от 17 мая 1897 г.)

Некоторые украинские исследователи склонны считать в указанный период украинцем известного южнокарпатского русинского деятеля, священника села Стройное Бережского комитата о. Юрия-Калмана Жатковича (1855–1920), который согласился переписываться с В. Гнатюком и в одном из писем за 1896 год заявил ему: «Я по убіжденію держу себе сіном мало-руського народа». Несмотря на это, Жаткович писал на «язычии», приближенном к русскому языку, и остался недоволен Гнатюком, который перевел перед публикацией во Львове труд Жатковича «Етнографическiй очерк угро-русских» на галицко-украинский язык.

Другой частый кандидат в первые украинцы из числа южнокарпатских уроженцев – Гиядор Стрипский (1875–1946), который некоторое время учился во Львовском университете и поддерживал теплые отношения со многими галицийскими украинофилами. Однако и он в своем отказе от этнонационального русофильства и «язычия» скорее восхищался обращением украинского движения к народной культуре и языку, оставаясь при этом пламенным патриотом родной Угорской Руси. Так, в 1907 году он писал на страницах «Науки»: «… украѣнство у насъ теперь цѣлкомъ неможливо, бо якразъ такъ чужое, якъ московщина».

В последние десятилетия XIX века в Австро-Венгрии стало расти движение эмиграции за океан. Не стали исключением и карпатские русины, являвшиеся одним из самых малообеспеченных этносов во всей монархии. Так, до начала Первой мировой войны в Северную Америку приехало около 225 тысяч карпатских русинов. На американской земле, вдали от Будапешта и Вены, русины стали развивать свою культуру в подчеркнуто славянском духе. Их крупнейшей организацией стало основанное в 1892 году «Соединенiе греко-католическихъ русскихъ братствъ» с его печатным органом «Американскiй русскiй вѣстникъ». В 1890 году в Соединенных Штатах начался стихийный процесс перехода русинских иммигрантов из унии в русское православие. Это движение, затронувшее ощутимое количество русинов, возглавил священник Прешовской грекокатолической епархии о. Алексий Товт (1854–1909; в 1994 году прославлен Православной церковью Америки как святой праведный Алексий Уилкс-Баррейский), первым перешедший в Алеутскую и Аляскинскую епархию Российской православной церкви и увлек за собой многочисленных прихожан. Примечательно, что потомки этих русинских конвертитов конца XIX – начала ХХ веков, как правило, считают себя русскими американцами. В целом же самоидентификация людей карпаторусинского происхождения за океаном не отличается и никогда не отличалась единообразием (Carpatho-Russian, Carpatho-Rusyn, Carpatho-Ruthenian, Rusin, Russian, Ruthenian и др.). Однако при этом до 1920-х годов среди русинских выходцев из Венгерского королевства практически отсутствовали те, кто отождествляли бы себя с украинцами.

В 1907 году венгерский парламент принял новые законы об образовании, получившие название Lex Apponyi (по имени министра графа Альберта Аппони). В результате вся образовательная система в Транслейтании, венгерской части Австро-Венгрии, переводилась на венгерский язык, что повлекло за собой ликвидацию школ национальных меньшинств. При этом все учителя становились государственными служащими, которым полагалась ощутимая зарплата и обеспеченная пенсия. За это преподаватели должны были принести присягу, что будут воспитывать в осознание принадлежности к единой венгерской нации. Российский наблюдатель А.Л. Петров так описал мадьяризацию русинского общества по состоянию на начало 1910-х годов: «На угорской Руси кто хоть сколько-нибудь зависит от властей (хотя бы и в частных предприятиях) – от чиновника, священника, учителя и т.п. до сельского писаря (“нотара”), железнодорожного рабочего, сторожа в канцелярии или в частном банке – если не пожелает лишиться куска хлеба, а то еще и более серьезно поплатиться (до тюремного заключения за házaárulás – “государственную измену”), не смеет себя назвать иначе, как мадьяром, признать какой-либо иной язык, а не мадьярский, своим материнским».

Нарастание мадьяризации порождало рост русофильских настроений. Незадолго до Первой мировой войны, с декабря 1913 по март 1914 года, в г. Сигет прошел известный судебный процесс над 94 русинскими крестьянами, перешедшими из унии в православие. Этот переход явно имел национальную подоплеку, учитывая, что обвиненным инкриминировалось стремление присоединить русинские комитаты Венгерского королевства к Российской империи. Результатом процесса стало осуждение 33 лиц в общей сложности на 37 лет лишения свободы и 6800 крон штрафа. Это свидетельствует о стихийном росте этнонационального русофильства в карпаторусинской простонародной среде в начале ХХ века не только в Северной Америке, но и на родине.

В условиях Первой мировой войны в Венгрии еще более усилилась мадьяризация. В частности, был утвержден план перехода русинской письменности на венгерскую латиницу при запрете использования русского алфавита и замена привычного юлианского календаря на грегорианский в грекокатолической церковной жизни. На повестке дня у мадьярских и мадьяронских элит стояло всестороннее дистанцирование русинов королевства от враждебной Будапешту Российской империи и ее населения, значительная часть которого приходилась русинам очевидной этноконфессиональной родней.

Русская армия, заняв карпатские перевалы, в начале 1915 года недолго контролировала долины рек Уж, Латорица, Рика и Тиса. Российское присутствие на южных склонах Карпат не было длительным, однако после ухода русских войск сотни русинских крестьян были осуждены за сотрудничество с неприятелем. Встречи карпаторусинов с российскими военными во время военных действий или уже после них, в плену, имели большое влияние на утверждение у конкретных индивидуумов той или иной национальной идентификации, в том числе и украинской. В качестве примера приведем конкретный случай. По воспоминаниям нашего современника – уроженца Словакии и убежденного украинца Ярослава Шуркалы (1938 г.р.), национальной ориентацией своей семьи он обязан пребыванию его отца, участника Первой мировой с австро-венгерской стороны, в русском плену: «Папа как солдат австрийской армии на фронте добровольно перешел к русским. Когда там его спросили, кто он такой, папа гордо заявил: “Я русский из русского села в Карпатах”. И в доказательство своего утверждения начал говорить по-регетовски (Регетовка – родное село Шуркал, ныне в Бардейовском округе Прешовского края Словацкой Республики. – М.Д.). Члены комиссии, которая его допрашивала, рассмеялась: “Какой же ты русский? Ты настоящий хохол!” И направили его на принудительные работы в какое-то село на Полтавщине. Крестьянин, у которого он жил и работал, был сознательный украинец. У него были книги с произведениями Шевченко, Коцюбинского, Леси Украинки, которыми папа зачитывался и вел с хозяином дебаты об истории Украины, а также о разнице между украинцами и русскими». Хотя детали этого повествования вызывают вопросы, в основе этой семейной легенды лежит уникальный опыт, полученный конкретным русином в российском плену. Впрочем, другие русины, попав в Россию, или общаясь с русскими пленными дома, наоборот, могли еще больше утвердиться в собственной русскости, поэтому описанный опыт нельзя считать универсальным.

Примечательно, что венгроязычный журнал «Ukránia» (редактор – Г. Стрипский), который при поддержке будапештского правительства выходил в 1916–1917 годах и был посвящен вопросам венгерско-украинских культурных и экономических отношений, не рассматривал русинское население в своих границах в качестве части украинского народа. Однако в течение войны вопреки актуальному самосознанию южнокарпатских русинов и официальной позиции Будапешта, украинские политики в австрийской части монархии Габсбургов все чаще публично заявляли об так называемой «Угорской Украине» и «угорских украинцах» и своих претензиях на них.

РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ГОДЫ. РУСЬКА КРАИНА.

Распад Габсбургской монархии и тяжелое социально-экономическое положение способствовали активизации политической жизни у всех народов развалившейся империи включая русинов. Как следствие, повсеместно стали появляться различные советы (рады), пытавшиеся решать коллективную судьбу своих территорий. Ведущую роль в этих советах играла интеллигенция: духовенство, педагоги и адвокаты. Так, появились рады в Старой Любовне, Прешове, Ужгороде, Хусте, Ясинях и др. Судьбами родины озаботились и русины, находившиеся в Северной Америке.

В условиях разрухи и неразберихи различные местные лидеры предлагали разные политические варианты будущего. Присутствовали следующие ориентации: на сохранение русинских земель в составе Венгрии, на вхождение в состав демократической России (этот вариант потерял актуальность после узурпации власти большевиками), на присоединение к недавно основанной Чехословакии (данное направление в итоге победило) и на объединение с Украиной, на территории которой в тот период активно и непоследовательно проходило национально-политическое строительство.

Факт, что украинский вариант присутствовал на повестке дня у русинских политиков, часто преподносится украинской историографией как сознательный и закономерный общенародный выбор. Рациональное объяснение ориентации части рад в 1918 году на Украину представил П.Р. Магочи: «Подкарпатские лидеры, которые призывали к объединению с Украиной, по большей части придерживались традиционного взгляда, что Украина такая же русская земля, как и их собственная. Поскольку их связи с Галичиной обычно ограничивались контактами с русофильской интеллигенцией, подкарпатцы не были сторонниками истинных политических и национальных украинских идей или и не знали о них. Они могли приветствовать объединение всех украинских земель, но не отделение от России или использование как литературного языка украинского, а не русского».

После распада Австро-Венгрии будапештское правительство взяло курс на сохранение целостности Венгрии, от которой уже успели отпасть много территорий. 21 декабря 1918 года законом № Х было провозглашено создание автономной провинции «Руська крайна» (венг. Ruszká krájná), т.е. буквально «Русинская страна». После захвата власти в Венгрии в марте 1919 года Белой Куном было заявлено о создании Советской Руськой краины. Была учреждена Руськая Красная Гвардия. Правительственный совет принял конституцию, в которой признавалась «самостойность народа руського». Данное административно-территориальное образование, причем с нечеткими границами, просуществовало лишь до середины мая 1919 года. Однако это стало важным прецедентом в контексте развития государственности и национального самосознания карпатских русинов.

В национально-культурном отношении идеология Руськой краины, дистанцируясь от слепой мадьяризации, господствовавшей в предыдущие десятилетия, ориентировалась на концепцию самобытности местных русинов и общности их исторического пути с венгерской нацией. В Будапештском университете была открыта кафедра «руського» (т.е. русинского) языка, стала выходить газета «Руська правда», вышло также несколько непериодических изданий. На их страницах проводилась линия на порой радикальный отказ от наследия А. Духновича и других «будителей» XIX века, являвшихся сторонниками единого восточнославянского народа.

Иногда обращают внимание на активное участие в национально-культурной политике Руськой краины Г. Стрипского, рассматривая его как якобы проводника украинофильства (в частности, такое мнение высказывали карпатоведы общерусской ориентации Юлиан Яворский (1873–1937), Евгений Недзельский (1894–1961) и Георгий Геровский (1886–1959), негативно настроенные к любым отклонениям от этнонационального русофильства). Однако, как было отмечено выше, Стрипский оставался прежде всего подчеркнутым локал-патриотом. Ошибочное представление о Руськой краине как об украинском административно-политическом образовании, по-видимому, также транслировали украинские национальные деятели на самой Украине.

В ПЕРВОЙ ЧЕХОСЛОВАЦКОЙ РЕСПУБЛИКЕ.

Согласно Сен-Жерменскому (1919) и Трианонскому (1920) мирным договорам основные этнические территории южнокарпатских русинов вошли в состав нового славянского государства – Чехословацкой республики (ЧСР), причем в состав двух ее крупных административных единиц – Подкарпатской Руси (бóльшая часть) и Словакии (меньшая часть, вскоре получившая неофициальное название Пряшевщина или Пряшевская Русь – по главному городу, Пряшеву, т.е. Прешову). Вследствие этого, русины в Подкарпатской Руси оказались государствообразующим народом, а их соплеменники в Словакии – одним из национальных меньшинств.

Русинские политики надеялись видеть Подкарпатскую Русь в составе Чехословакии в качестве полноценного субъекта федерации (к которому они хотели присоединить русинские районы Словакии). На практике Прага приняла централистскую модель государственного управления. Поэтому бóльшую часть существования межвоенной ЧСР русины боролись за полноценную, а не декларируемую автономию Подкарпатской Руси. В то же время у южнокарпатских русинов формально было «свое» административно-политическое образование, обладавшее всеми необходимыми символами. Например, официальным гимном Подкарпатской Руси стало стихотворение, авторство которого традиционно приписывается А. Духновичу, «Подкарпатскiи русины, оставьте глубокiй сон».

Согласно Генеральному статуту, чехословацкому правительственному декрету о создании администрации Подкарпатской Руси от 18 сентября 1919 года, в регионе в официальной сфере и образовательной системе должен был использоваться «местный язык». Подобная размытая формулировка открывала широкие перспективы для научных и общественно-политических дискуссий, тесно связанных с вопросом национальной идентичности русинского населения.

Чехи, в отличие от словаков, не имели опыта непосредственного взаимодействия с карпатскими русинами (а по сути и в целом – с восточными славянами). 4 декабря 1919 года в Академии наук Чехословакии по указанию правительства прошло специальное заседание, посвященное языку, на котором следует преподавать в школах Подкарпатской Руси. В частности присутствовавшие на заседании ученые пришли к следующим неоднозначным выводам:

«1. В вопросах языка необходимо в первую очередь учитывать мнение местных деятелей. 2. Местный диалект не должен быть поднят на уровень литературного языка; вместо этого в качестве языка преподавания необходимо принять литературный украинский язык с этимологическим правописанием… При этом осознание связи с русским языком не должно стираться, поэтому рекомендуется обучение русскому языку, а также словацкому и чешскому языку, в высших учебных заведениях».

Следует отметить, что новаторское обращение чешских ученых к украинскому языку применительно к жителям Подкарпатской Руси кроме прочего объясняется благоприятным для этого общественно-политическим фоном. В середине 1919 года пост премьер-министра ЧСР перешел от традиционно русофильски настроенных национальных демократов к их оппонентам – социал-демократам, которые сочувственно относились к украинскому национальному движению. Также проукраинские симпатии были свойственны чехословацким коммунистам. Поскольку V Конгресс Коминтерна в Москве в 1924 году и IX Конгресс Коммунистической партии (большевиков) Украины в Харькове в 1925 году задекларировали принадлежность всех карпатских восточных славян к украинскому народу, тезис о том, что русины являются на самом деле украинцами, а их литературный язык – это язык украинский, стал частью официальной идеологии коммунистов Чехословакии и в том числе Подкарпатской Руси. Чешских левых, очевидно, привлекал подчеркнутый антиимперский бэкграунд украинского движения, который, напротив, отсутствовал у сторонников идеи «большой русской нации» и в том числе русинов-русофилов. Кроме этого симпатии к украинству первоначально были у аграриев и некоторых других партий.

Благоприятное отношение части чешского истеблишмента к украинскому движению имело и внешнеполитическое измерение: на фоне напряженных чехословацко-польских отношений Прага стремилась поддерживать контакты с украинскими национальными деятелями в Польше. ЧСР дала пристанище большому количеству иностранных украинцев. Так, согласно подсчетам американского украиниста Василия Маркуся (1922–2012), в 1920–1939 годы в Подкарпатской Руси проживало от 2550 до 3000 украинских эмигрантов вместе с семьями и не более сотни в Восточной Словакии. Около 45% из этого числа составляли галичане, 55% – уроженцы бывшей Российской империи. Многие из них, особенно выходцы из Галиции, активно способствовали популяризации украинской идентичности среди южнокарпатского русинского населения.

По церковной линии на национально-языковую ориентацию в Мукачевской и Прешовской грекокатолических епархиях пытался воздействовать влиятельный митрополит Галицкий Андрей Шептицкий (1865–1944), поддерживавший украинизацию карпатских русинов. Так, например, он способствовал смещению с высоких церковных постов мадьяронов и появлению в Чехословакии монахов василиан и монахинь василианок и служебниц из Восточной Галиции.

Пражская политика в Подкарпатской Руси не носила унифицированного характера. Оставляя сейчас в стороне сильную чехизацию местной общественно-культурной жизни, вызывавшую общую обеспокоенность русинских деятелей разных национально-языковых ориентаций, в действиях многих чешских чиновников, наводнивших регион, отчетливо прослеживался проукраинский уклон. Особенно это было заметно в сфере образования. При покровительстве чехов, например главы чехословацкой школьной администрации в Подкарпатской Руси Йосефа Пешека (1872–1924), в учебные заведения края массово привлекались украинские эмигранты (в отличие от русских эмигрантов, которые трудоустраивались с большими сложностями).

В целом в образовательной системе региона царил языковой хаос: язык преподавания зависел от происхождения и национально-языковых предпочтений конкретных педагогов и имевшихся в наличии учебников. При этом галичанам, обладавшим отчетливым украинским национальным самосознанием, удалось взять под свой контроль значительную часть «народных» (начальных) школ и средних учебных заведений. Несмотря на протесты учительской общественности Подкарпатской Руси, учебники, официально одобрявшиеся пражским Министерством просвещения, были на языке, приближавшемся к украинскому. Большую роль в украинизации местного образования сыграли педагоги галичане: Андрей Алиськевич (1870–1949), Владимир Бирчак (1881–1952), Иван Панькевич (1887–1958), Василий Пачовский (1878–1942) и др.

По утверждению известного политика-русофила Алексея Геровского (1883–1972) (внука «будителя» А. Добрянского), «до 1937 года в школах преподавали на всевозможных языках и “язычиях”, только не на русском литературном. Учили по-чешски, по-словацки, по-“украински” и на всевозможных жаргонах, на которых в карпатской Руси никто не говорил. Последствием этого было то, что почти никто из получивших образование при чехах не умел правильно ни говорить, ни писать по-русски. […] Только в 1937-м году, то есть после семнадцати лет такого режима, чешское правительство согласилось устроить плебисцит среди родителей, имевших детей в школах. […] Решили показать свою “демократичность” в Карпатской Руси. При этом они вероятно надеялись, что после семнадцати лет “украинизации” и при некотором нажиме большинство “некультурных руснаков” выскажется за самостийную мову. […] Но, увы, результат был плачевный. 76% голосовавших высказалось за русский литературный язык, невзирая на все запугивания и угрозы». При этом, что интересно, печатные издания учреждений, находившихся в ведении администрации Подкарпатской Руси, выходили преимущественно на русском литературном или приближенном к нему языке. Русский язык использовался городскими управами Ужгорода и Мукачева, а также меньших населенных пунктов, о чем ярче всего свидетельствовали вывески с названиями улиц.

На Пряшевщине, в словацких административных границах, ситуация несколько отличалась от Подкарпатской Руси. Русский язык (на практике – скорее «язычие») с 1929 года был принят в качестве официального языка преподавания в учебных заведениях Прешовской грекокатолической епархии. Среди русинов Словакии однозначно господствовало этнонациональное русофильство, общерусская ориентация, с большей или меньшей акцептацией особенностей локальной культуры и народной речи. Русскость, пускай и специфическая, а не украинскость местного населения была очевидна и некоторым внешним наблюдателям. Интересны впечатления писателя и публициста Ильи Эренбурга (1891–1967), посетившего регион в конце 1920-х годов: «О существовании Подкарпатской (или Угорской) Руси в России хоть смутно, да знают, но вот уж наверное никто не подозревает, что существует какая-то Пряшевская Русь, которая упорно отстаивает свои права на русский язык. […] Разговаривая с чужестранцем, то есть с “паном”, крестьяне стараются объясниться по-словацки. […] На вопрос, кто они, крестьяне, однако, отвечают без обиняков: “Мы русские”. Друг с другом говорят они на карпаторусском наречии. Оно кажется смесью русского, украинского, белорусского языков со многими “мадьяризмами” и “словакизмами”. Как бы ни был причудлив этот язык, мы хорошо понимаем их, они – нас. Не знаю, чье удивление сильнее: крестьян деревни Никловой, к которым приехали “люди из Москвы”, или наше, при виде этих соплеменников, сберегших среди вековых гонений и нищеты родной русский язык».

Формирование национально-языковой повестки в значительной степени сосредоточилось в руках негосударственных организаций (пускай и получавших государственные субсидии), отстаивавших собственные модели идентичности южнокарпатских русинов. Первой общественно-культурной организацией, которая стала претендовать на формирование национальной идеологии, стало общество «Просвіта» («Просвещение»). Именно его деятельность традиционно связывается с украинизацией русинского населения. Общество было основано в Ужгороде 9 мая 1920 года. Прообразом для этой организации послужила «Просвіта», успешно существовавшая в Восточной Галиции и некоторых других регионах, начиная с 1868 года. В руководящий орган ужгородской «Просвіти», так называемый главный совет, вошли представители как светской, так и церковной интеллигенции (Юлий Бращайко (1879–1955) (председатель), о. Августин Волошин (1874–1945), о. Василий Гаджега (1864–1938), Степан Клочурак (1895–1980), И. Панькевич, Г. Стрипский, вскоре покинувший организацию, и Августин Штефан (1893–1986)). В обществе имелись издательская, литературно-научная, организационная, библиотечная, театральная, музейная и экономическая секции. Развивалось издательское дело, за которое отвечала специальная комиссия во главе с А. Волошиным. Так, организация выпускала журналы «Пчôлка», «Вѣночокъ для Подкарпатскихъ дѣточокъ», «Наш рôдный край», «Свiтло», «Учительський голос», альманах «Трембѣта», «Науковый зборник», а также календари и брошюры для разных групп населения.

Примечательно, что в начале своей работы «Просвіта» позиционировала себя как русинская (руська) или подкарпаторусинская организация. Первоначальная, использовавшаяся в регионе в 1920-е годы, транскрипция ее названия – «Просвѣта». Использование непопулярной фонетической графики в начальный период могло бы сразу же оттолкнуть от нее потенциальных сторонников, которые, несмотря на любовь к народному языку, были воспитаны на традиционном этимологическом правописании. Известный историк-славист Иван Поп (1938–2023) отмечал: «На первых порах для камуфляжа пользовались традиционными в крае понятиями “руський”, “русин”. Основной задачей общества провозгласили “культурное и экономическое развитие подкарпатского руського народа”. […] Сначала большинство изданий выходило на языке близком к русинскому с традиционным правописанием. После 1930 [г.] “просвитяне” отбросили всякий камуфляж, языком их изданий стал украинский литературный. […] Ее (“Просвiти”. – М.Д.) радикальные члены отбросили культурно-просветительную маску и открыто заявили о своих политических, ирредентистских планах, создании украинского государства».

Несмотря на первоначальный «камуфляж» «Просвіти», консервативно настроенные русинские деятели оперативно прочувствовали ее национально-языковое направление и поспешили основать новую организацию, претендовавшую на общенародный статус. Так появилось Общество имени Александра Духновича (хотя в исторической литературе чаще всего используется данное сокращенное название, его полным наименованием было – Русское культурно-просветительное общество имени Александра Васильевича Духновича), основанное 22 марта 1923 года в Мукачеве. Председателем новой организации был избран известный в регионе педагог грекокатолический архидьякон о. Евмений Сабов (1859–1934), секретарем – о. Степан Фенцик (1892–1945). Деятельность Общества имени А. Духновича велась в 12 секциях, а именно: научно-литературной, организационно-просветительной, издательской, театральной, музыкальной, хоровой, русских женщин, исторического архива, народных домов, спортивной, скаутов и санитарно-гигиенической. Издательская секция организации выпускала журналы «Карпатскiй край» и «Карпатскiй Свѣтъ», а, кроме этого, ежегодные календари и самые разные брошюры для интеллигенции и сельских жителей. Примечательно, что публикации общества выходили на относительно чистом русском литературном языке.

Деятельность «Просвiти» и Общества имени А. Духновича в течение всего периода их сосуществования характеризовалась напряженной конкуренцией. Финансовая помощь, оказывавшаяся обеим организациям государством, была неравномерной: больше средств получали «просвiтяни». В разных районах проживания русинов преобладало влияние «Просвiти» или, напротив, влияние Общества имени А. Духновича. Например, в середине 1930-х годов у «просвитян» насчитывалось 233 читальни и 14 отделений (согласно другим данным того же периода – 223 и 8 ), а у «духновичовцев» – 334 читальни (315 ). Членская база конкурировавших организаций, по их собственным подсчетам, составляла, соответственно, 15 и 21 тысяч членов. В административных границах Подкарпатской Руси Общество имени А. Духновича лидировало в окрестностях Мукачева и Свалявы и в селах долины реки Латорица до Верецкого перевала. Влияние «духновичовцев» и «просвитян» в главном, Ужгородском, округе приблизительно соотносилось как два к одному в пользу первой организации. На юго-востоке Подкарпатской Руси (регион Мараморош) в основном доминировала «Просвiта» (исключение составляли села, жители которых сознательно перешли из грекокатоличества в православие).

К концу 1930-х годов Общество имени А. Духновича отчасти растеряло популярность. При этом общество «Просвiта» смогло привлечь под свои знамена новых сторонников. Как отмечает российско-белорусский исследователь Кирилл Шевченко, «сильной стороной украинофилов, привлекавшей к ним симпатии социально активных слоев населения, в первую очередь молодежи, было их внимание к насущным социально-экономическим вопросам, особенно актуальным в Подкарпатской Руси».

Ситуация на Пряшевщине развивалась несколько иначе, чем в Подкарпатской Руси. Дело в том, что местная словацкая администрация, ревниво относившаяся к подопечным национальным меньшинствам, предвидя возможность в будущем украинских территориальных претензий, не благоволила распространению украинской идентичности среди русинского населения. В этом заключается кардинальное отличие от подхода чешских администраторов по другую сторону словацко-подкарпраторусской административной границы. В течение межвоенных лет среди русинов Словакии доминировало Общество имени А. Духновича. В 1930 году прешовские «духновичовцы» даже заявили о своем формальном отделении от ужгородского центра организации, признав сферой собственной деятельности все остальные территории Чехословакии кроме Подкарпатской Руси. В том же году в Прешове появился свой филиал «Просвіти». Однако об их успехах говорит статистика: незадолго до начала Второй мировой войны, в 1937 году, у Общества имени А. Духновича в словацких границах насчитывалось 37 читален, а «просвитянские» читальни кроме Прешова действовали только в шести населенных пунктах. Таким образом, на Пряшевщине влияние Общества имени А. Духновича в разы превосходило участие в общественных процессах «Просвiти».

1930-е годы были ознаменованы радикализацией украинского движения в Подкарпатской Руси, а конфронтация между адептами различных этнонациональных идеологий в русинской среде стали приобретать все более агрессивный характер. Постепенно и к чешской общественности стало приходить понимание небезопасности украинской национально-языковой ориентации для русинов ЧСР. В июне 1935 года Высший административный суд Чехословакии официально постановил, «в соответствии с законом языком славянского населения Подкарпатской Руси является язык русинский, русский (малорусский), а национальность этого населения определяется как русская (малорусская). Любое другое обозначение, например украинский язык, является в соответствии с законодательством в правовом отношении недопустимым…». Однако за полтора десятилетия украинская идентичность успела укорениться в той части социума, которая подпала под влияние украинских педагогов, «Просвiти» и других украинофильских организаций: ранее не присутствовавшая в регионе украинская идентичность обрела себе южнокарпатских адептов.

КАРПАТСКАЯ УКРАИНА.

Мюнхенский сговор (29–30 сентября 1938 года) предопределил крах Первой Чехословацкой Республики. Одним из последствий кризиса вокруг Чехословакии стало удовлетворение венгерских требований в отношении Подкарпатской Руси. Ее южные районы с Ужгородом непосредственно отошли к Венгрии, оставшаяся территория была объявлена автономией. 11 октября 1938 года первое правительство автономии возглавил депутат чехословацкого парламента, учитель-русин Андрей Бродий (1895–1946). Через две недели правительство Бродия было отправлено в отставку и на его место пришло украинофильское правительство во главе с о. Августином Волошиным. Несмотря на отсутствие необходимых юридических изменений, автономный край Подкарпатская Русь стал повсеместно называться Карпатской Украиной (при этом, когда это было необходимо – например, 19 ноября 1938 года при утверждении в пражском парламенте Конституции Подкарпатской Руси – использовалось законное название).

Приход к власти Волошина и его единомышленников заставил членов прешовской Русской народной рады, созданной 13 октября и представлявшей русинов в административных границах Словакии, проголосовать большинством голосов 22 ноября того же 1938 года против присоединения Пряшевщины к Карпатской Украине. Таким образом, хотя местные активисты в течение межвоенных лет последовательно выступали за включение восточнословацких районов, населенных русинами, в состав соседней Подкарпатской Руси, угроза украинофильского диктата после смещения Бродия перевесила естественное стремление к объединению.

С первых же дней автономное правительство Волошина проявило свой тоталитарный характер – прежде всего, против оппонентов, сопротивлявшихся украинизации русинского населения. Так, уже 9 ноября была создана полувоенная организация «Карпатська Січ» («Карпатская Сечь»), бóльшую часть членов которой составили радикальные украинские националисты, перебравшиеся из соседней Восточной Галиции. Сечевики, деятельность которых курировалась германскими спецслужбами, терроризировали политических оппонентов. 17 ноября 1938 года вышло правительственное распоряжение о ликвидации Русского национального совета, Центральной русской народной рады и Русской национально-автономной партии. В итоге к выборам в сойм осталась лишь одна проправительственная партия – Украинское национальное объединение, созданного по образцу нацистской партии в Германии (единственным исключением из этой по сути однопартийной системы стало разрешение на функционирование специальной партии для местных этнических немцев). 20 ноября для идейных противников нового режима в окрестностях г. Рахова был создан концентрационный лагерь «Думен» (в нем содержалось от 15 до 30 заключенных – в основном это были русины, исповедовавшие русофильские или русинофильские взгляды).

Общественная жизнь Карпатской Украины была пронизана духом тоталитаризма – отсутствием свободы слова, по сравнению с предыдущим периодом. Началась своеобразная «охота на ведьм», в ходе которой недавние оппоненты украинофилов, опасаясь за свою безопасность и рабочие места, были вынуждены публично отрекаться от собственных взглядов. Например, русофильский поэт Андрей Карабелеш (1906–1964) в январе 1939 года выступил на страницах газеты «Нова свобода» с покаянным письмом-статьей «Поворот до свого народу з розпуття на певну дорогу». Известный своим блестящим владением русского литературного языка, в скором времени узник гитлеровских концлагерей Карабелеш, ни до 1939 года, ни после окончания Второй мировой войны не отказывался от своей русскости. Крайне сомнительно, что этот текст, контрастирующий со всем литературным наследием поэта и переизданный лишь в 2006 году, появился по собственной воле Карабелеша.

В условиях ликвидации Гитлером Второй Чехословацкой Республики 15 марта 1939 года Карпатская Украина провозгласила независимость. В тот же день ее границы пересекли венгерские войска – в результате оккупации получившая на несколько часов независимость территория была присоединена к хортистской Венгрии. Стремившиеся сохранить Карпатскую Украину украинские националисты, боевики «Карпатской Сечи», которые тщетно надеялись на помощь Германии, в итоге стали разменной фигурой в большой геополитической игре.

Насколько повлияла агрессивная политика правительства А. Волошина в течение нескольких месяцев на национальное самосознание русинского населения? Очевидно, жесткие меры мало воздействовали на внутренний мир тех из русинов, кто в течение предыдущих лет так и не подпал под влияние украинофилов. Характерное свидетельство о навязывании украинской идентичности оставил британский корреспондент Майкл Блуэт Винч (1907–1991), побывавший в Подкарпатской Руси / Карпатской Украине с 1 января по 15 марта 1939 года:

«Среди ночи я проснулся от жаркого спора на политические темы, который происходил за дверью. В Карпатской Украине всегда просыпаешься из-за политики. В гостинице в Хусте меня часто ночью будили, как правило, по субботам, – и даже сквозь сон я мог услышать из коридора и узнать знакомый нетрезвый диалог:

“Ты украинец”.

“Нет, я русин”.

“Нет, ты украинец, – да?!”

“Я русин”.

“Брось, ты украинец”.

Потом, наконец, доносился заспанный усталый голос:

“Хорошо, я украинец”».

Несмотря на связь деятелей Карпатской Украины с нацистской Германией, прецедент провозглашения независимости в марте 1939 года впоследствии был глорифицирован в западной украинской диаспоре, а после распада СССР – на Украине.

В ХОРТИСТСКОЙ ВЕНГРИИ.

Еще в конце 1938 года Венгрия вернула себе не только южные районы Подкарпатской Руси, но и небольшую часть Пряшевщины. В марте 1939 года под контролем Будапешта оказалась бóльшая часть южнокарпатских русинских территорий, которые, однако, так и не получили прежний автономный статус.

Национально-культурная политика хортистской Венгрии в регионе развивалась в русле так называемого «угро-русинизма», что было органичным продолжением венгерской политики в предыдущие исторические периоды. Украинофильство, достигшее некоторых успехов в межвоенные годы, сомнительным апогеем которых стало провозглашение Карпатской Украины, напротив, по сути превратилось в запрещенную идеологию: было закрыто общество «Просвіта», ликвидированы украиноязычные редакции, издания на украинском языке изымались из библиотек, украинские учителя из числа эмигрантов покинули край. Отдельные местные украинофилы стали вынужденно мимикрировать под лояльных русинов.

В 1941 году было образовано Подкарпатское общество наук (ПОН) – по сути, малая национальная академия наук, деятельность которой велась в секциях искусства, этнографии и русинского языка и литературы. При ПОН была развернута активная издательская деятельность для разных слоев русинского социума. Первой публикацией стала русинофильская «Грамматика руського языка» (1941) Ивана Гарайды (1905–1944).

Примечательно, что сторонники общерусских взглядов среди русинов, хотя и не пользовались особой государственной поддержкой, в отличие от украинофилов, оставались в легальном поле. Русский язык – даже после 1941 года, когда официальным языком Подкарпатской территории был признан русинский – все равно сохранял определенные позиции в местной периодической и непериодической печати. Представители русофильской интеллигенции края даже могли себе позволить в чем-то полемизировать со сторонниками «угро-русинизма».

Однако, несмотря на обращение венгерских властей к локальной русинской культуре и жесткую политику по отношению к этнонациональному украинофильству, их долгосрочной целью все же являлась последующая мадьяризация русинов. Об этом, в частности, свидетельствовало увеличение присутствия венгерского языка в образовательных учреждениях в русинских населенных пунктах. Поэтому, думается, что излишняя идеализация национально-культурных инициатив Будапешта 1938–1944 годов, имеющая место быть у части современных карпаторусинских национальных активистов, является неоправданной.

Показательна позиция по русинскому вопросу Миклоша Козмы (1884–1941) – влиятельного венгерского политика, приближенного к адмиралу М. Хорти. В своей специальной лекции по русинскому вопросу, прочитанной 23 мая 1939 года, он откровенно проповедовал по отношению к южнокарпатским русинам политику «Разделяй и властвуй». Признавая изначальное этническое единство русских и украинцев, Козма в то же время призывал не «связывать украинский вопрос с рутенским вопросом». Называя русинов «рутенами» и говоря о «рутенском языке», который он оценивал как «примитивный язык, это не великорусский, не малорусский, не украинский, это русинский язык», политик считал украинский язык, в отличие от венгерского, опасным для русинов: «Для языка, которым пользуются рутены, венгерский язык не таит никакой опасности. Словацкий, чешский, украинский языки – опасны, венгерский язык – нет, потому что между рутенским и венгерским языками нет никакого сходства. Рутены сами хорошо это знают».

В 1939–1940 годах тысячи русинов, не согласных с возвращением родного края Венгрии, бежали в Советский Союз, с которым у нее в 1939 году появилась непосредственная граница. Основную массу этих беглецов составляли молодые русины, рассматривавшие СССР как продолжателя исторической России, а, следовательно, особенно в сложившихся тогда условиях, как свою историческую родину. К сожалению, незаконно перешедшие границу попадали в лагеря ГУЛАГа. В мемуаристике сохранились воспроизведенные фрагменты допросов беглецов, которые как правило, сами считали себя русскими. Однако следователи в издевательской манере опровергали их русскость. Несомненно, подобное отношение к русинам-русофилам не способствовало сохранению традиционных для них форм национальной идентичности.

В годы Великой Отечественной войны многие из бывших беглецов при первой возможности из лагерей вступали в формировавшиеся в СССР чехословацкие военные подразделения. Например, осенью 1943 года в составе 1-й Чехословацкой отдельной бригады русинский элемент составлял две трети личного состава (2210 человек из 3348). Примечательно, что вставшие в строй русины – вполне в духе упоминавшихся решений Коминтерна – подвергались проукраинской идеологической обработке со стороны чешских коммунистов. Правда, и в чехословацком правительстве в изгнании все более склонялись к поддержке в послевоенной Подкарпатской Руси украинской национально-языковой ориентации. 11 января 1944 года президент Эдвард Бенеш (1884–1948), вернувшийся в Лондон из Москвы заявил на закрытом заседании: «Они (советская сторона. – М.Д.) только хотят, чтобы в культурном и национальном аспекте на Подкарпатской Руси дело обстояло так, как на другой стороне (в УССР. – М.Д.). Это требование, по моему мнению, совершенно правильное: украинское, не великорусское, как это требуют на Украине. Главными будут украинские позиции, все великорусское будет полноправным меньшинством. Наши подкарпатские солдаты в России автоматически называют себя украинцами; но поскольку мы пока никакого конституционного решения не приняли, я сказал Фирлингеру просто, чтобы это допускалось, а дома затем это будет одобрено».

В КЛЕРИКАЛЬНО-НАЦИОНАЛИСТИЧЕСКОЙ СЛОВАКИИ.

Первая Словацкая республика была провозглашена 14 марта 1939 года. Несмотря на свою формальную суверенность, Словакия являлась исключительно вассальным государством, созданным под нажимом нацистской Германии, стремившейся превратить данную страну в своеобразную «витрину» собственной политики на Европейском континенте.

Поскольку национально мыслящие словаки традиционно подозревали русинов в тайном мадьяронстве и одновременно просоветских симпатиях, а некоторые вообще считали русинское население в словацких границах не русинами (восточными славянами), а русинизированными словаками, новыми властями был предпринят ряд специальных мер. Так, был ликвидирован созданный незадолго до этого представительский орган Русская народная рада и была закрыта его газета «Пряшевская Русь». Кроме этого была приостановлена деятельность всех местных русских (т.е. русинских) политических партий и изданий. Предпринимались атаки на русские образовательные учреждения – учительскую академию, гимназию, мещанскую школу, находившиеся в ведении грекокатолической церкви. Лишь с некоторыми ограничениями была разрешена деятельность ведущей национальной организации русинов Словакии – Общества имени А. Духновича и его более слабого конкурента, общества «Просвiта». Разрешение деятельности украинофильской «Просвiти», по всей видимости, носило символический характер, так как и в предыдущий период организации не удалось создать в регионе значимую базу сторонников.

Несмотря на порой весьма недоброжелательное отношение словацкого государства к русинам, сохранилось преимущественно русскоязычное национальное образование, покровителем которого, как и раньше, была Прешовская грекокатолическая епархия. Для нужд русинской интеллигенции в городке Медзилаборце издавался еженедельник «Новое время» (1940–1944) и ежегодный альманах «Календарь Новаго времени». Согласно обтекаемому заявлению редактора этой газеты Гавриила Млинарича: «Мы все братья и сестры, и во всех нас течет русская кровь. Мы – не великороссы, малороссы, украинцы или еще кто-либо, но мы русские – русины».

Интересно, что, судя по библиографии местных восточнославянских изданий 1939–1945 годов, специально для нужд словацких русинов издавались произведения не только русинских русофилов, но и А.С. Пушкина. Это косвенно свидетельствует, что в пронацистской Словакии, которая уже 23 июня 1941 года присоединилась к войне против СССР, пытались разграничивать великую русскую культуру и враждебное на тот период советское коммунистическое государство.

Начиная с 1943 года в связи с изменением ситуации на фронтах в среде традиционно в основном лояльных любым властям русинов Словакии стали нарастать антифашистские настроения. Как следствие, ряд русинских русофильских активистов различных политических ориентаций создали в регионе тайный Карпаторусский автономный совет национального освобождения (КРАСНО). Члены организации помогали пленным и беженцам, а также осуществляли разведывательную деятельность. Об отождествлении себя с украинцами у местных деятелей антифашистского сопротивления не могло идти речи.

В ОСВОБОЖДЕННОЙ ПОДКАРПАТСКОЙ РУСИ.

По мере освобождения территории Подкарпатской Руси Красной Армией при помощи советского командования стали создаваться так называемые народные комитеты – региональные органы власти, которые возглавили преимущественно местные коммунисты (хотя и не только исключительно они). 19 ноября 1944 года в Мукачеве было провозглашено образование Коммунистической партии Закарпатской Украины (КПЗУ). Термин «Закарпатская Украина», отличавшийся как от официальной довоенной «Подкарпатской Руси», так и от «Карпатской Украины», был новаторским и ранее в официальной сфере отсутствовал. Уже 26 ноября в том же Мукачеве был созван первый (и единственный) Съезд народных комитетов Закарпатской Украины. Примечательно, что, используя этот термин, съезд не принимал никакого специального решения относительно названия воссоединяющейся территории.

Делегаты съезда единогласно постановили:

«1. Воссоединить Закарпатскую Украину с ее великой матерью Советской Украиной и выйти из состава Чехословакии.

2. Просить Верховный Совет Украинской Советской Социалистической Республики и Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик принять Закарпатскую Украину в состав Украинской Советской Социалистической Республики.

3. Избрать Народный Совет Закарпатской Украины как единственную центральную власть, действующую по воле народа на территории Закарпатской Украины.

4. Уполномочить Народный Совет Закарпатской Украины осуществить постановление съезда о присоединении Закарпатской Украины к Советской Украине».

Председателем Народного Совета (Народной Рады) был избран коммунист Иван Туряница (1901–1955), уроженец Подкарпатской Руси, вышколенный в украинском духе в УССР – в Харьковском институте журналистики.

Гораздо меньше известно о проведении другого мероприятия, которое также имело амбиции вершить будущую политическую судьбу Подкарпатской Руси. Речь идет об альтернативном православном съезде, прошедшем в Мукачеве 18 ноября 1944 года, т.е. днем ранее учредительной конференции КПЗУ. Участвовавшие в работе съезда представители православного духовенства и русофильской части русинской интеллигенции адресовали послание на имя И.В. Сталина. В принятом документе в частности отмечалось:

«Мы, нижеподписавшиеся представители православных общин в Карпатской Руси, выражая волю всего нашего русского православного народа, просим включить Закарпатскую Украину (Карпатскую Русь) в состав СССР в форме: Карпаторусская Советская Республика.

Желания и мечты наших предков были всегда те, чтобы наша область за Карпатами заселена русинами т.е. Руси-сынами возвратилась к своей матери Великой Руси. […]

В 1919 году на мирной Конференции наша область именуемая КАРПАТСКАЯ РУСЬ, согласно Ст. Жерманскому договору, на автономных правах, была присоединена к Чехословацкой республике. Уже тогда нашу область признали Карпатской Русью, ибо здесь живет искони русское племя. Сам народ именует себя “карпаторусс”, “русин”, т.е. Руси-сын, вера “русска”, жена “русска”, мама “русска” и т.д.

С названием “Украина”, “украинский” наш народ был познакомлен только под чешским владычеством, после Первой мировой войны и то интеллигенцией, пришедшей из Галичины. […]

Наш народ русский, русин – Руси-сын. Наши матери не рождали нерусских сыновей. Наша русскость не моложе Карпат. Только тем и можно объяснить эту несказанную радость при встрече русской Красной Армии.

Но эта радость молниеносно была убита в нашем народе вестью, что наша Карпатская Русь, под названием ЗАКАРПАТСКАЯ УКРАИНА, войдет в состав Чехословацкой Республики. […]

ВОЛЯ КАРПАТОРУССКОГО НАШЕГО НАРОДА: – ХОТИМ РАЗ НАВСЕГДА СВЯЗАТЬ СВОЮ СУДЬБУ С СУДЬБОЮ НАШИХ СОПЛЕМЕННИКОВ В СССР и то определить нам Карпаторусскую Советскую Республику от Ясиня до Попрада и от Ужока до Доброчина (Дебрецена). […]».

Этнонимическая номенклатура этого сравнительно малоизвестного документа подтверждает бытование в регионе в этот период традиционного русофильства и абсолютного непринятия значительным сегментом местного общества украинской идентичности. Что касается политических перспектив решений православного съезда, в опубликованных воспоминаниях отдельных участников событий встречается утверждение, что участники съезда также рассматривали возможность вхождения в состав РСФСР. Однако это не подтверждается документально – тем более, что в 1944 году еще не существовало знаменитого прецедента – Кёнигсбергской (с 1946 года – Калининградской) области. Делегация православного съезда, прибывшая в Москву уже в начале декабря 1944 года, была принята тогдашним священноначалием Русской Православной Церкви, однако ей так и не довелось официально донести свои решения высшему советскому руководству, на позицию которого существенно повиляло желание Компартии Украины и ее первого секретаря Н.С. Хрущева завершить с помощью присоединения Подкарпатской Руси проект «Соборной Украины» на коммунистической основе.

Любопытные свидетельства об этнокультурном облике и истинных настроениях русинов Подкарпатской Руси в конце 1944 года, вскоре после проведения обоих съездов, оставили советские военные. Так, в докладной записке группы офицеров политуправления 4-го Украинского фронта о политико-воспитательной работе с местными добровольцами отмечалось: «Характерно, что большинство вступающих при регистрации настоятельно подчеркивают свою принадлежность к русскому народу. По данным учета 95% добровольцев причисляют себя к русским и лишь 3% – к украинцам». Эти же офицеры установили, что добровольцы из Мукачевского, Ужгородского и Свалявского округов понимают русский язык лучше, чем украинский. Тогда как уроженцы горных сел лучше понимают по-украински. При этом большинство всех добровольцев, включая окончивших 7-8 классов, плохо читают как по-русски, так и по-украински. В докладной записке подполковника Ставчанского о результатах работы комиссии по вербовке добровольцев в Мукачеве указывалось, что всего записались и уже отправились в полк 668 русских, 6 украинцев и 16 евреев. Комментируя приведенную статистику, подполковник снабдил ее собственным видением ситуации: «Следует отметить, что многие украинцы считают себя русскими, в то время, как разговаривают на украинском языке, совершенно не зная русского». Процитированные документы, не предназначавшиеся для широкой аудитории, наглядно показывают непопулярность среди русинов в указанный период украинской идентификации – причем, вне зависимости от диалектных особенностей и полученного образования. Более того: весьма вероятно, что русскими в сложившихся политических обстоятельствах предпочли себя идентифицировать также те, кто в межвоенные годы находился под влиянием украинофилов.

Однако вне зависимости от мнения населения края никакая «Карпаторусская советская республика» не вписывалась в национально-политические наработки компартии. Власти Чехословакии и ее президент Э. Бенеш не стали возражать против передачи территории Подкарпатской Руси. Основываясь на решении Съезда народных комитетов Закарпатской Украины, 29 июня 1945 года в Москве был подписан «Договор между Союзом Советских Социалистических Республик и Чехословацкой республикой о Закарпатской Украине», согласно которому «Закарпатская Украина (носящая, согласно Чехословацкой Конституции, название Подкарпатская Русь) […] воссоединяется, в согласии с желанием, проявленным населением Закарпатской Украины […] со своей издавней родиной – Украиной и включается в состав Украинской Советской Социалистической Республики». 22 января 1946 года указом Президиума Верховного Совета СССР была создана Закарпатская область УССР, носящая данное название вплоть до настоящего времени.

Во время первой послевоенной переписи населения в области людей, которые определяли свою национальность как «русин», «карпаторус» и т.п., отмечали в документах как украинцы. По воспоминаниям одного из участников переписи, на момент ее проведения студента, она проходила приблизительно так: «Студент селянину: “Какая у вас национальность?” Ответ: “Я русский”. Офицер (военный, сопровождавший переписчика. – М.Д.) селянину: “Вы имеете в виду, что вы из России?” Ответ: “Нет, я здешний”. Офицер студенту: “Пиши «украинец»!”».

Общество имени А. Духновича, Подкарпатское общество наук и прочие национально-культурные организации, действовавшие в предыдущие периоды, были закрыты. В 1949 году в Закарпатской области была ликвидирована Грекокатолическая церковь, многие клирики которой поддерживали русинофильскую ориентацию. В сфере образования был совершен официальный переход на украинский литературный язык. Именно он стал считаться родным языком местного восточнославянского населения.

Представители интеллигенции, отстаивавшие прежние национально-языковые идеалы, критически настроенные к украинизации края, пытались официально протестовать путем официальных писем в государственные органы. Так, например, как констатировал в 1946 году в своем заявлении известный закарпатский фольклорист, последовательный сторонник принадлежности русинов к русскому народу Петр Линтур (1909–1969), «русинам, являющимся крупными учеными и преподавателями университета Закарпатской Украины, запрещено преподавание на русском языке. Многие из них устранены от работы в высшем учебном заведении, работают не по специальности или вынуждены были уехать в Чехословакию, так как не владеют украинским языком, на который переведено преподавание всех дисциплин в Ужгородском университете. […] книги писателей-русинов, написанные на русском языке, не печатаются, русского театра в Закарпатской Украине нет, публичные лекции о русской литературе и русском искусстве не читаются, не взирая на то, что большое количество жителей хорошо знает русский язык и любят его. Вместо этого часто административными методами насаждается украинский язык и украинская культура». В докладной записке Н.С. Хрущева, посвященной заявлению Линтура, которое специально обсуждалось на бюро Закарпатского обкома КП(б)У в июле 1946 года, указывалось, что ряд фактов, приведенных в заявлении, являются правильными. Однако, по мнению Хрущева, «тов. Линтур отрицает наличие украинского населения в Закарпатской Украине, неправильно называя всех “русинов” русскими». «Исходя из неправильной теории отрицания наличия украинского населения в Закарпатской области, он считает, что название “Закарпатская Украина” неправильное, что Закарпатскую область надо именовать “Закарпатской Русью”» и т.п. Категоричность записки Хрущева о том, что «неправильно» во взглядах профессора Линтура, наглядно иллюстрирует отсутствие мировоззренческих точек соприкосновения между идейной русинской интеллигенцией, сформировавшейся в предыдущие периоды, и новыми властями УССР, всеми силами пытавшимися встроить самобытный регион в общеукраинский контекст.

Справедливости ради следует отметить, что русский язык сохранил свое присутствие в регионе как язык межнационального общения – этому способствовал и приток в Закарпатскую область восточных кадров – с востока УССР, а также из РСФСР и других союзных республик.

Несмотря на отсутствие в легальном советском пространстве возможности идентифицировать себя на старый лад, используя этнонимы с корнем -рус, в речи жителей новой области УССР появилось слово «закарпатец», которое стало приобретать этноязыковые коннотации. В частности, это отчетливо видно на примере выражения «говорить по-закарпатски», что автоматически означает, что человек говорит не по-украински и не по-русски, но в тоже время и не на языках венгров, румын, словаков и других этносов, населяющих Закарпатскую область. Учитывая, что большинство советских граждан не различало жителей Закарпатья и Прикарпатья, закарпатская идентификация позволяла дистанцироваться от сложившегося в восточноукраинских областях и других республиках СССР негативного образа «западенца» или «бандеровца», порожденного галичанами.

В ОСВОБОЖДЕННОЙ СЛОВАКИИ.

Вскоре после освобождения Красной армией восточных районов Словакии 1 марта 1945 года в Прешове была учреждена Украинская народная рада Пряшевщины (УНРП) – представительский орган, который должен был защищать национально-культурные и общественно-экономические интересы местного русинского населения. Председателем рады стал Василий Караман (1903–1961), заместителем председателя Петр Жидовский (1890–1947), а секретарем – Иван Рогаль-Илькив (1917–2002).

Подмечено, что создание УНРП стало первым в истории прецедентом, когда в название юридического субъекта в регионе вошло прилагательное украинский. Это так же было сделано в соответствии с партийной коммунистической дисциплиной – учитывая, что большинство руководителей рады были коммунистами или сочувствующими им. Это особенно шло в разрез с господствовавшими настроениями местного русинского населения. Как отметил словацкий карпатовед Людовит Гараксим (1928–2008), сам президиум же УНРП состоял из украинофобов. Недовольство названием новой организации выражалось еще на учредительном собрании – об этом свидетельствует его протокол, опубликованный прешовским историком Иваном Ванатом (1926–2015).

Собрание проходило в прешовском Русском доме. Протокол был составлен на русском языке с небольшим налетом русинской диалектной речи. В официальном тексте можно обратить внимание на следующие моменты. Например, один из инициаторов создания УНРП Дионисий Ройкович (1910–1974) заявил, что все местные культурные деятели и простой народ «осознавали свою принадлежность к малорусской ветви восточных славян». Критикуя «галицких сепаратистов» с навязанной им «целью разбить Россию», Ройкович в то же время резюмировал: «Если в прошлом наше тяготение ко всему русскому помогло нам спасти наш национальный облик в минуты тяжелых испытаний, то наша принадлежность к великому украинскому народу откроет нам просторы, до каких нам не было суждено добиться в рабских оковах прошлых десятилетий». Докладчик заверил, что «русский язык, язык Сталина, будет нам всегда близким сердцу», однако объявил завершенным «процесс полной дифференциации русского и украинского народов». Хотя создание организации было поддержано единогласно, ряд присутствовавших возражал против предложенного названия. Прийти к консенсусу удалось лишь после дипломатичного выступления И. Рогаля-Илькива, который мастерски апеллировал к авторитету советской национальной политики: «Неоспоримый факт, что мы принадлежим к малорусской ветви. В силу исторических причин малороссы называют себя украинцами. Раз верховные культурные организации СССР и другие считают и нас украинцами, то, несмотря на развитие и на историческо-политическое обоснование отклонения нашего народа от слова украинец, мы не можем считать себя другими, чем украинцами».

Актуальный политический заказ на украинизацию русинов натолкнулся на укоренные в регионе традиции этнонационального русофильства, лишь усилившиеся в результате военных успехов СССР. Также нельзя сбрасывать со счетов негативный имидж для многих людей всего украинского, связанный с деятельностью украинских формирований Германской армии и Украинской повстанческой армии.

Официальным органом рады стала еженедельная газета «Пряшевщина». Примечательно, что на украинском языке были лишь название еженедельника и отдельные перепечатки из советской украинской печати, тогда как подавляющая часть публиковавшихся текстов была на русском.

УНРП способствовала основанию т.н. Реферата украинских школ, издательства «Славкнига» и Украинского национального театра (УНТ) в Прешове. Показательно, что большинство театральных постановок в УНТ было на русском языке. На нем же выходило большинство публикаций. Именно русский язык был языком преподавания в более чем 300 официально «украинских» учебных заведениях Словакии.

Подобная гибридная национальная политика получила в литературе название русско-украинского дуализма. Очевидно, что он стал возможен не без ведома руководства Коммунистической партии Чехословакии. Так, например, еще в радиограмме Клемента Готвальда (1896–1953) тогдашнему уполномоченному по внутренним делам Словакии и будущему многолетнему лидеру ЧССР Густаву Гусаку (1913–1991) от 4 марта 1945 года прямо утверждалось: «Что касается т.н. украинского и русского направлений, то ныне этот вопрос трактуется иначе, чем в период домюнхенской республики. Население в целом считаем украинским, однако, если кто-то хочет, он может записаться русским, а школы могут быть украинские и русские в зависимости от желания населения. Однако мы и в дальнейшем будем выступать против русинизма как продукта мадьяризации».

После перехода власти в Чехословакии к коммунистам в феврале 1948 года УНРП, первоначально даже выступавшая за присоединение Пряшевщины к УССР и вообще претендовавшая на контроль за ситуацией, перестала вписываться в государственную систему управления. Рада прекратила свою деятельность в 1951 году (юридически просуществовала до 1952 года). Парадоксальным образом председатель УНРП В. Караман и другие лидеры рады были обвинены чехословацкими коммунистами в «украинском буржуазном национализме», против которого как раз в первую очередь и выступали функционеры рады. В 1949–1952 годах на Пряшевщине было ликвидировано большинство организаций, учреждений и изданий, появившихся после окончания войны. Отдельные последовательные русины-русофилы, которые не согласились с новым национально-языковым курсом, подверглись увольнениям и даже арестам.

В 1950 году в Чехословакии, так же, как и в Закарпатской области годом ранее, была ликвидирована грекокатолическая церковь, а ее предстоятель, епископ Прешовский Павел Гойдич (1888–1960), отстаивавший карпаторусскую идентичность русинов, вскоре был осужден.

Таким образом, на Пряшевщине, в отличие от недавно созданной Закарпатской области УССР, в течение первых послевоенных лет де-факто продолжалось бытование более традиционных моделей идентичности карпатских русинов. Хотя, конечно, и здесь ощущалось давление местного административного аппарата, стремившегося привести национальную политику в регионе в соответствие с советским украинским Закарпатьем. Отказ от укорененной в регионе с «будительских» времен русской национально-языковой ориентации, к тому же ассоциировавшейся в послевоенные годы с принадлежностью к народу-победителю, в перспективе привел к постоянному снижению официальной численности местного восточнославянского – формально уже не русского, карпаторусского или русинского – а украинского населения. Как отмечал И. Поп, «большая часть русинского населения северо-восточной Словакии в качестве защитной формы против насильственной украинизации избрала близкую ей менталитету словацкую этнополитическую ориентацию».

ИТОГИ.

Самобытность языка, духовной и материальной культуры карпатских русинов, сочетающая архаику древнерусского происхождения с многочисленными заимствованиями у различных соседей, обусловила две разнонаправленные тенденции их развития и, как следствие, самопрезентации, а именно: тенденцию отождествления себя с не имевшим четких очертаний огромным восточнославянским этническим массивом по другую сторону Карпат, и тенденцию подчеркивания своих локальных отличий, не имеющих аналогов вне Карпатского региона.

Начиная с первых шагов «будителей» в середине XIX века до как минимум до Первой мировой войны среди немадьяризированной части русинов Венгерского королевства полностью отсутствовали носители украинской идентичности. В русинской среде однозначно доминировали этнонимы с корнем –рус, этноконфессионально связывавшим русинов со всем восточным славянством. Даже среди тех редких местных образованных людей, кто на грани XIX и ХХ столетий разбирался во внутреннем структурировании восточнославянского этноязыкового массива, относил себя к малороссам и интересовался модерной украинской культурой, не было адептов отказа от специфики собственного региона путем принятия нового этнонима и украинского языка в качестве литературного. При этом, вопреки актуальному самосознанию южнокарпатских русинов, украинские национальные деятели Галиции и более отдаленных земель заочно рассматривали русинское население Венгерского королевства в качестве несознательных украинцев.

События Первой мировой войны способствовали расширению кругозора южнокарпатских русинов: в течение нескольких месяцев 1914–1915 годов некоторые русинские местности тогдашней Венгрии заняли русские войска. Впоследствии пленные русины оказались в разных регионах Российской империи, а в русинских селах появились русские пленные как великороссы, так и малороссы. Подобные встречи культивировали размышления русинов о собственном месте в контексте восточного славянства, вопросов этнонимии и литературного языка.

Распад в 1918 году Австро-Венгрии, создание многочисленных «рад» на местах, отстаивавших разные политические сценарии для территорий Венгерского королевства, населенных русинами, привели к тому, что некоторые из этих советов в условиях захвата власти в России большевиками поддержали идею присоединения к Украине. Однако у большинства участников «рад» еще не было никакого представления о ней кроме того, что это одна из русских территорий. Кратковременный период существования Руськой краины в рамках Венгрии был отмечен обращением к локальной русинской культуре.

Включение большинства южнокарпатских русинских территорий в состав нового славянского государства, Чехословацкой республики, (основной части в виде отдельной единицы – Подкарпатской Руси, и меньшей части – в состав Словакии) способствовало укреплению национального самосознания русинов в славянском духе, что было крайне важно после длительного периода мадьяризации. Вместе с этим, определенный плюрализм первой ЧСР сделал возможной поливариантность национально-культурной жизни русинского населения. В значительной степени под влиянием эмигрантов-украинцев из соседней Восточной Галиции и бывшей Российской империи, поддерживаемых чешской администрацией, в Подкарпатской Руси постепенно начала укореняться украинская национально-языковая ориентация.

Важную роль в популяризации украинской идеи в Карпатском регионе сыграла официальная позиция коммунистической партии, рассматривавшей начиная с середины 1920-х годов всех русинов вне зависимости от конкретных форм их идентичности в качестве украинцев и навязывавшей распространение украинского языка. Принимая во внимание популярность коммунистических идей в русинской среде – учитывая отсталое социально-экономическое положение преимущественно аграрных Подкарпатской Руси и Восточной Словакии – это стало эффективным дополнительным рычагом для постепенной украинизации русинов.

При этом в плюралистических условиях первой ЧСР значительные позиции в русинском социуме занимали оппоненты украинского движения, для которых было неприемлемо принятие нового этнонима, литературного языка и сопутствующей идеологии. В русинских округах Словакии, в отличие от Подкарпатской Руси, украинофильство, хотя и заявило о себе, было представлено лишь маргинальной группой сторонников.

Получение в 1938 году Подкарпатской Русью автономии и вскоре последовавший за этим приход к власти украинофилов во главе с о. А. Волошиным, переименовавших регион в Карпатскую Украину и фактически узурпировавших власть, ознаменовали собой конец национально-языковой конкуренции в русинской среде и как следствие – начало притеснения многочисленных местных сторонников широкой русскости и южнорусинского локал-патриотизма.

Агрессивное навязывание украинской идентичности прекратилось с оккупацией Карпатской Украины хортистской Венгрией. В течение военных лет национальная работа в русинской среде вернулась к формам, известным до вхождения региона в состав Чехословакии: венгерские власти стали культивировать локальную русинскую культуру, достаточно лояльно относясь к носителям общерусских взглядов и, напротив, преследуя украинофилов. В соседней Словацкой Республике национальная жизнь русинов продолжалась в довоенном ключе – с преобладанием этнонационального русофильства.

Примечательно, что чехословацкое эмигрантское правительство во главе с Э. Бенешем, находившееся во время Второй мировой войны в Лондоне, в своих проектах все более склонялось к поддержке украинской ориентации. Инспирированные на завершающих этапах войны Съезд народных комитетов Закарпатской Украины и учредительное собрание Украинской народной рады Пряшевщины в официальном духе компартии рассматривали южнокарпатских русинов как часть украинского народа. После уступки в 1945 году Чехословакией Советскому Союзу Закарпатской Украины (Подкарпатской Руси) национально-культурная жизнь в только что созданной Закарпатской области УССР продолжилась в исключительно украинских формах. Несмотря на параллельное укрепление позиций русского языка как языка межнационального общения, общерусская и локальная русинская идентичности значительной части местного населения практически оказались под запретом. В русинских округах, оставшихся в Чехословакии (в Словакии), несмотря на навязанное УНРП украинское название, продолжало бытовать и культивироваться русское национальное самосознание. Ситуация изменилась лишь с полным переходом власти в Чехословакии к компартии в феврале 1948 года и началом действительной украинизации русинов Пряшевщины.

Таким образом, в течение первой половины ХХ столетия в идентификации автохтонного восточнославянского населения Карпатского региона произошли кардинальные изменения инструментального происхождения. Конъюнктурные интересы чешских политиков, приток в ЧСР украинских эмигрантов вкупе с последовательной поддержкой украинской национально-языковой ориентации международным коммунистическим движением способствовали развитию в условиях межвоенной ЧСР не укорененного в регионе украинофильства. Административные машины Советского Союза, а затем Чехословакии, несмотря на сильную региональную специфику и на имевшие место протесты, руководствуясь избранным ранее курсом, осуществили полномасштабную административную украинизацию южнокарпатских русинов.