«Русский щит должен быть прибит к вратам Царьграда»: взгляды русских консерваторов на цели России в Первой мировой войне

---

А.А. Иванов

«Русский щит должен быть прибит к вратам Царьграда»:
взгляды русских консерваторов на цели России
в Первой мировой войне

 

Аннотация
Статья посвящена анализу взглядов русских консерваторов начала XX в. на цели России в Первой мировой войне. В публикации комплексно рассматривается отношение правых к территориальному расширению Российской империи за счет германских, австро-венгерских и турецких владений.

Ключевые слова
Русские консерваторы, русские правые, Первая мировая война, внешняя политика Российской империи.

 

Andrey A. Ivanov

«Russian shield must be hung on the Istanbul’s gates»
The Views of Russian Conservatives on the Aims of Russia in World War I

 

Abstract
The article analyses the views of Russian conservatives of the beginning of the 20th century on the aims of Russia in World War I. The relations of rights to widening of the Russian Empire on the account of German, Austro-Hungarian and Turkish areas are investigated in details in this publication.

Key words
Russian conservatives, Russian rights, World War I, foreign policy of Russian Empire.

---

Накануне Первой мировой войны русские консерваторы выступали с критикой внешнеполитического курса правительства, который сближал самодержавную Россию с парламентскими Англией и Францией и тем самым толкал страну к невыгодному для нее конфликту с кайзеровской Германией. Не желая ссориться с политически и династически близкой Германией, бывшей к тому же важным экономическим партнером России, консервативные круги не проявляли перед Первой мировой войны никаких экспансионистских настроений и были, в подавляющем большинстве своем, чужды панславизма, т. к. последний, свойственный части либералов и националистам, неизбежно толкал страну к военному противостоянию с Османской, Австро-Венгерской и Германской империями, ибо других способов собрать славян, распределенных на пространствах, принадлежащих или контролируемых этими государствами, не существовало. Прекрасно понимая, что активная политика России на Балканах неизбежно втянет империю в военный конфликт с Австро-Венгрией (а значит и Германией), правые советовали правительству углубиться во внутренние дела страны и не ввязываться «в те дела, которые <…> могут привести к европейскому пожару и заставить нас втянуться в авантюру, о которую разлетится, может быть, наша слава, наше могущество вконец» (В.М. Пуришкевич)[1]. Эти взгляды нашли свое выражение уже весной 1909 г., когда правая группа Государственного совета выразила свое недовольство дипломатией А.П. Извольского, которая впутывала Россию в австро-сербские дела. Либерально-оппозиционные круги тогда были вынуждены с недоумением признать «полное отсутствие у правых славянофильских тенденций»[2].

Наиболее аргументировано предвоенная позиция русских консервативных кругов была выражена в известной «Записке», поданной императору Николаю II лидером правой группы Государственного совета П.Н. Дурново. Предупреждая правящие сферы, что война с Германией может обернуться катастрофой, Дурново обращал внимание на то, что «жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства двух государств»[3].

На вопрос существуют ли такие выгоды, «которые искупили бы все трудности и жертвы, неизбежные при исключительной по вероятной своей напряженности войны», Дурново давал следующий ответ: «Будущее Германии на морях, то есть там, где у России, по существу наиболее континентальной из всех великих держав, нет никаких интересов. Заморских колоний у нас нет и, вероятно, никогда не будет, а сообщение между различными частями империи легче сухим путем, нежели морем. Избытка населения, требующего расширения территории, у нас не ощущается, но даже с точки зрения новых завоеваний, что может дать нам победа над Германией? Познань, Восточную Пруссию? Но зачем нам эти области, густо населенные поляками, когда и с русскими поляками нам не так легко управляться. Зачем оживлять центробежные стремления, не заглохшие по сию пору в Привислинском крае, привлечением в состав Российского государства беспокойных познанских и восточно-прусских поляков, национальных требований которых не в силах заглушить и более твердая, нежели русская, германская власть?»[4]. Не был Дурново и сторонником присоединения Галиции, о возвращении которой в состав русского государства мечтали националисты. «Нам явно невыгодно, во имя идеи национального сентиментализма, присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь, — писал Дурново. — Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан, сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов? Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достигнуть совершенно неожиданных размеров»[5].

«В Закавказье, — продолжал Дурново, — мы, в результате войны, могли бы территориально расшириться лишь за счет населенных армянами областей, что, при революционности современных армянских настроений и мечтаниях о великой Армении, едва ли желательно, и в чем, конечно, Германия еще меньше, чем Англия, стала бы нам препятствовать, будь мы с нею в союзе. Действительно же полезные для нас и территориальные, и экономические приобретения доступны лишь там, где наши стремления могут встретить препятствия со стороны Англии, а отнюдь не Германии. Персия, Памир, Кульджа, Кашгария, Джунгария, Монголия, Урянхайский край — все это местности, где интересы России и Германии не сталкиваются, а интересы России и Англии сталкивались неоднократно».

Единственное, что по мнению консервативного аналитика было бы действительно ценным приобретением, так это получение контроля над черноморскими проливами, «но, думается, — замечал он, — достижение этой цели едва ли требует войны с Германией. Ведь Англия, а совсем не Германия, закрывала нам выход из Черного моря. <...> И есть полное основание рассчитывать, что немцы легче, чем англичане, пошли бы на предоставление нам проливов, в судьбе которых они мало заинтересованы и ценою которых охотно купили бы наш союз»[6].

Разразившаяся вопреки желаниям правых война заставила консерваторов менять риторику – раз предотвратить войну не получилось, нужно было постараться извлечь из нее максимальные выгоды. И правые поспешили выдвинуть программу своих требований к войне. Представителями консервативного лагеря отмечалось, что раз Германия и Австро-Венгрия осмелились бросить нам вызов, то Россия обязана воспользоваться судьбоносным моментом для достижения своих исторических задач.

Первое место среди них занимало требование сокрушения германского империализма, милитаризма и национализма «как главного в настоящее время врага славянства и России», для чего совершенно необходимым представлялось превращение Германской империи в прежний союз немецких государств с низведением Пруссии «на ее прежнее скромное место», с восстановлением всех областей и государств, «проглоченных» ею ранее (Ганновер, Шлезвиг, Гольштейн и др.). Только в этом случае, считали русские правые, будет исключена возможность всякого возрождения германского империализма. «Прежде всего предстоит, конечно, сократить и обезвредить Германскую империю, которая до того вознеслась, что другим державам нельзя было шагу ступить без нарушения ее вездесущих интересов и без ее позволения; причем австрийские интересы составляли только часть германских, — писал в 1914 г. видный русский историк и член ряда монархических организаций Д.И. Иловайский. — В особенности страдало от них славянство. Какая-либо крошечная Черногория не смела удержать за собою отвоеванный у турок старый сербский Скадр (Скутари), и принуждена была отдать его сочиненному Австро-Германией Албанскому княжеству. Облагодетельствовавшая Германию Россия уже не могла вести никакой войны на Ближнем или Дальнем Востоке, не заплатив дорого Берлину за его нейтралитет, как это было в Японскую войну с торговым договором. Всякий шаг России в пользу единоплеменных народностей вызывал негодование и противодействие, открытое в Вене, скрытое в Берлине. <...> Настоящая затеянная им война во всем блеске показала, до каких чудовищных размеров дошли притязания немцев, политические, экономические и земельные. Чтобы сократить их, следует упразднить здание Германской империи, и воротить Пруссию к ее приблизительно прежнему образу»[7]. В связи с этим Иловайский предлагал по окончании войны передать Познанскую провинцию вместе с южной Силезией Польше (автономия которой должна была быть восстановлена), Эльзас и всю Лотарингию вернуть Франции, предложить Дании северный Шлезвиг, Бельгии — часть Прирейнской Германии, а Баварию, Вюртемберг, Саксонию, Ганновер и другие германские земли восстановить как самостоятельные государства. О «всемерном ослаблении Германии путем перестройки ее на новых началах с возможным уменьшение территории Пруссии в пользу Франции, Бельгии, Люксембурга, Дании, а равно мелких германских государств», говорилось и в «Записке», составленной И. Г. Щегловитовым, Н. А. Маклаковым и М. А. Таубе[8].

Другим пунктом внешнеполитической программы правых было требование объединения под скипетром русского царя всех славянских земель, некогда являвшихся частью русского государства. «...Все русские земли должны немедленно и навсегда слиться с своей матерью Россией, — говорил с думской кафедры председатель фракции правых профессор С. В. Левашев. — <...> Русь Червонная, Русь Зеленая, Русь Угорская, должны немедленно слиться на вечные времена с Великой, Малой и Белой Русью в единую великую нераздельную Россию»[9]. Таким образом, правые настаивали на присоединении Галиции, Буковины и Закарпатской Украины, находившейся под властью Австро-Венгрии. Об этом же говорилось и в речах правых членов Государственного совета. Князь Д. П. Голицын-Муравлин указывал, что будущее «начертывает победные слова — освобождение всех славян, полное объединение всей Руси, возрождение Ярославова наследия, возвращение Св. Софии в лоно веры Христовой»[10]. «Да будут и Великая, и Малая, и Белая, и Червонная Русь — единою Святою Русью, — вторил ему другой член правой группы Государственного совета архиепископ Никон (Рождественский). — Довольно иноплеменному царю владеть достоянием древних русских князей, пора вступить в права Державному Наследнику их — Царю Белому, Православному! Пора воскреснуть Червонной Руси, пора русской душе ее отдохнуть на груди матушки родимой, под ласковым взором Царя-Батюшки!»[11]. О необходимости усиления коренной Руси в «племенном, экономическом и стратегическом отношении» путем присоединения Галиции, северной Буковины и Угорской Руси отмечалось и в поданной в ноябре 1914 г. записке И. Г. Щегловитова, М. А. Таубе и Н. А. Маклакова[12]. При этом правыми особо подчеркивалось, что речь идет не о завоевании, а о воссоединении этих ранее утраченных нами земель с Россией, «чем довершается собирание всех ветвей русского племени в единое целое»[13]. Остальные славянские народы предлагалось навсегда освободить от «тевтонского и австрийского ига» и дать им такое внутреннее устройство, которое позволило бы им развиваться «плечо в плечо, рука об руку» с Россией, а никак ей не во вред.

На повестке дня в программе правых также был пункт об объединении под властью русского царя всех польских земель, частично принадлежавших в данный период Австро-Венгрии и Германии. Консервативный лагерь провозглашал объединение и освобождение Польши «в этнографических пределах»[14], которые трактовались порой довольно широко. Так, Д. И. Иловайский полагал, что для «западной и польской Галиции <...> самое подходящее было бы воссоединение ее с Варшавским и Познанским краями (с присоединением той части Силезии, которая клином вдается между ними) и образование самостоятельного государственного организма»[15]. Но при этом Иловайский настаивал на том, чтобы будущая единая Польша под скипетром русского императора, была отгорожена от остальной России таможенной чертой, «чтобы боле развитая польско-немецкая промышленность никоим образом не подрывала русскую». Кроме того, добавлял он, «нельзя гражданам и уроженцам Польши давать права русского гражданства, права служить, торговать, приобретать недвижимость и т.д., т.е. отнимать хлеб у русских и оттеснять их от каких-либо мест, занятий и предприятий, как это происходило до сих пор и как это в особенности резко бросается в глаза в ненормальных отношениях автономной Финляндии к империи»[16]. О возможных для империи проблемах при приобретении ею западно-украинских и польских земель (о которых, напомним, еще до войны предупреждал П.Н. Дурново) писал в 1915 г. и такой видный правый деятель как К.Н. Пасхалов: «Я вообще убежден, что, по окончании возникших войн, для нас настанет самое трудное, самое тяжелое время. Вместить в свое лоно тройное число поляков, в примирение которых с нами я ничуть не верю, – четыре миллиона мазепинцев (т.е. украинских сепаратистов. — А.И.), да еще миллион галицких жидов, — все это едва ли будет способствовать процветанию и спокойствию государства»[17]. Но подобные рассуждения проскакивали лишь в доверительных частных письмах, публично же сомневаться в необходимости дальнейшего расширения имперских границ за счет польских и западно-украинских территорий было политически проигрышно, особенно учитывая тот факт, что несмотря на занятую правыми с самого начала войны патриотическую позицию, политические оппоненты продолжали обвинять их в германофильстве и не радении об интересах родины[18]. 

Естественно, что одним из программных пунктов правого лагеря стало требование передачи России проливов, составляющих выход к Черному морю с соответствующими участками суши на европейском и азиатском берегах. Эта древняя историческая задача России, говорили они, должна была быть абсолютно удовлетворена, а потому правые настаивали, чтобы до окончания войны точно и определенно было «выговорено» у союзников «полное и безусловное владение проливами, Константинополем, Адрианополем и соответствующими областями с Галлиполи, а также солидной областью, прилегающей к Мраморному морю в Малой Азии» (Н.Е. Марков)[19].

При этом правые подчеркивали, что стремление к проливам «объясняется не только религиозно-культурными побуждениями», но и насущными военно-промышленными интересами, поскольку «обладание берегами Босфора с правом укреплять их и не пропускать враждебных судов необходимо нам для облегчения охраны громадного Черноморского побережья», а «наши торгово-промышленные интересы требуют, чтобы наши торговые суда были обеспечены свободным выходом в Средиземное море, через которое мы вывозили в Европу наше сырье»[20]. В связи с этим идея «нейтрализации» проливов ими категорически отвергалась. Как замечал монархист Н.Д. Облеухов, «для утверждения англо-русского союза на долгие времена существенно необходимо, чтобы преимущественное право России на Босфоре было признано вполне определенно и недвусмысленно», причем российская дипломатия должна «притязать на то, чтобы нам предоставили обе стороны Босфорского побережья на тех же основаниях, на которых оно принадлежит в настоящее время Турции». В случае же замены турецкого владычества на Босфоре «нейтрализацией», т.е. передачей Босфора в совместное заведывание европейского «концерта», заключал правый публицист, мы «променяем кукушку на ястреба», т. к. вместо ослабленной Турции «получим у входной двери в наше домашнее море коалицию сильных морских держав»[21].

Менее категоричен в отношении проливов был Д.И. Иловайский. «Если вместе с Царьградом удержим за собой прилегающую часть Фракии, владение северными берегами до некоторой степени может быть обеспечено, — рассуждал он. — А чем обеспечите его с юга? Неужели завоевывать для этого и прилегающую часть Малой Азии? Во всяком случае, пришлось бы не только укрепиться, но и держать там целую армию. Все это потребовало бы страшных, непосильных расходов, и все-таки в случае войны не обеспечивало бы нас от прорыва укрепленной линии заграждением проливов с какой-либо, особенно с южной, стороны. Вот почему я всегда проповедовал иметь в своих руках только ключ к Черному морю, т. е. Босфор, чтобы в случае нужды мы могли запереть двери и охранять безопасность нашего юга от нападений неприятельского флота»[22]. Но такая точка зрения не встречала сочувствия у лидера Союза русского народа Н. Е. Маркова, заявлявшего с кафедры Государственной думы в марте 1916 г.: «...Дать России Босфор и не давать ей Дарданелл? Первую дверь нам позволяют замкнуть на ключ, а вторую предлагают оставить для кого-то другого. <...> Если это так, то это соглашение никоим образом русского народа удовлетворить не может. Русскому народу нужно не обманное, не лицемерное частичное разрешение вопроса о проливах, ему нужен полный, безусловный, навсегда свободный выход в Средиземное море, и этот выход должен быть сделан без всяких экивоков и недоговорок»[23].

Среди других пунктов внешнеполитической программы русских правых можно назвать требование присоединения к России Армении с Трапезундом и северной половины Персии (Н. Е. Марков)[24], а также полное удаление турок с Балканского полуострова (Д. И. Иловайский)[25].

Особую заботу правых вызывала будущая судьба Константинополя. «Это есть самая древняя наша историческая задача, которая должна быть абсолютно удовлетворена. Русский щит должен быть прибит к вратам Царьграда, над св. Софией должен заблистать снова православный крест»[26], — декларировали они с трибуны Государственной думы. «И если мы, Русский Народ, в этой войне победим, — с пафосом резюмировал председатель Главного совета Союза русского народа Н. Е. Марков, — то на всю вселенную раздастся радостный могучий Русский глас:

Прошла Русь варяжская — Новгородская! Прошла Русь византийская — Киевская! Прошла Русь татарская — Московская! Прошла Русь немецкая — Петербургская! Да здравствует Русь Славянская — Цареградская»![27]

Впрочем, в отношении Константинополя были и другие мнения. Так, например, в отличие от других консерваторов, Д. И. Иловайский сомневался в целесообразности занятия Царьграда русскими войсками с последующим его подчинением России. «Тут желание очистить многовековую святыню от мусульманского налета и отслужить торжественную православную обедню в храме св. Софии должно быть согласовано со средствами и нуждами самой России, чтобы такая обедня не обошлась ей слишком дорого, — рассуждал он. — Да еще нужно принять все меры, чтобы мусульманский фанатизм не взорвал православную святыню, при благосклонном участии полухристиан, полуязычников немцев»[28]. Соглашался с ним и такой «патриарх» русских правых как К. Н. Пасхалов, пессимистично настроенный относительно осуществления заявленных внешнеполитических целей: «Лестно снова водрузить крест на Св. Софии и получить ключ от проливов, но сбудется ли это даже при блестяще успешной кампании... <...> А чтобы сделаться хозяевами выхода из Черного моря, надо взять не один только Константинополь, но оба берега Босфора, Мраморное море и Дарданеллы, и окружиться вечными непримиримыми врагами, все мечты которых будут в том, чтобы нас оттуда выгнать… Нет, теперь очевидно, что беспримерная военная слава принесет нам беспримерные горькие плоды»[29].

Отдельно правыми проговаривалось освобождение от турок и дальнейшая передача в совместное владение и управление с союзниками Святой земли (Палестины). Иловайский называл этот вопрос «вопросом величайшей важности для всего христианского мира» и требовал «освобождения Гроба Господня и Святой земли из рук мусульманских»[30]. А архиепископ Антоний (Храповицкий) призывая очищать от турок не только Европу, но и весь Православный Восток — «Господень Гроб, Голгофу, Вифлеем, Дамаск, Бейрут и вообще все православные епархии» — считал, что «если в настоящую войну удалось бы только очистить от них Константинополь, то на это следовало бы взирать лишь как на первый этап освобождения христианства и непременно обеспечить за собою сильный и постоянный натиск на дальнейшие пределы турок, населенные православными греками и православными арабами»[31]. В связи с этим владыка желал, чтобы Россия восстановила Византийскую империю, «объединив теперешнюю свободную Грецию с Царьградом под мирскою властью Самодержца-грека и под духовною властью Вселенского греческого Патриарха», тем самым отблагодарив «эллинский народ за то, что он некогда освободил нас от рабства диавола и ввел в свободу чад Божиих, соделав нас христианами»[32]. Что же касается самой России, то она, по мнению архипастыря, должна была при содействии восстановленной Византии «овладеть широкой лентой земли от Южного Кавказа до Дамаска и Яффы и овладеть Сирией и Палестиной, открыв для себя берег Средиземного моря и соединив его с Кавказом железными дорогами»[33].

А чтобы все эти пожелания не остались неосуществленными проектами, правый лагерь на протяжении всей войны настоятельно рекомендовал правительству следовать примеру союзников, прежде всего Англии, «которые при всей необходимости отражать врага, при всей необходимости вести войну до конца, тем не менее, мудро и разумно берегут свои войска, дабы к моменту заключения мира не быть окончательно обессиленными»[34]. Как отмечалось в жандармском отчете о настроениях политических партий, правых очень беспокоил риск того, что в войне, ведущейся преимущественно русскими силами, «победа достанется англичанам»[35]. В связи с этим одним из видных членов правой группы Государственного совета, А. А. Римским-Корсаковым, указывалось правительству: «Необходимо использовать все силы союзников, не упуская из виду, что гнет Англии в итоге так же недопустим, как и немецкий»[36]. А видный правый публицист П. Ф. Булацель напоминая 165-й стих из первой песни «Илиады», в котором повествуется о том, как фессалийцы, приводимые Ахиллесом, выказавшие в Троянской войне чудеса храбрости, при дележе добычи всегда оказывались обойденными микенским царем Агамемноном, проводил следующую аналогию: «История постоянно повторяется, и Россия уже много раз оказывалась в положении фессалийцев, вынесших всю тяжесть союзной троянской борьбы на своих могучих плечах!<...> Долг каждого любящего свою родину российского гражданина предостеречь от этого наше правительство, пока еще не поздно.<…> Дай Бог, чтобы наш министр иностранных дел представил бы в Государственной Думе хотя какие-нибудь доказательства, что на этот раз Англия не будет подражать Агамемнону»[37].

Для того, чтобы российский МИД по окончании войны не продешевил, одним из лидеров русских правых В. М. Пуришкевичем в 1916 г. было создано «Общество русской государственной карты», имевшее целью «выработку основных положений, на которых Россия, после победоносной войны, может заключить мир, осуществляющий ее исторические, национальные, государственные и славянские задачи»[38]. «Необходимо, чтобы народ был осведомлен об истинных задачах воинствующего империализма тевтонов и об истинных исторических своих задачах, дабы в момент мира он не продешевил, не проиграл, не продал за чечевичную похлебку свои права тем союзникам, которые сейчас с нами в дружбе, а потом будут требовать каждый для себя побольше», — указывал Пуришкевич в одной из своих работ[39]. Итогом деятельности общества должно было стать составление и массовое издание такой послевоенной карты мира, «которая была бы приятна русскому народу, но и приемлема для Европы и признана нашими союзниками»[40].

Но разразившаяся в 1917 г. революция, низвергнувшая монархию и ее защитников, а также последовавший за ней развал фронта, приход к власти большевиков и сепаратный выход России из войны, полностью разрушили все проекты правых — вместо расширения имперских границ произошло крушение Российской империи. Случилось то, чего консервативный лагерь справедливо опасался накануне войны: вместо блистательной и славной победы произошел слом последних авторитарных европейских монархий на месте которых, выражаясь словами Н. Е. Маркова, явились «Аттилы, имя которым социал-демократы…»[41]

---

ПРИМЕЧАНИЯ

---

Об авторе:

Иванов Андрей Александрович — доктор исторических наук, доцент кафедры русской истории Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена.