Окончание кавказской войны

БАРЯТИНСКИЙ И ШАМИЛЬ

После окончания Крымской войны российское правительство повело решительное наступление на Шамиля. Существенно возросла численность русской армии. В августе 1856 года Александр II назначил наместником Кавказа и новым главнокомандующим кавказской армией князя А.И. Барятинского. В 1856-1857 гг. отряд генерала Н.И. Евдокимова выбил Шамиля из Чечни. В апреле 1859 года штурмом взята новая резиденция имама - село Ведено. В 1857-1859 годах Барятинскому удалось завоевать всю Чечню и повести наступление на Дагестан.  В августе 1859 года, после ожесточенного сражения в ауле Гуниб, Шамиль сдался и был взят в плен. Имамат прекратил свое существование. Последний крупный очаг сопротивления горцев - урочище Кбааде - был взят русскими войсками в 1864 году. Многолетняя кавказская война закончилась.

ЗА ТРИ ГОДА

Летом 1856 года Барятинский был назначен командующим Отдельного Кавказского корпуса и сначала (с 1 июля 1856 года) «исправляющим должность Наместника», а уже в августе того же года - Наместником Кавказа с производством в генералы от инфантерии…

Для Александра Ивановича это была большая честь и большая ответственность. «Трудиться буду, чтобы оправдать великую милость, счастье и великую честь для меня». Он понимал, что затяжное кровавое противостояние на Кавказе требовало завершения, и завершения победного. Но как, какими средствами, какими силами?

Барятинский предложил разделить Кавказ на военные округа, поставив во главе каждого командующих. Всем им предоставлялись большие права, особая же ставка делалась на инициативу и умение брать ответственность на себя. Было также предложено срочно нарастить численность сосредоточенных на кавказском театре войск. Инициативы Барятинского по первости не встретили поддержки со стороны как военного, так и финансового ведомства. Откуда брать деньги? Да и время ли для решительных действий? Не испортят ли эти меры отношения с Европой? Не выгоднее ли будет законсервировать эту злосчастную войну до лучших времен? Под давлением министров заколебался и Александр II - шутка ли, на кавказские дела Барятинский просил чуть ли не треть военного бюджета страны. Но тут уж сам «проконсул» пошел в наступление на монарха. То, о чем он говорил, выглядело почти ультимативно - надо отнестись к Кавказской войне как к делу первейшей государственной важности или, отказавшись от нее, поставить крест на русском влиянии в этом регионе. Вялотекущие, разрозненные и малосильные военные операции только скомпрометируют Россию в глазах того кавказского населения, которое готово примкнуть лишь к тому, кто победит. А победить должна Россия. Тогда мирные чеченцы и дагестанцы увидят в ней надежного защитника, что окончательно подорвет влияние Шамиля. Пребывать же на Кавказе по принципу «не мир - не война» - значит перечеркнуть результаты многолетних усилий Российского государства по оставлению Кавказа за собой. И Александр уступил этому напору, пообещав всяческую поддержку.

Барятинский перешел к мощной наступательной тактике. Каждая военная операция разрабатывалась и обсуждалась до мельчайших деталей. Главнокомандующий презирал те якобы победные наскоки на противника, которые не давали русским войскам никаких стратегических преимуществ, но приносили немалые и бессмысленные потери. Теперь главная задача для него состояла в том, чтобы с минимальными потерями и по возможности быстро усмирить Кавказ, а еще и в том, чтобы нейтрализовать посягательства на Кавказские территории Англии, Персии и Турции, которые также стремились распространить на них свое влияние. К концу лета 1858-го Большая и Малая Чечня были заняты и Шамиль с остатками верных ему войск вынужден был отойти в Дагестан. В скором времени на его территорию были предприняты массированные наступления, и в августе 1859-го состоялся завершающий акт многолетней драмы, известной как «Кавказская война». Последнее прибежище имама Шамиля, расположившееся на горе Гуниб-Даг, было окружено плотным кольцом, помощи засевшим в горах ждать было неоткуда. 25 августа состоялся штурм аула Гуниб, Шамиль сдался на милость победителя.

Надо сказать, что имя Барятинского среди горцев уже было широко известно и произносилось с уважением - он неизменно был щедр, справедлив, с искренним уважением относился к кавказцам, способным работать, а не бандитствовать. Барятинский действовал, как дальновидный и опытный дипломат, ничем не оскорбив национальные чувства горцев и не раз подавая примеры полного доверия к людям честным и дельным. Он постоянно помогал местному населению и деньгами, и продовольствием, и медикаментами. Видимо, именно поэтому окруженный в Гунибе Шамиль напрасно взывал к жителям аула полечь как один, но не дать себя в руки неверных. Это было ответом Шамиля на предложение Барятинского сдаться и не губить понапрасну женщин и детей, скрывавшихся за стенами этого горного селения. Начавшийся штурм показал Шамилю, что его положение безнадежно. Русские дали еще четверть часа на размышление. Разумеется, Барятинскому ничего не мешало уничтожить загнанного в свое логово зверя, но сдавшийся Шамиль был куда предпочтительнее для Барятинского, чем мертвый. Легко понять его чувства, когда из крепости сообщили: «Шамиль сложил оружие. Шамиль выйдет к русским». За три года Барятинскому удалось усмирить непокорный край.

Сейчас дата 25 августа 1859 года прочно забылась. Для России же того времени происходившее в Гунибе имело эпохальное значение. В три часа пополудни многотысячное войско ликовало. Над головами этих людей развевались победные стяги державы - идея того, что они делают великое государственное дело, наверное, и была залогом того, что «победа будет за нами». Эхо пушек Барятинского, салютовавших наступившему миру, докатилось до Москвы, Петербурга, Смоленска, до всех городов. Князь Александр Иванович за пленение Шамиля получил высшее воинское звание - фельдмаршала. Ему было 44 года...

Еще три года оставался на Кавказе фельдмаршал Барятинский. Трудно было ожидать, что вот так, достигнув всего, Александр Иванович останется почивать на лаврах, не вписав еще какой-нибудь дерзкой строки в свою биографию. Так оно и случилось. 45-летний фельдмаршал и наместник Кавказа влюбился пылко, как бывает только в юности, хотя за это чувство заплатить ему пришлось дорого. Игра у Барятинского всегда складывалась крупная: чтобы не жениться на одной женщине, ему пришлось расстаться с богатством, чтобы жениться на другой - с постом наместника Кавказа. В мае 1860 года Александр Иванович отбыл с Кавказа в длительный отпуск за границу ввиду «расстроенного здоровья». Эта формулировка скрывала драматические перипетии его личной жизни: уж если чего и не сбылось, то это его мечтаний о любви «не для супружеских наслаждений, а ради того, чтобы с женой чай пить». Нет, дело шло именно о любви.

Вот что писал об этой истории известный политический деятель граф Сергей Юльевич Витте: «...Среди его адъютантов был полковник Давыдов; он был женат на княжне Орбелиани. Княжна Орбелиани была невысокого роста, с довольно обыденной фигурой, но с очень выразительным лицом кавказского типа... Барятинский начал ухаживать за женой своего адъютанта Давыдова. Так как вообще князь Барятинский очень любил ухаживать за дамами, то никто и не думал, чтобы это ухаживание кончилось чем-нибудь серьезным. Окончилось же это ухаживание (в действительности) тем, что в один прекрасный день Барятинский уехал с Кавказа, до известной степени похитив жену своего адъютанта».

Наместник, подобно горцу, умыкнул и спрятал ненаглядную грузинскую княжну там, где бы у него не могли ее отнять строгие на этот счет российские законы. Вот что, в сущности, пряталось за словами «лечение за границей». Понятно, что это бегство с чужой женой не предполагало скорого возвращения. На карьере надо было ставить крест: Барятинский подал в отставку, но получил ее только в 1862 году. Пришлось ему постоять и под дулом пистолета: оскорбленный муж приехал требовать сатисфакции. Фельдмаршал, дерущийся на дуэли, - это для бурной русской истории чрезвычайный случай. Поединок надолго перекрыл Барятинскому возвращение в Россию, по которой он страшно тосковал.

С Елизаветой Дмитриевной, урожденной княжной Джамбакур-Орбелиани, они прожили почти 20 лет. Князь умер в Женеве, но завещал похоронить себя в Курской губернии, в родовом селе Ивановское, что и было исполнено. На его надгробной доске с родовым гербом Барятинских и девизом «С Богом и честью» начертано: «Генерал фельдмаршал. Генерал адъютант князь Александр Иванович Барятинский. Род. 2 мая 1815 года. Cкончался 25 февраля 1879 года».

Л. Третьякова. Принцип проконсула. Вокруг света, 2002, №6 

СКАЗАНИЕ ОЧЕВИДЦА О ШАМИЛЕ

Когда увеличились крики со всех сторон, чтобы кто-нибудь из доверенных Шамиля был выслан к главнокомандующему, Шамиль позвал меня и приказал идти заключить мир с русскими и просить пощады. Я вышел из селения с товарищем Юнусом Чиркеевским. Некоторые мюриды стреляли по русским - я приказал им остановиться. Я посмотрел на все четыре стороны: все было покрыто русскими. Когда они увидели меня, то закричали вдруг: «Иди сюда! Иди сюда!» Я отправился к тому, кто был поближе. Это был какой-то генерал. Я спросил: «Кто это такой?» Мне сказали, что это генерал Кесслер. Затем ко мне подошли поручик Смирнов и армянин Захар и сказали, что генерал Кесслер приказал отобрать у нас оружие и возвратить когда будет заключен мир. Я отдал Захару шашку, а ружье и пистолет Ибрагиму Чохскому. Заметив, что через Кесслера дело наше не может быть покончено, я сказал Юнусу: «Пойдем от него; у него, кажется, не было другой цели, как только отобрать у нас оружие!» Оставив Кесслера и оружие наше в руках его переводчиков, которые не возвратили нам его и по сие время, мы встретили другого генерала, с которым был Даниель-Султан. Генерал этот спросил нас: «Где Шамиль, отчего он не сдается и зачем вы пришли?» Я отвечал: «Вы нас звали». Тогда этот генерал приказал Гасан-хану казикумухскому отправить нас к главнокомандующему. От Даниель-Султана я узнал, что это был барон Врангель. Я нашел его умным человеком. На пути мы встретили полковника Лазарева, который указал нам дорогу к главнокомандующему. Князь Барятинский принял нас очень ласково и сказал нам, чтобы мы представили ему Шамиля. Возвратясь в селение, мы застали Шамиля, Кази-Мухаммада с семейством и мюридами в мечети. Мы сказали Шамилю, что главнокомандующий просит его, чтобы он пришел, и что не будет никакой измены. Но Шамиль уже приготовился защищаться, положив перед собой шашку и заткнув полы за пояс. Он решился умереть, а потому отвечал нам: «Вы должны сражаться, а не говорить мне, чтобы я шел к главнокомандующему! Я хочу сражаться и умереть в этот день». Кази-Мухаммад же сказал Шамилю: «Я не хочу сражаться, я выйду к русским; а ты, если хочешь, то дерись!» Шамиль очень рассердился; даже женщины, которые находились в мечети с оружием в руках, стали стыдить и ругать Кази-Мухаммада за его трусость, а некоторые проклинали его. В таком положении мы оставались до четырех часов. Затем, Шамиль, видя измену сына, согласился идти к главнокомандующему. Мы все обрадовались. Одев Шамиля, мы посадили его на лошадь, причем он, обратясь к детям своим, сказал им: «Будьте покойны теперь, Кази-Мухаммад и Мухаммад-Шафи! Вы начали портить дела мои и докончили их трусостью». Шамиль выехал из селения в сопровождении пеших мюридов. Увидев его, все войска, которые находились вокруг селения, закричали: «Ура!». Шамиль испугался и возвратился в селение, думая, что его обманут и убьют. Но один, из числа мюридов, Мухаммад Худанат-оглы гоцатлинский, сказал Шамилю: «Если ты побежишь, то этим не спасешься; лучше я убью сейчас Лазарева и начнем газават (драться за веру)». В это время впереди русских отдельно стоял полковник Лазарев, который заметив нас, сказал: «Куда вы возвращаетесь?! Не бойтесь! Между нами не будет измены». Шамиль возвратился и подъехал к барону Врангелю, который поздоровался с ним, отправил его к главнокомандующему. Доехав до ставки главнокомандующего, Шамиль слез с лошади; здесь взяли его и представили главнокомандующему. Между тем барон Врангель приказал мне привести к нему Кази-Мухаммада и Мухаммада-Шафи с женами, и все семейство Шамиля. Я вошел в мечеть и нашел там Кази-Мухаммада и брата его с мюридами. Когда он увидел меня, то спросил: «Где ты оставил отца моего?» Я ответил ему: «Разве ты не знаешь, что я оставил отца твоего у сардара, который отвел его в свою палатку». Потом сказал ему: «Чего ты хочешь теперь?» Кази-Мухаммад отвечал: «Я хочу сражаться, пока не убьют меня!» Я сказал ему: «Если бы ты желал сражаться, то сражался бы прежде, а теперь война кончена. Вставай и пойдем со мною!» Я взял его с братом и всем семейством и повел к барону Врангелю, который дожидался их неподалеку от селения. Барон Врангель, приняв их, сказал мне: «Я очень доволен твоею службою и никогда этого не забуду». После того я уже не видал ни Шамиля, ни главнокомандующего, ни барона Врангеля. Таким образом я был посредником при заключении мира. Во время захождения солнца я пошел к своему семейству и нашел жену и детей плачущими. Все имение наше было разграблено милиционерами, так что даже иголки не осталось. Жена начала упрекать меня и сказала: «Ты столько лет служил Шамилю, что же ты получил?» И в этот день, когда все стерегли свои вещи, ты был посредником между Шамилем и русскими, а имение твое ограбили милиционеры». В эту ночь я с женою и детьми, почти голыми, с непокрытыми головами и босыми пошли и в полночь достигши до Хиндаха, остановились там у своих кунаков. Я понес тогда убытку на 2250 руб., кроме оружия, лошади и часов; кроме того 137 книг, которые я получил от отца, были потеряны. У меня даже на абаз не осталось имения, кроме одежды и кинжала, которые были на мне. Хотя жена моя и успела сберечь, привязав под рубашкою, вещей и денег почти на 280 руб. но через семь дней и эти вещи и деньги пропали в доме моего кунака, у которого я остановился и отдал их ему на сбережение, когда ездил к полковнику Лазареву. Я знаю и теперь вижу, как вор проживает мои деньги и вещи, и прошу Бога, чтобы он помог мне возвратить их. Я еще не видел большего несчастья, как в день заключения мира; тем более, что жена и дети мои привыкли прежде к сколько-нибудь порядочной жизни, после того же остались голодны, голы и босы. Но, однако, я постарался забыть это несчастие, потому что рад был, что сам остался жив и не посмел уже жаловаться, что имение украдено. Русские начальники помогли мне и дали средства содержать семейство.

ИМАМ ШАМИЛЬ В РОССИИ

С назначением князя Барятинского главнокомандующим кавказской армией поражения и разные неудачи Шамиля стали учащаться, число деспотически управляемых и преданных ему горцев стало убывать с каждым днем, а вместе с ними его власть и значение. С окончанием Кавказской войны, длившейся десятки лет, бывший повелитель Чечни и Дагестана, долго покровительствуемый судьбою, Шамиль, окруженный в своем последнем убежище, ауле Гунибе, и сдавшийся победителям, через неделю, 2-го сентября, выехал с семейством из Дагестана и 26-го сентября прибыл в Петербург, где вскоре имел счастье быть представленным и милостиво принятым императором Александром II, затем по высочайшему повелению был отправлен в г. Калугу…

Для жительства прибывшему в Калугу, в конце 1859 года, пленному Шамилю с семейством был нанят на казенный счет в городе большой дом с флигелями и садом, принадлежавший отставному полковнику Сухотину. На устройство обстановки в заранее приготовленной квартире, т. е. на покупку мебели, зеркал, посуды и проч., было израсходовано и уплачено из сумм Калужского казначейства 5086 рублей. Наем, ремонт и отопление помещений имама и его многочисленной прислуги лежали на обязанности квартирной Калужской комиссии под председательством местного губернатора. Деньги для этого отпускались из сумм государственного казначейства. Оттуда же Шамиль получал, через состоявшего при нем особого офицера в качестве военного пристава, жившего вблизи пленного Шамиля в доме Ланеева, назначенные ему по высочайшему повелению пожизненной пенсии 15 000 рублей, которые выдавались вперед за три месяца, каждый раз 3750 рублей, в полное и безотчетное распоряжение. Кроме того, на наем летом дачи для Шамиля отпускалось ежегодно 300 рублей, причем на переезды его с семейством на дачу требовалось от 15 до 20 лошадей.

При Шамиле, также по высочайшему повелению, состояли пристав-офицер и его помощник, которым был вверен надзор за пленником. По данной приставу инструкции, он должен был быть советником имама, тайно следя за ним так, чтобы никоим образом не обременять и не стеснять пленника; кроме того, пристав должен был быть за него ходатаем во всех случаях и по возможности предупреждать его законные желания, ограждая имама от всего, что могло отягощать его положение в чужой стране. На эту должность был назначен, числившийся по армейской пехоте, штабс-капитан Руновский. Имаму и его семейству были разрешены посещения театров, концертов, публичных и частных собраний, также прогулки пешком, в экипажах и верхом в городе и его окрестностях, не далее 30 верст от городской черты. Для объяснения с Шамилем, совершенно не знавшим русского языка, при нем состояли два переводчика, подчинявшиеся приставу; один из них - кандидат Петербургского университета Турминский (с 1 января 1860 г. по февраль 1864 года) - был назначен с правами государственной службы для первой передачи разговоров, взглядов и даже мыслей пленника о разных делах, не касавшихся его домашней жизни; а другой - государственный крестьянин Мустафа Ях-Ин - служил по вольному найму в качестве исполнителя поручений имама и переводчика в его домашнем быту. Как житель Калуги, имам с его семейством подчинялся, на общих основаниях, калужскому губернатору, а как военнопленный - губернскому воинскому начальнику, которые в важных случаях, требовавших особого разрешения, представляли просьбы пленного имама военному министру для доклада государю императору. Этим же лицам был поручен надзор за точным исполнением приставом и переводчиками, состоявшими при Шамиле, их обязанностей. Дом Шамиля охранялся особо назначенными городовыми. Для развлечения пленника, по ходатайству военного пристава, высылались из Императорской Публичной библиотеки редкие восточные рукописи, например, Аль-Коран 1790 г., и разные книги на арабском языке, которые по прочтении возвращались в библиотеку. Лето Шамиль проводил на особо нанятой для него казной удобной даче с фруктовым садом. Первые годы, летом, он жил вблизи Калуги на даче помещика Ермолова, а потом на даче «Перцово», принадлежащей доктору Беккеру, в 8-ми верстах от города.

Высочайшим приказом 8-го апреля 1861 года, сын Шамиля Мухамед-Шафи определен на службу в лейб-гвардии кавказский эскадрон собственного его величества конвоя с чином корнета, где и был зачислен во 2-й взвод. Вскоре после этого молодой гвардейский корнет Магомед, получив от калужского губернатора подорожную на проезд, отправился к месту служения в Петербург, где по прибытии получил значительное денежное пособие. Через два месяца после отъезда Мухамеда, Шамиль с приставом, капитаном Руновским, ездил в Петербург и там имел счастье представиться покойному государю императору и выразить благодарность за вновь оказанную ему высочайшую милость, 12-го ноября того же года военный пристав капитан Руновский был переведен на Кавказ, с назначением состоять для особых поручений при главнокомандующем армией князе Барятинском; вместо же него был назначен помощник начальника Среднего Дагестана подполковник Павел Гиллярович Пржецлавский. В следующем году семейство Шамиля постигло горе: умерла жена старшего сына Кази-Магомеда, Каримат. Тело покойницы, герметически закупоренное в металлический гроб, было отправлено в Северный Дагестан, на кладбище предков Шамиля, около города Темир-Хан-Шуры, в селение Гимры. Для сопровождения тела и всех распоряжений в пути был назначен фельдъегерского корпуса штабс-капитан Гузей Разумов, которому на устройство гроба, покупку экипажа и вообще на путевые расходы было выдано от казны 2.000 рублей.

Обложка: «Сдача Шамиля князю А.И.Барятинскому». Картина русского художника Алексея Кившенко. 1880.

Источник: https://commons.wikimedia.org