Химическое медиа-оружие. К годовщине первой газовой атаки

В этот же день в 1918 году:
провозглашена Закавказская
демократическая федеративная республика

22 апреля 1915 года Германия применила хлор против войск союзников.

«Я могу авторитетно сказать, что они [Сирия] сохранили часть химического оружия», – такое заявление в конце текущей недели сделал министр обороны США Джеймс Мэттис на пресс-конференции в Тель-Авиве. Что ж, было бы наивно считать, что США просто так отпустит Асада с такого хорошего крючка.

Сегодня, когда мы справляем 102-ю годовщину газовой атаки Германии в Первой мировой войне, стоит поговорить о том, как принцип «холоп не должен иметь оружия» реализуется в современной большой политике.

Война меняется

Зачем вообще нужно было кого-то травить именно во время Первой мировой? Дело в том, что с момента последней крупной всеевропейской войны, затеянной Наполеоном, как раз миновало сто лет. Можно, конечно, и более мелкие конфликты посчитать, вроде Крымской войны или франко-прусской 1870-1871 годов, но они так быстро завершилась, что тогда мало кто понял, что к чему.

И вот спустя сто лет оказалось, что, скажем так, сумма технологий человекоубийства, появившихся за последние сто лет, круто изменила сам характер массового человекоубийства. Именно массового. Не когда пулемёт Максима, условно говоря, отвезли в Африку и опробовали там на зулусах. Опробовали. Эффективно. Отлично, значит, для большой войны покупаем много пулемётов.

Нет, так это не работает. Нельзя понять, что война изменилась, война стала иной, до самой войны. Технологии цепляются друг за друга словно зубцами, создают комбинации. Тот же пулемёт прицепили к биплану – теперь можно косить пехоту с воздуха, окоп не спасёт. Можно наставить орудий на бронеплатформы – получить бронепоезд и обстреливать обозы и войска противника там, где он не ждёт обстрела. Всё это породило феномен позиционной войны – зарытых в землю войск с несколькими полосами окопов, блиндажей в которые можно отступать при необходимости. Плюс артиллерия, минные и проволочные заграждения. Эра танков к тому времени не наступила, и эффективно прорвать такую оборону получилось за всю войну разве что у Брусилова.

Не такой уж и феномен, на самом деле. В XVIII веке уже бывало нечто подобное, называлось кордонной стратегией, успешно побивалось Румянцевым и Суворовым, которые использовали против неё быстрое перемещение войск, концентрацию и натиск – то же, что и Брусилов.

Но не каждый офицер Суворов или Брусилов. Не говоря уж о том, что для прорыва к 1915 году следовало собирать уж слишком крупные силы, гораздо большие, чем в XVIII веке.

А если отравить врага?

Работает, но результата нет

Перед войной использование такого оружия предусмотрительно запретили. Но и немцы не лыком шиты: в конвенции говорилось о снарядах, начинённых газом. А снарядов немецкая армия никаких не использовала (Боже упаси!). Просто подвезли на позиции в районе реки Ипр, напротив стыка 2-й английской армии и 20-го французского корпуса, 180 тонн хлора в баллонах. Дождались попутного ветра, открыли, и пошли вслед за облачком.

Первый блин комом, а первый опыт массового отравления врага получился бессмысленным и беспощадным. Около 5 тыс. солдат и офицеров союзных войск умерли в результате отравления хлором. Бессмысленно же потому, что накрыло и своих. А главное, никакого (даже местного успеха) химическая атака немцам не дала: в прорыв вводить было некого, союзники вскоре ликвидировали дыру в обороне, раздали  солдатам марлевые повязки, обучили правилам поведения при атаке. А вскоре и сами стали травить немцев газами.

Дальше пошло по нарастающей: более смертельные газы, более эффективные средства защиты. Кроме примитивного хлора стороны успели обменяться за время войны фосгеном, хлорпикрином, ипритом. Но результат в целом соответствовал характеру той войны: горы трупов без видимого результата. Одних только погибших от газов за всю войну насчитывалось около 90 тыс. человек, причём ни одной стороне это не принесло видимой пользы.

После войны химическое оружие запретили ещё раз, уже жёстче. Позднее запреты расширялись и совершенствовались – вплоть до обязательств уничтожить накопленные отравляющие вещества (ОВ). Люди внезапно стали гуманными?

Нет, люди лишь внимательно анализировали опыт. Опыт показал, что химическое оружие сильно зависимо от погоды: ветра, влажности, температуры, которые могут ослаблять их действие, разлагать ОВ. Во-вторых, средства защиты быстро совершенствовались. давали действительно неплохую защиту от газа. Зачем тогда он нужен, проще накрыть пехоту обычным артогнём (кстати, потери от химатак в среднем не превышали потери от огня артиллерии). В-третьих – с ним одна морока: производить, хранить, перевозить, использовать на позициях, дожидаясь попутного ветра – везде свои нормы безопасности, плюс отдельный род войск под него содержать нужно. Не говоря уж о том, что газ – совсем не эксклюзив. Немцы начали первыми, но у них за всю войну около 50 случаев применения, а у британской армии – 150. Драка всегда менее привлекательна, если можно получить сдачи.

Именно такими были реальные мотивы его запрета, а вовсе не абстрактный гуманизм.

Первое виртуальное оружие

Чтобы не возникало соблазна, химическое оружие постепенно стало нерукопожатным. Всего чуть более сотни лет назад оно ого-го как активно использовалось всеми основными участниками мировой войны, уважаемыми мировыми державами. Сегодня химическое оружие – скорее удел сценаристов и гениев зла, которых они придумывают во время мозговых штурмов. Совсем недавно, в конце XX века, отдельные медиа-плохиши вроде Саддама Хусейна всё-таки решались применять «химию». И где теперь тот Хусейн, я вас спрашиваю? Поэтому даже плохиши знают и выполняют общие правила игры. Тот же Ким Чем Ын, если и грозит стереть в пыль США и Южную Корею – то конвенциональными ядерными ракетами.

Вместо этого химическое оружие превратилось в куда более опасный вид вооружения: оно стало медиа-оружием. Достаточно лишь подозрения в его применении – и подозреваемый автоматически поражается во всех мыслимых правах, включая право на жизнь. Его можно свергать, натравливать мировое общественное мнение, пытать и вешать. Он не человек даже – двуногое прямоходящее.

К сожалению, новая функция химического оружия – служить телевизионным жупелом и разводным ключом демократизации – означает, что в ближайшей перспективе оно не исчезнет, несмотря на все мыслимые конвенции по его нераспространению и уничтожению. Ведь в чём тогда обвинять неправильных ближневосточных диктаторов? В том, что они промахнулись и накрыли артогнём или авиаударом больницу/лагерь беженцев/мирное селение? США  со своими сверхумными боеприпасами чудят подобное постоянно, на это даже перестали обращать внимание – настолько рядовое событие. Не распинать же из-за этого американского президента под вопли негодующей толпы?

На второе любопытное следствие скорее стоит обратить внимание более спокойным странам. В мире постепенно происходит новая смена поколений оружия. ОМП в его нынешнем виде пока не потеряло актуальности (как сдерживающий фактор, как средство увеличения СЧВ и авторитета на мировой арене) и для тех держав, которые надеются организовывать мировой порядок в текущем веке. Однако как только право диктовать свои законы остальному миру можно будет подкрепить без опоры на традиционное ОМП – оно тут же станет таким же нерукопожатным, как химическое оружие сейчас. Если условную Россию нельзя ядерной триады лишить, значит, нужно придумать что-то более современное, а ядерное оружие отправить в утиль. Химоружие стало первым не только из-за известных неудобств использования, но и из-за простоты производства. При известной сноровке его могут производить даже квазигосударственные образования и террористические группировки. Вполне вероятно, что XXI век – последний, когда владение ядерным оружием будет легальным с точки зрения международного права.

***

А раз так, то ядерный щит пока послужит, но искать ему замену стоит уже сейчас.