Казус Нессельроде

С именем графа Карла Васильевича Нессельроде, возглавлявшего российское внешнеполитическое ведомство на протяжении сорока лет и более шестидесяти лет состоявшего на государственной службе, канцлера Российской империи, связана целая эпоха в истории внешней политики России. Это было время небывалого престижа нашей страны на международной арене.

Между тем еще в XIX столетии в общественном сознании сформировалось практически карикатурное представление о Нессельроде как о "карлике" и "пройдохе", "беспримерном трусе", "изменнике-немце", предававшем российские интересы. Это стереотипное представление перекочевало и в следующее столетие, и даже в нынешний век. С чем связано подобное отношение? И почему такому "ничтожному" человеку императоры Александр I и Николай I доверяли столь важную работу — защищать внешнеполитические интересы государства? Неужели граф Нессельроде сохранил свой пост при столь разных государях благодаря своей "бездарности", "незаметности" и "самоотверженной готовности стушеваться"?

"КИСЕЛЬВРОДЕ"

"Кисельвроде" — под таким несерьезным прозвищем с легкой руки писателя Николая Лескова этот серьезный человек остался в истории. Хотя ничего плохого Лесков о графе Нессельроде не сказал. Скорее, наоборот: "А граф Кисельвроде велел, чтобы обмыли Левшу в Туляковских всенародных банях, остригли в парикмахерской и одели в парадный кафтан с придворного певчего, для того, дабы похоже было, будто и на нем какой-нибудь жалованный чин есть".

А вот другой современник Нессельроде, Федор Иванович Тютчев, в 1850 году посвятил ему очень жесткие строки:

Нет, карлик мой! трус беспримерный!

Ты, как ни жмися, как ни трусь,

Своей душою маловерной

Не соблазнишь Святую Русь...

Спустя четыре года, в разгар Крымской войны, историк и публицист славянофильского направления Михаил Петрович Погодин в своей записке на имя государя Николая Павловича сожалел, что российская дипломатия "приносила в жертву все свои самые дорогие, кровные интересы, отказываясь от священнейших чувствований. Все для европейского порядка, который был, кажется, высшею, единственною ея целию...".

Единомышленница Погодина Вера Сергеевна Аксакова, сестра славянофилов Константина и Ивана Аксаковых, записала 11 марта 1855 года в дневнике: "...Если б не Нессельроде, который беспрестанно его (императора Николая I. — Прим. авт.) принуждал возвращаться к безобразной политике немецкой, то государь был бы увлечен совсем на другой путь! <...> Ему, этому изменнику, ему одному обязаны мы позором и затруднительным положением России!"

Нессельроде доставалось абсолютно за все: за то, что он был немцем, за то, что был маленького роста, за богатую жену, за то, что имел вкус к жизни и умел жить. Современник графа, писатель и публицист князь Владимир Петрович Мещерский, человек крайне правых взглядов, писал о нем: "...не мал, и не дюжин был, несмотря на свой маленький рост, похожий на Тьера (Адольф Тьер, известный французский политик, был тоже невысокого роста. — Прим. авт.), знаменитый граф Нессельроде, министр иностранных дел. Он был и ловок, и умен, но, к сожалению, у него было два крупных недостатка: он не был русский по душе и совсем ею не роднился со своим монархом, а во-вторых, был феноменальный эгоист-эпикуреец. От того про него говорили, что он больше сделал для кулинарного искусства и для цветов, чем для иностранной политики России".

А "князь-республиканец" Петр Владимирович Долгоруков дал просто убийственную характеристику канцлеру, именуя его не иначе как "австрийским министром русских иностранных дел": "Немец происхождением и по своим понятиям, немец старого покроя; человек ума необширного, но ума необыкновенно хитрого и тонкого, ловкий и вкрадчивый от природы, но совершенно чуждый потребностям современным, им принимаемым за прихоть игривого воображения. Искусный пройдоха, обретший большую помощь в хитрости и ловкости своей жены-повелительницы, столь же искусной, как и он, пройдохи, и к тому же страшнейшей взяточницы, Нессельрод был отменно способным к ведению обыденных, мелких дипломатических переговоров. Но зато высшие государственные соображения были ему вовсе чуждыми. <...> Впрочем, ленивый от природы, он не любит ни дел, ни переговоров; его страстью были три вещи: вкусный стол, цветы и деньги".

Графа Нессельроде не любили не только соотечественники, зачастую не жаловали его и иностранные коллеги. Баварский дипломат французского происхождения Оттон де Брэ навесил на канцлера такой ярлык: "Своей самоотверженной готовностью стушеваться и подчинить свою волю воле монарха, а равно своею многолетней преданной службой граф Нессельроде приобрел доверие императора и вместе с тем некоторое влияние, чего при данных обстоятельствах ему никогда не удалось бы достигнуть в том случае, если бы он держал себя более самостоятельно".

Большинство современников графа Нессельроде откровенно не любили. А что историки? Здесь ситуация во многом схожая: графу Нессельроде не повезло как в отечественной, так и в зарубежной историографии. Его имя присутствует на страницах огромного количества трудов по истории международных отношений и дипломатии XIX века, истории внешней политики Российской империи, однако книги, посвященные непосредственно деятельности и личности графа Нессельроде, очень редки.

ВЗГЛЯД ИСТОРИКОВ

Со времен Крымской, или Восточной, войны (1853–1856) и вплоть до наших дней в отечественной исторической литературе и публицистике положительные оценки деятельности этого уникального человека, побившего все рекорды пребывания в должности главы внешнеполитического ведомства, довольно немногочисленны. Как и современники, исследователи усматривали во внешней политике Нессельроде лишь просчеты: его упрекали в проведении проавстрийской политики и пренебрежении национальными интересами России; в провальном решении Восточного вопроса в 1840–1841 годах, когда проливы были поставлены под международный контроль; в проведении курса на сближение с Великобританией в конце 1830-х — первой половине 1840-х годов и главное — в поражении России в Крымской войне.

Начало такому взгляду было положено, пожалуй, историком и дипломатом Сергеем Спиридоновичем Татищевым, крупным специалистом по внешней политике императора Николая I. Он так писал о деятельности российского Министерства иностранных дел: "Во главе этой разномастной дипломатии, являвшей по смешению языков совершенное подобие вавилонского столпотворения, с 1814 года поставлен был человек, в лице своем совмещавший разнообразнейшие инородческие элементы, все одинаково чуждые России..."

Тогда же председатель Русского исторического общества великий князь Николай Михайлович Романов в своих "Русских портретах" дал весьма хлесткую характеристику Нессельроде: "Сын исповедовавшей протестантство еврейки и немца-католика, друга энциклопедистов, пять раз менявшего подданство, крещенный по англиканскому обряду, рожденный в Португалии и воспитанный во Франкфурте и Берлине, до конца жизни не умевший правильно говорить и писать по-русски, граф Нессельроде был совершенно чужд той стране, национальные интересы которой он должен был отстаивать в течение 40 лет <...> Роста малого, худощавый, близорукий, с едва слышною походкою, "вежливый и доброжелательный" в обращении, любивший музыку и цветы, граф Нессельроде не обладал ни силою ума, ни силою характера. Современники считали его "посредственностью" или даже прямо "ничтожностью"..."

Советские историки, по идее, должны были исповедовать совершенно иные подходы, но... В глазах советских исследователей граф Нессельроде олицетворял безродного космополита, иностранца, обладавшего вредным для безопасности России влиянием. Опираясь на марксистско-ленинское осуждение "космополитизма", политику царской России критиковали за преклонение перед Западом, и советские историки, вслед за царскими, обвиняли Нессельроде в том, что он принес в жертву национальные интересы России во имя мира и согласия с великими державами, особенно в отношениях с Австрийской империей и Великобританией.

Крайне негативную характеристику деятельности и личности Нессельроде дал академик Евгений Викторович Тарле в своей работе "Крымская война", именуя его "верным приказчиком" императора Николая I и считая, что главной целью графа было сохранить свое место: "И он сорок лет с лишком просидел на этом месте. Николай застал его, входя на престол, и оставил его на этом же месте, сходя в могилу. Угождать и лгать царю, угадывать, куда склоняется воля Николая, и стараться спешно забежать вперед в требуемом направлении, стилизовать свои доклады так, чтобы Николай вычитывал в них только приятное, — вот какова была движущая пружина всей долгой деятельности русского канцлера". Более того, Тарле утверждал, что "Николай иногда просто забывал, по-видимому, о самом факте существования своего канцлера", о котором говорили, что "его миниатюрная фигурка окончательно закрывалась несоразмерно огромными очками, которые он носил". Необходимо понимать, что замысел написания книги о Крымской войне возник у академика Тарле в 1930-е годы, а впервые работа была опубликована в годы Великой Отечественной войны, когда немцы были главными врагами нашей страны. Поскольку авторитет академика Тарле в научных кругах был очень высок, его мнение считалось чуть ли не непогрешимым. Когда автор этих строк писала книгу о Нессельроде, то порой слышала от коллег: "Как, вы осмелились замахнуться на Тарле?"

В нашей когда-то самой читающей стране не менее высок был и авторитет писателей. Кто-то из читателей мог не знать книгу Тарле о Крымской войне, но романами Валентина Пикуля в свое время зачитывались многие. А вот Пикуль точно читал книги Евгения Викторовича и других историков, потому что повторял вслед за ними: "Сорок лет подряд во главе русской внешней политики стоял горбоносый карлик с кривыми тонкими ножками, обтянутыми панталонами из белого тика, — карлик ростом и пигмей мысли, он обожал тонкую гастрономию, маслянистый блеск золота и благоухание оранжерейных цветов". Именно такой образ графа Нессельроде благодаря писательскому таланту Пикуля сформировался в массовом сознании.

Безусловно, были и положительные оценки деятельности и личности графа Нессельроде как среди современников, так и среди потомков, однако их гораздо меньше. Поэтому важно ответить на вопрос: почему как современники, так и специалисты-историки зачастую негативно отзывались о Нессельроде? Действительно ли он был таким или так его воспринимали и описывали?

Каково золотое правило историка? Ничего не принимать на веру, все перепроверять и анализировать. Попытаемся же разобраться.

Снова вспомним хлесткие строки Тютчева: "Нет, карлик мой! трус беспримерный!.." Поэт в России, как известно, больше, чем поэт, и Тютчеву, не только блестящему литератору, но и глубокому мыслителю, преданному интересам России и глубоко переживавшему за судьбу Отечества, казалось бы, верить можно и нужно. Но почему Федор Иванович был столь жесток к графу Нессельроде? Тютчев был не только поэтом, но и дипломатом, подчиненным Карла Васильевича. И однажды канцлер отклонил личную просьбу Тютчева — отказал ему в должности первого секретаря, хотя знал о материальных затруднениях его семьи. Но дело, думается, не в этом. Между Тютчевым и Нессельроде были принципиальные разногласия во взглядах на то, как вести внешнюю политику. Когда в 1843 году после публикации книги маркиза Астольфа де Кюстина "Россия в 1839 году" между Россией и Францией развернулись так называемые журнальные войны — прообраз нынешних информационных войн, — Тютчев предлагал действовать активно, использовать перья известных европейских авторов для написания опровержения на сочинение Кюстина. Тютчев и сам в 1844 году опубликовал такое опровержение в виде письма доктору Густаву Кольбу, редактору "Всеобщей газеты". Однако возобладала точка зрения императора Николая Павловича, поддержанная графом Нессельроде: взирать на все публикации с ледяным равнодушием. В письме от 3 декабря 1839 года Нессельроде писал своему другу, российскому дипломату барону Петру Казимировичу Мейендорфу: "...вы знаете, я всегда придерживался мнения, что не надо отвечать на диатрибы иностранных газет. Я еще не видел, чтобы книги или статьи, написанные в нашу пользу, кого-то бы переубедили". Возможно, граф Нессельроде ошибался в том, что отвечать не нужно, но в том, что пророссийским публикациям на Западе не особенно верили, он был прав. Как замечал князь Петр Вяземский, "французы разделяют веру своего прихода и убеждения своей газеты".

Или, например, почему князь Петр Долгоруков писал о Нессельроде так, будто тот был его личным врагом? Стоит ли ему доверять? Судите сами: Долгоруков был обижен на всех и вся в России, включая императора Николая I и его окружение. Человек яркого ума, он имел отвратительный характер, современники считали его способным на всяческие гадости. Он и публиковал разного рода гадости о нашей стране: так, в 1842 году в Париже им был издан пасквиль о России, после чего князь оказался в ссылке и опале. При императоре Александре II, не получив пост министра, он эмигрировал в Европу, снова опубликовал в Париже работу под названием "Правда о России" и был приговорен Сенатом к лишению княжеского титула, прав состояния и к вечному изгнанию. Кроме того, Долгорукова подозревали в составлении анонимных писем, которые привели к дуэли Пушкина, а сам он очень легко всех подозревал во взяточничестве и казнокрадстве.

ВО ВСЕМ ВИНОВАТЫ НЕМЦЫ

Главный упрек, адресованный Нессельроде, заключался в том, что он был немцем, соответственно, не мог понять интересы России и, более того, их презирал. Карл-Роберт фон Нессельроде-Эресгофен был сыном тайного советника графа Максимилиана-Юлия-Вильгельма-Карла Нессельроде-Эресгофена, пять раз менявшего подданство и служившего дипломатом в Австрии, Голландии, Франции и России, и Луизы Гонтар — дочери богатого торговца и банкира из Франкфурта-на-Майне. "Я родился в Лиссабоне 2 (13) декабря 1780 года. Моя мать была протестантка, а отец католик" — так начинается автобиография канцлера. Его считали оплотом "германской фракции" в правительстве Николая I. Как известно, с петровских времен иностранцы, в обиходе — просто "немцы", активно использовались на русской службе, однако в XIX столетии — веке европейского национализма и пробуждения наций — к иностранцам в патриотически и националистически настроенных кругах относились настороженно. Например, Александр Герцен в статье "Русские немцы и немецкие русские" делал вывод о том, что немцы, прежде честно служившие России, в XIX веке ей только вредили: "Из всех правительственных немцев — само собою разумеется — русские немцы самые худшие. Немецкий немец в правительстве бывает наивен, бывает глуп, снисходит иногда к варварам, которых он должен очеловечить". И далее Герцен перечисляет "ручных Нессельродов", "цепных Клейнмихелей", "одноипостасных Бенкендорфов и двуипостасных Адлербергов". Внук канцлера, граф Анатолий Дмитриевич Нессельроде, опубликовавший в 1904–1912 годах в Париже в 11 томах письма и бумаги своего деда и стремившийся реабилитировать его память и доброе имя, подчеркивал, что именно ростом крайнего национализма объясняется критика политики "немца" Нессельроде.

Отсюда проистекали обвинения Нессельроде в незнании русского языка. Так, известный российский государственный и общественный деятель Модест Корф отмечал, что вследствие "малой привычки публично говорить по-русски" Нессельроде даже в 1840-х годах изъяснялся не без труда. Однако были и другие свидетельства современников. Так, историк Николай Герасимович Устрялов в 1846 году вспоминал свой визит к канцлеру Нессельроде: "Он принял меня в кабинете, посадил подле себя на диване и долго разговаривал по-русски чисто, правильно, только с немецким акцентом". Как бы то ни было, случай Нессельроде в этом отношении не уникален. Император Николай I с женой говорил по-немецки, а писал часто по-французски; корсиканец на русской службе Шарль-Андре Поццо ди Борго вообще не знал русского языка, но это не мешало ему на протяжении 35 лет отстаивать российские интересы на международной арене, тем более что французский в XIX веке был официальным языком дипломатии и, по сути, языком интернационального общения. К слову, в незнании русского языка упрекали и супругу Карла Васильевича, графиню Марию Дмитриевну Нессельроде, которой тоже досталось от современников и потомков.

КРИТИКА ВЕНСКОЙ СИСТЕМЫ И СВЯЩЕННОГО СОЮЗА

Оценка деятельности графа Нессельроде была напрямую связана с восприятием внешней политики императоров Александра I и Николая I и в целом Венской системы международных отношений, хронологические рамки которой в отечественной историографии совпадают с нахождением Нессельроде во главе Министерства иностранных дел (интересно, что официально он не занимал пост министра иностранных дел, являясь управляющим министерства. — Прим. авт.).

Следствием негативной оценки Венской системы являлось и стремление доказать ее заведомо ограниченный по времени и структуре характер. Иногда вообще вместо термина "Венская система" использовалось понятие "Священный союз", что подчеркивало ее консервативный, охранительный характер и сужало ее рамки (последний, Веронский конгресс Священного союза состоялся в 1822 году, а Венская система просуществовала до Крымской войны или, в рамках другого историографического подхода, до Первой мировой войны. — Прим. авт.).

Соответственно, критическое восприятие Венской системы и многих направлений внешней политики России, особенно внешнеполитического курса императора Николая I, распространялось и на оценку деятельности главы внешнеполитического ведомства. Графа Нессельроде критиковали за консервативную политику времен Священного союза, за курс на подавление революционных и национально-освободительных движений, за то, что в 1820-е годы он высказывался против оказания помощи греческим повстанцам, в 1830-м выступал за подавление Польского восстания, а в 1849 году за то, что являлся одним из инициаторов интервенции российских войск в охваченную революцией Венгрию. Хотя об этом просил австрийский император Франц-Иосиф I. Политика Нессельроде вполне вписывалась в курс, выражавшийся известной формулой: "Николаевская Россия — жандарм Европы". Правда, непонятно, как это уживалось с тем, что политику "жандарма Европы" проводил "трус" и "ничтожество", которого государь буквально не замечал.

Кроме того, Нессельроде упрекали в проведении то проавстрийской, то проанглийской, то пронемецкой политики, в пренебрежении национальными интересами России в угоду общеевропейским делам, системе "европейского концерта". В ХIX столетии "европейский концерт", то есть коллективные действия пентархии (России, Великобритании, Франции, Австрии и Пруссии), подвергался резкой критике в общественных кругах многих стран, а не только России. Главным образом его критиковали либералы и демократы как символ ненавистного им легитимного порядка, на который они возлагали вину за подавление революционных и либеральных движений в 1820–1830-х годах. Недовольство вызывало и то, что "европейский концерт" налагал на его участников определенные обязательства, побуждая их к умеренности в своих действиях и уступчивости по отношению к требованиям других держав.

Если допустить, что политика Нессельроде была антинациональной, но при этом он был безвольным царедворцем и лишь покорно исполнял распоряжения государей, то получается, что сами императоры проводили такую политику. Это, безусловно, абсолютная глупость, которая лишь подтверждает, насколько нелогичны обвинения в адрес Нессельроде. И как тогда это соотносится с тем, что император Николай Павлович, по словам историка Сергея Татищева, был самым "национальным" из всех монархов, занимавших до него престол Петра Великого? Вряд ли Нессельроде и "ученики" его "школы" тридцать лет вводили ничего не подозревавшего государя в заблуждение.

Граф Нессельроде вовсе не проводил ни проавстрийскую, ни проанглийскую, ни пронемецкую политику. Склонный к компромиссам и умеренности, канцлер всегда стремился к урегулированию международных проблем за столом переговоров. Он не приносил интересы России в жертву "европейскому концерту", но считал, что вопросы европейской стабильности неразрывно связаны с национальными интересами России.

Забавно: если отечественные историки проклинали Нессельроде за его антирусскую позицию, то западные историки упрекали его в том, что он беспрекословно выполнял распоряжения самодержца и проводил, по их мнению, традиционную русскую агрессивную политику в Европе. И еще один историографический факт: в немецкой историографии личность графа Нессельроде не является предметом пристального внимания; лишь в 1974 году о нем была защищена диссертация. Вероятно, для немецких исследователей "немец" Нессельроде — совершенно русский и не особо интересный им политик.

ФИНАЛ КАРЬЕРЫ

Еще Геродот писал: о государственном деятеле надо судить по финалу его карьеры. А финал у графа Нессельроде и императора Николая I был незавидным: поражение в Крымской войне перечеркнуло все достижения российской дипломатии и успехи российской внешней политики. Именно Нессельроде считали главным виновником поражения России в Крымской войне.

Между тем в начале 1850-х годов граф Нессельроде всеми силами стремился не допустить перерастания конфликта между Россией и Османской империей в войну, осознавая, что Россия окажется в этом случае в международной изоляции. Он постоянно докладывал об этом государю. Конечно, он стоял во главе дипломатического ведомства, и ответственность за поражение в Крымской войне ложилась и на его плечи. В этом отношении он полностью разделил судьбу императора Николая I.

Граф Нессельроде сам установил срок своего выхода в отставку. Он говорил директору Азиатского департамента, действительному тайному советнику Л.Г. Сенявину: "Пределом моей службы я себе поставил тот день, когда мне минет 75 лет". Соответственно, карьера Нессельроде должна была завершиться в декабре 1855 года. Однако он остался на своем посту вплоть до подписания Парижского мирного договора (1856) и как бы взял на себя ответственность за поражение России.

ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЬ

Академик Тарле, анализируя этот период жизни Нессельроде, писал: "Нессельроде продолжал вредить России по мере его сил и при новом царе, хотя делал это по-прежнему, конечно, по бездарности и недальновидности, а не потому, что был изменником".

Главным свидетельством небезразличия графа Нессельроде и его глубокой внутренней сопричастности судьбам страны является его "Записка о политических сношениях России" от 11 февраля 1856 года по старому стилю, названная "политическим завещанием" канцлера или, говоря словами историка Н.К. Шильдера, его "лебединой песнью".

В этой записке граф Нессельроде кардинально пересматривает суть российской внешнеполитической программы и говорит о необходимости ее модернизации. Крымская война и предательство союзников продемонстрировали, по его убеждению, что Россия в своих действиях должна исходить прежде всего из своих национальных интересов: "...России предстоит усвоить себе систему внешней политики иную против той, которою она доселе руководствовалась. Крайние обстоятельства ставят ей это в закон <...> война вызвала для России неотлагаемую необходимость заняться своими внутренними делами и развитием своих нравственных и материальных сил. <...> Наша внешняя политическая система, до возникновения настоящего кризиса, возлагала на нас обязанность отстаивать, хотя бы с оружием в руках, условия европейских трактатов и частных соглашений, заключенных нами с некоторыми державами. На будущее время или, по крайней мере, на неопределенное число лет, следовало бы не решаться на отстаивание таковых соглашений иначе, как сообразуясь с требованиями русских интересов". Показательно, что Нессельроде упрекают в том, что он не мыслил категориями "русские" и "Россия", что для него якобы не было характерно понимание подлинно национальных интересов, однако о необходимости их отстаивания он писал задолго до Крымской войны. Так, в письме барону Мейендорфу от 20 ноября 1847 года в связи с политическим кризисом в Швейцарии, который будоражил тогда всю Европу, канцлер отмечал: "Все это, дорогой друг, плачевно, и я вам признаюсь, что я бы предпочел, чтобы мы не вмешивались в это дело, в котором мы, Россия, приобретем себе много врагов и хлопот".

Политику преемника Нессельроде, князя Александра Михайловича Горчакова, как правило, противопоставляют линии графа. Однако знаменитый горчаковский девиз "Россия не сердится. Россия сосредотачивается" — это, собственно, не столько программа Горчакова, сколько вывод, сделанный им из "Записки" Нессельроде.

"СЛИШКОМ ДИПЛОМАТ"

Феномен уникальной по длительности дипломатической карьеры графа Нессельроде объясняется вовсе не его незаметностью, а его незаменимостью и эффективностью. Императоры Александр I и Николай I, столь разные по характеру, темпераменту и взглядам, в равной степени нуждались в таком помощнике, как Нессельроде.

В самом начале своей карьеры молодой Карл Нессельроде, по его собственным словам, "не без труда получил отцовское соизволение сделаться дипломатом". Вряд ли Вильгельм Нессельроде мог предположить, что его сын станет не просто дипломатом, а будет возглавлять Министерство иностранных дел Российской империи на протяжении сорока лет. И напрасно Нессельроде-отец опасался, что его сыну "недостаточно свойственны" способности, необходимые для дипломатической службы.

Дипломатическое искусство требует прежде всего деликатности, тонкости, осторожности, осмотрительности, терпения, самоорганизованности и способности организовывать, трудолюбия и прагматизма. Все эти качества были присущи графу Нессельроде в полной мере. "Слишком дипломат" — так отзывалась о нем его современница и добрая знакомая, хозяйка влиятельного парижского салона графиня Адель де Буань.

25 сентября 1840 года, в разгар Восточного кризиса, граф Нессельроде писал барону Мейендорфу: "Мы оказали большую услугу Европе: со временем ее поймут и примут, как всегда принимают с жадностью нашу помощь во время крупных социальных кризисов; но нам никогда не будут благодарны, ибо благодарность перед Россией и ее государями стала тяжестью, которая обременяет всех. Нас лучше ненавидеть без причины, чем отплатить нам добром".

Такие слова мог написать только русский по духу человек, глубоко переживавший за судьбу Отечества. И уж точно не чуждый России и ее интересам.

Продолжение см.: "Русский мир.ru" № 12 за 2024 год.