Генерал П.К. фон Ренненкампф

Опубликовано:

Пахалюк К. Генерал П.К. фон Ренненкампф // Рейтар. 2013. № 2. С. 71–92.

---

К.А. Пахалюк

Генерал П.К. фон Ренненкампф

Деятельность генерала П.К. фон Ренненкампфа, командовавшего 1-й армией в годы Первой мировой войны, давно привлекает внимание историков. Наверное, сложно встретить об одном и том же человеке столь противоположные оценки. Его отставка в 1915 г. сопровождались многочисленными слухами о предательстве и сотрудничестве с разведкой противника. В эмиграции П.К. фон Ренненкампфа многие обожали, ему посвящали статьи и книги, называли героем и жертвой революции, было создано даже Общество друзей генерала П.К. Ренненкампфа. Одновременно в СССР он обвинялся в бездарности и предательстве.

Первая критика со стороны исследователей, правда, все же небезосновательная, появилась уже в первых послереволюционных публикациях. Так, в 1921 г. А. Незнамов написал статью «Стратегия темперамента», где рассмотрел действия 55-й дивизии во время Лодзинской операции 1914 г., которая входила в состав армии Ренненкампфа: «Возможную с ее (т.е. дивизии — П.К.) стороны продуктивную работу парализовало и сводило к нулю тоже своеобразное управление 1 нашей армией, которое в августе 1914 года привело ее к полному расстройству. Это система генерал-адъютанта Ренненкампфа. Иначе, как собственным именем, мы затрудняемся ее назвать. Не предательство, как думали и думают еще до сих пор некоторые, лежало в основе этой своеобразной системы: для предательства это было бы слишком грубо и неискусно. Корень ее в своеобразной психологии Ренненкампфа, которая нуждается в особой монографии»[1]. Однако уже тогда можно было встретить и совсем безосновательные утверждения. В 1923 г. И.И. Вацетис писал о событиях в Восточной Пруссии в августе 1914 г.: «…оперативная работа 1 армии носила определенный сепаратный характер».[2] Пожалуй, единственным автором, осмелившимся в советские годы положительно отозваться о генерале, стал Г. Корольков, который подробно исследовал ход Лодзинской операции. В целом же, деятельность Ренненкампфа, особенно во время Восточно-прусской операции, критиковали в той или иной мере многие историки: некоторые — обоснованно и сдержано, другие, как А. Коленковский, наоборот, эмоционально: «Только предательские действия Ренненкампфа, ложные его донесения, оставление 2-й армии одинокой, вопреки первоначальному плану, при исключительно дурной поставленной штабной службе в смысле организации разведки и службы связи, привели 13-й и 15-й корпуса к катастрофе»[3]. Ведущий исследователь восточно-прусских боев Ф. Храмов отмечал: «Тут скорее всего может быть проявление невежества и карьеризма ген. Ренненкампфа в оперативно-тактическом руководстве войсками на театре военных действий, граничащее по существу с предательством»[4]. Последняя, более осторожная формулировка (ибо документов, подтверждающих предательство нет до сих пор), впоследствии нередко встречалась в исследованиях 1960-1970-х гг. В настоящее время, когда многие оценки изменили полярность, П.К. фон Ренненкампфа большинство авторов, наоборот, оправдывает, отрицая его виновность в гибели 2-й армии в Танненбергском сражении 26-31 августа 1914 г., а также в каких-либо предательских действиях[5].

Подобный разброс мнений побуждает к поиску консенсуса в целях как можно более объективной и беспристрастной оценки деятельности Ренненкампфа на посту командующего 1-й армией в августе-ноябре 1914 г.

В первую очередь необходимо остановиться на личности генерала. Он родился в 1954 г. в замке Поркуни, близ Ревеля. Будучи остзейским немцем, Ренненкампф принадлежал к той этнической группе, которая обладала сильным влиянием в России и пользовалась благосклонностью императорской фамилии. Его семья занимала неплохие позиции в офицерском корпусе, что, вероятно, помогало его Павлу Карловичу в будущем.

Сам он обладал значительными связями в высшем обществе, которые лишь увеличились после русско-японской войны. В его круг входили кн. Белосельский-Белозерский и «адъютант господа Бога» кн. Андроников (оба — известные и влиятельные светские деятели и интриганы), Свиты генерал кн. Орлов, начальник походной Его Величества канцелярии (был женат на сестре Ренненкампфа),[6] и шталмейстер двора вл. кн. Константина Константиновича генерал Н.Н. Ермолинский. После подавления революционного восстания в Забайкалье в 1906 г. Ренненкампф пользовался благосклонностью императора, в 1912 г. получив свитское звание генерал-адъютанта. Более того, восприемницей одной из его дочерей была императрица Александра Федоровна.

Обратим внимание и на то, что Павел Карлович получил прекрасное военное образование: сначала окончил Гельсингфорское пехотное юнкерское училище, а затем самое элитное военное учебное заведение страны — Николаевскую академию генштаба. За отличия в учебе ему досрочно присвоили звание майора.

Третье, что необходимо отметить, это характер. Генерал М.И. Драгомиров так отзывался о молодом полковнике: «Ну, этого затереть не смогут. Из него выйдет большой полководец. Люди, подобные ему, оцениваются только во время войны».[7] Полковник В.Н. фон Дрейер писал, что П.К. фон Ренненкампф — человек «отлично образованный, числившийся по Генеральному Штабу, порою остроумный, необыкновенно жизнерадостный и почти всегда веселый… молодые офицеры носили его чуть ли не на руках, солдаты любили и чувствовали, что это настоящий командир, — «за ним не пропадешь»[8]. Современники отмечали жгучую активность генерала, импульсивность, харизматичность и крутой нрав. Многие сослуживцы попадали под влияние его сильного характера.

Однако даже доброжелатели считали, что он не был в полном смысле слова справедливым человеком и имел склонность к выдвижению бездарных любимчиков. А.И. Деникин, признавая военные таланты генерала, писал о его честолюбии: «Ренненкампф же смотрел на людской элемент своих частей, как на орудие боя и личной славы. Но его боевые качества и храбрость импонировали подчиненным и создавали ему признание, авторитет, веру в него и готовность беспрекословного повиновения».[9] Тот же Дрейер, весьма положительно относившийся к своему начальнику, указывал на то, что тот «не отличался справедливостью и беспристрастностью и выискивал всякие способы, чтобы вконец извести своего подчиненного, который ему почему-либо не нравился. Любимчиков, часто мало способных, он наоборот выдвигал»[10]. Это хорошо рисует эпизод из дневников Н.Н. Врангеля (брата «черного барона»), где он летом 1914 г. пересказал явно выдуманную историю про полковника Веденяпина: «Несколько дней он не спал и не ел, обремененный невероятной, невыносимой работой…. В последнюю минуту им был получен приказ от Командующего армией взорвать какой-то мост после перехода через него немцев. Полумертвый от усталости, он не вполне точно понял смысл приказа и взорвал мост до перехода его неприятелем. Генерал Ренненкампф призвал полковника Веденяпина, приказал ему застрелиться, что полковник и исполнил»[11]. Важен сам факт, что именно такие слухи ходили про крутой нрав генерала и его отношение к подчиненным.

Существовали у генерала и «проблемы» с моралью. Он отличался весьма легким отношением к женщинам, сам был четырежды женат и имел множество любовных связей. В.Н. фон Дрейер в мемуарах писал о холодном отношении генерала к своей третьей жене Евгении Дмитриевне[12].

Другой отрицательной чертой оказалась склонность к казнокрадству, которая лишь усиливалась низким офицерским жалованием в царской армии. Так, в 1899 г. разразился скандал в 36-м драгунском Ахтырском полке. Будучи его командиром Ренненкампф попытался украсть казенные деньги. Скандал удалось замять, однако с полком пришлось попрощаться и отправиться… в Сибирь, правда, на должность начальника штаба войск Забайкальской области.

Но здесь Ренненкампфу повезло. В 1900 г. грянуло восстание Ихэтуаней в Китае, вызванное недовольством засильем иностранцев. Драгомиров не ошибся: молодого полковника оценили именно во время военных действий. Для охраны приграничных территорий было создано три отряда. Один из них, Забайкальский, возглавил П.К. фон Ренненкампф. Здесь он проявил себя как отважный боевой офицер и решительный командир. Во главе отряда в июле 1900 года полковник очистил от противника район Благовещенска, а затем взял Цицикар, за что удостоился высокой награды — ордена св. Георгия 4-й степени. Как писал генерал Н.И. Гродеков в донесении военному министру: «Взятием Цицикара бли­стательно выполнена задача, указанная генералу Ренненкампфу. Быстрота исполнения ее превысила всякие ожидания. Выступив 24 июля из Айгуна, генерал Ренненкампф через двадцать два дня занял Цицикар. Если считать, что восемь дней он простоял у перевала через Хинган и в Мегрене, путь в 400 верст с боями был пройден за 14 дней, что составило в среднем около 30 верст в сутки. За время рейда отряд потерял 30 человек убитыми и 85 ранеными. Трофеи составили 74 орудия, около 470 пудов серебра в слитках и 1 4675 монет».[13]

На этом Ренненкампф не остановился. Во главе отряда (922 казака при 6 орудиях) он совершил дерзкий рейд по китайской территории, взяв несколько городов и успешно продвигаясь к Мукдену. За этот рейд он – единственный офицер за всю кампанию — удостоен ордена Св. Георгия 3-й степени. В 1901 г. ему было присвоено звание генерал-майора.

Правда, китайская кампания принесла генералу не только славу и повышение, но и многочисленные предметы китайского искусства, награбленные им и в настоящее время находящиеся в краеведческом музее во дворце Арфелаки в Таганроге.

Слава Ренненкампфа укрепилась в годы русско-японской войны, где он командовал 2-й Забайкальской казачьей дивизией. Именно здесь военную карьеру начал П.Н. Врангель, который в последствие в записках оставил хвалебные отзывы о Ренненкампфе, его кипучей активности и высокой сработанности офицеров штаба: «Я ограничился периодом действий нашего передового отряда, — пишет П.Н. Врангель, — до того момента, когда генерал Ренненкампф был ранен и сдал командование. С этой минуты наш отряд теряет ту стремительную подвижность, ту энергичную деятельность, ту активность, которая так досаждала, так изводила неприятеля»[14]. Во время Мукденского сражения генерал руководил действиями левого фланга — Цихнеченским отрядом. Не будет преувеличением сказать, что Ренненкампф стал одной из самых ярких фигур японской кампании. За нее он получил два Георгиевских оружия (одно с бриллиантами, другое — с надписью «За храбрость»).

Доблесть проявил генерал не только в борьбе с врагов внешним, но и внутренним. В начале 1906 г. во главе карательной экспедиции он участвовал в подавлении революционных выступлений в районе Читы и Иркутска, за что снискал благодарность императора и ненависть либералов.

Однако страсть к финансовым махинациям подвела героя. Согласно сведениям, собранным в 1915 г. генералом Барановым в ходе расследования деятельности уже попавшего в отставку Ренненкампфа, еще в Чите он познакомился с неким купцом Шлезингером, с сестрой которого, по некоторым слухам, даже находился в интимных отношениях. В октябре 1906 г. прославленный Ренненкампф, возглавлявший 3-й Сибирский корпус, попытался провести аферу, предписав заключать контракт на поставку продуктов и фуража исключительно с вышеупомянутым купцом. Причем мало того, что эти вопросы не входили в предмет ведения командира корпуса, так они еще нарушали закон, согласно которому все поставки должны организовываться только после специальных торгов. Дело в итоге дошло до командующего Иркутским военным округом генерала Селиванова, который распорядился разорвать контракт, а сам наотрез отказался служить вместе с Ренненкампфом. Отправить под суд героя русско-японской войны было невозможно, а потому ему перевели в Виленский военный округ (на другой край страны) на должность командира 3-го армейского корпуса.[15] Кстати, сам Шлезингер представил иск на возмещение убытков в размере 200 000 рублей, на что местный окружной суд постановил, что претензия должна быть направлена Ренненкампфу, а не военному ведомству. Гражданского же иска не последовало[16].

Здесь Ренненкампф преуспел в подготовке войск в мирное время. Так, он лично занимался написанием приказов и отчетов (что составляло сложность для подчиненных из-за весьма неразборчивого подчерка), постоянно устраивал маневры и учения, а также соревнования между вверенными частями, требуя от подчиненных высоких результатов. Капитан А.А. Успенский, командир роты в 106-м Уфимском полку, писал: «Он высоко поднял боевую подготовку 3-го армейского корпуса: постоянными маневрами, пробными мобилизациями, кавалерийскими состязаниями, боевой стрельбой с маневрированием даже в морозы, состязаниями в походном движении и т.п., причем войска всегда видели его среди себя на коне, несмотря ни на какую погоду, красивым, «лихим», простым в обращении!»[17]. Сослуживцы за активность и крутой нрав прозвали Ренненкампфа «желтой опасностью» (он носил форму Забайкальского казачьего войска с желтыми лампасами)[18].

Благодаря связям во дворце в 1912 г. Ренненкампф получил звание генерал-адъютанта, а в 1913 г., несмотря на противодействие военного министра В.А. Сухомлинова, стал командующим Виленским военным округом. И здесь Ренненкампф начал заниматься тем, что сейчас бы назвали активной борьбой за передел рынка продовольственного снабжения расположенных здесь частей. Так, за некоторое время до этого Шлезингер обратился с письмом к интенданту округа о поставке в войска рыбы-кеты, на что получил отказ по причине неприемлемости выдвигаемых условий. Купец не унимался, и в октябре 1913 г. Ренненкампф через штаб округа распорядился о поставке этой рыбы некоторым частям (всего два вагона). Однако товар, уже попавший в войска, оказался на поверку негодным. Весною Шлезингер предложил организовать поставку мяса, а также устроить для него холодильники. Высокие цены, на которых настаивал купец, опять заставили военно-окружной совет отклонить это предложение, а попытки Ренненкампфа продвинуть его посредством создания отдельной комиссии также не принесли результата.

 Огласку получил и другой случай. Некий предприниматель Бытенский предложил контракт на поставку продовольствия в части. На его заявление Ренненкампф наложил резолюцию «для удешевления, а самое главное, дабы прорвать кольцо, которым местные поставщики окружили войска округа, заключить с ним условие на два года»[19].  В ответ действующий поставщик Генден предложил снизить цену (в общей сложности на 4515 рублей). Казалось бы, изначальная цель была достигнута, однако Ренненкампф наложил резолюцию: «После этого приходится Гендена признать совершенно ненадежным поставщиком, почему же он раньше так дорого поставлял. Сдать ему на два года никоим образом нельзя». Добросовестность же Бытенского сразу же проявилась в том, что он сдал подряд некой предпринимательнице (также еврейского происхождения) Шак без соответствующего разрешения хозяйственного комитета.

С началом Первой мировой оказался на поверхности и третий случай. Это дело корнями уходит в 1907 году и связанно опять с поставками для армии. Тогда два купца Д. Мазель и Л. Аронсон заключили договор о поставке муки, ржи и крупы в продовольственные магазины, однако контрактов не выполнили, сославшись на повышение цен и несвоевременную уплату им интендантством денег. Однако окружной суд заставил их платить неустойки, дело затянулось на несколько лет и всплыло только летом 1914 года, когда оба купца подали Ренненкампфу соответствующее прошение. В ответ он приказал юрисконсультанту разобраться, на что тот ответил, что окончательное решение вопроса лежит на Военном Совете, а не на командующем округе. Однако начало войны и переход армии на полевое положение, как думал генерал, развязало ему руки. Потому уже 31 (18) июля он наложил резолюцию выплатить деньги поставщикам (120 000 рублей). Получив это извещение, купцы подали прошение и о снятии с них неустоек, о чем Ренненкампф приказал разобраться в оперативном порядке, решив дело в их пользу.

Таким образом, к началу 1914 г. мы видим генерала П.К. фон Ренненкампфа как талантливого боевого офицера, героя прошедших войн; человека с резким, крутым нравом, неуживчивого и умеющего наживать себе врагов (особенно когда попытался разорвать отношения, сложившиеся между военными и бизнесом в Виленском военном округе), но обладающего связями в верхах. Интересно, что когда в 1913 г. Ренненкампф получил повышение, то по свидетельству генерала В.И. Гурко: «Это назначение многими критиковалось по причине не лучшего с точки зрения нравственности реноме генерала, но одновременного и приветствовалось как назначение человека, способного в случае войны достойно послужить родине… всякий, кому приходилось с ним общаться, неизбежно проникался убеждением, что все его симпатии отданы России, в особенности — ее армии, в которой он прослужил сорок лет и приобрел репутацию блестящего военачальника»[20].

Перед тем как подойти к анализу деятельности Ренненкампфа в годы Первой мировой войны, нужно отметить особенность его положения в офицерском корпусе: с обеими наиболее влиятельными фигурами которого он имел натянутые отношения. Речь идет о Верховном главнокомандующем вл. кн. Николае Николаевиче, а также о военном министре В.А. Сухомлинове. В частности, последний знал о махинациях Ренненкампфа в Ахтырском полку (поскольку служил тогда начальником штаба Киевского военного округа)[21]. Лишь благосклонность Николая II и связи при дворе помогали получать повышения, вести интриги и чувствовать себя относительно свободно, зная, что многое сойдет с рук. Свободу действиям Ренненкампфа в годы войны добавляло и то, что до середины сентября 1914 г. в штабе армии присутствовали некоторые представители царской фамилии — кн. Иоанн Константинович и вл. кн. Дмитрий Павлович, последний, кстати, из рук генерала получил орден Св. Георгия 4-й ст. за сомнительное отличие в Каушенском бою (19 августа) причем это было сделано на глазах его сестры (и одновременно кузины императора) вл. кн. Марии Павловны, которая в начале сентября 1914 г. находилась в Инстербурге вместе с госпиталем, в котором она работала[22]. Однако доступ ко двору имели и недоброжелатели, а потому сведения о некоторых предвоенных махинациях попали на стол самодержцу в разгар боевых действий в Восточной Пруссии, однако он повелел «дело это оставить пока без движения»[23].

Более того, нельзя не отметить, что с началом войны разразился конфликт Ренненкампфа с его непосредственным начальником — главнокомандующим Северо-Западным фронтом генералом Я.Г. Жилинским. Среди наиболее вероятных причин можно назвать личную неприязнь, а также финансовые махинации самого генерал-адъютанта. Так, 16 августа 1914 г. 1-я армия заключила контракт с купцами Мазелем и Шлезингером на поставку фуража и провианта на сумму около 3 461 000 рублей, что оказалось вдвое выше по сравнению со средне-справочными ценами, а согласно новому полевому уставу снабжение армии вообще являлось задачей фронта. Генерал Милеант потом указывал, что сам контракт был заключен при содействии заведующего интендантской частью полковника Рокицкого, свойственника генерала.  Благодаря доносу начальника этапно-хозяйственного отдела штаба 1-й армии генерала Г.Д. Янова это дело дошло до Жилинского, который приказал расторгнуть договор[24]. Ренненкампф оправдывался не полным пониманием только что вышедшего Положения о полевой службе войск.

Этот конфликт привел и к расколу в штабе армии, причем он усилил давнее неприязненное отношение командующего к начальнику штаба Милеанту, который, хоть и сохранил должность, но был фактически устранен от принятия решений.[25] Ренненкампф же больше опирался на генерал-квартирмейстера генерала Баиова (хотя, по некоторым свидетельствам, относился к нему холодно[26]), а также лично верных ему людей - свиту, состоявшую в большинстве своем из интриганов, чей военный профессионализм вызывал широкие сомнения[27]. Среди них можно выделить прапорщика Гербеля, незаконно носившего форму Забайкальской казачьей дивизии, а также некоего Богуславского, называвшего себя корреспондентом газеты «Новое время» (несмотря на то, что деятельность журналистов на фронте жестко регламентировалась верховным главнокомандующим и фактически все новости они могли получать только из Ставки). Офицер П.А. Аккерман вспоминал: «Атмосфера штаба сделалась, благодаря этому, просто невыносимой»[28].

В итоге, Восточно-Прусская операция начиналась в условиях конфликта между лицами, ответственными за ее проведение, что разъедало доверие друг другу, а это не могло не затруднять слаженность действий. Более того, в дальнейшем 1-я армия столкнулась с проблемами в организации тыла, которые выразились в недостаточном количестве провианта [29]. Весьма интересно и то, что Милеант, вероятно, участвовавший в этой интриге Янова, в дальнейшем заявлял, будто никаких проблем со снабжением не было, и этот контракт являлся не только коррупционным, но и бесполезным [30]. Реальность оказалась вовсе иной, а потому можно предположить, что Ренненкампф заключал контракт не только из-за шкурных интересов, но и в попытке наладить снабжение.

Наступление осуществлялось силами двух армий: действуя в обход Мазурских озер с обеих сторон по сходящимся направлениям, они должны были окружить противника. Немцы же (8-я армия М. фон Притвица) предполагали занять оборону и разбить вражеские армии по-отдельности. Стремясь использовать эффект внезапности, главнокомандование фронтом начало операцию, не окончив до конца сосредоточение. Ренненкампфу предписывалось действовать против левого фланга немецких войск в направлении на Кенигсберг. Несмотря на то, что первый этап наступления в Восточной Пруссии считается успешным, Ренненкампф проявил себя весьма слабо.

Наступление началось 17 августа (в разгар упомянутого конфликта между командующим армией и главнокомандующим фронтом). Наши корпуса перешли границу неравномерно, в результате чего 3-й армейский корпус выдался вперед и попал под удар 1-го немецкого корпуса генерала Г. фон Франсуа (который полагал, будто наносит удар по правому флангу русских войск). В результате у Шталлупенена завязался тяжелый бой, в ходе которого поражение потерпела 27-я пехотная дивизия, вынужденная отойти к границе. Вместе с тем ввиду пассивных действий русской конницы и недостаточной активности 29-й пехотной дивизии немецкому корпусу, который вел бой фактически один на один с русской армией, с потерями удалось отступить. К сожалению, Ренненкампф не занимался координацией действий войск во время этого боя, протекавшего без его участия. Хотя если бы командующий армией вмешался, приказав коннице Нахичеванского, а также командирам 4-го и 20-го армейских корпусов действовать активнее во фланг противника, то бой у Шталлупенена окончился бы весомой победой.

Наступление возобновилось лишь днем 18 августа. В это время немцы стягивали все силы, предполагая 20 августа перейти в решительное наступление и разгромить русских. Вместе с тем командующий армией не сумел организовать разведку и оставался в неведении о реальном положении противника. Более того, он не придал значимость событиям, которые развернулись 19 августа на правом фланге. В частности, у д. Каушен конный корпус Хана Нахичеванского ввязался в тяжелый бой с окопавшимся противником, заставив его под конец дня отойти. В это же время не менее тяжелый бой в районе Ушбаллена и Бракупенена вела 28-й пехотная дивизия, в ходе которого поражение потерпел 109-й Волжский полк. Эти события могли бы заставить задуматься о планах противника, однако ни Ренненкампф, ни его штаб, ни другие начальники не придали им значения. Командующий армией, по всей видимости, конструировал ситуацию исходя вовсе из иных фактов. Он видел, что его армия наступала с боями несколько дней, солдаты устали, а тылы были не налажены. А потому Ренненкампф решил на 20 августа назначить дневку, в то время М. фон Притвиц уже сосредоточил свои силы и готовил контрнаступление с целью разгрома вторгшихся русских войск.

В историю это сражение вошло под названием Гумбинненского. Не будем останавливаться на его деталях, отметим лишь то, что 1-я армия нанесла поражение противнику и заставила его отступить. Правда, лавры победы должны достаться командирам корпусов и дивизий (а также слабому полководческому таланту немецкого командующего генерала фон Притвица), и в меньшей степени – самому Ренненкампфу, участие которого в управлении войсками (в т.ч. из-за рейда германской кавалерии по тылам) было минимально. Как и в боях 17-19 августа, Ренненкампф больше реагировал на ход событий, нежели управлял им. Так, он пытался преодолеть кризис на правом фланге, выслав от штаба капитана Дормана с целью наладить связь между пехотой и кавалерией, правда, сделать последнему это не удалось, поскольку Нахичеванский фактически отказался подчиняться.

Однако потом Ренненкампф проигнорировал и оставил без наказания подобную преступную пассивность. Нахичеванский обладал широкими связями в верхах, а потому интригами мог весьма навредить положению командующего при дворе. Неудивительно, что именно после Гумбинненского сражения вл. кн. Дмитрий Павлович и кн. Иоанн Константинович, служившие в гвардейской кавалерии (которая входила в корпус Нахичеванского), оказались в штабе 1-й армии. При этом за недостаточную активность командующий отчислил от командования начальника 1-й отдельной кавалерийской бригады генерала Н.А. Орановского, брата начальника штаба фронта В.А. Орановского, что еще больше углубило конфликт с непосредственным начальством.

Наиболее важное решение Ренненкампфом было принято уже к концу дня. К тому время ситуация была следующей: на флангах немцы не смогли добиться решительных успехов, а в центре их наступательный порыв разбился о стойкость русских войск. Более того, Притвиц получил сообщение о том, что на юге границу перешла 2-я русская армия. В результате, он запаниковал и приказал войскам отступать. Ренненкампф же решил не преследовать. Несмотря на то, что в дальнейшем многие критиковали его за это, данное решение можно признать верным: армия понесла тяжелые потери (кстати, большие, нежели противник), наши дивизии были сильно измотаны (некоторые из них едва держались) и не могли наступать. Эффективность же кавалерии справедливо могла быть поставлена под вопрос. Стоит учесть и высокий расход боеприпасов при не налаженной системе тыловых коммуникаций. Таким образом, преследование было бы авантюрой, от которой Ренненкампф, справедливо, отказался.

Вместе с тем Гумбинненское сражение было воспринято как крупная победа, при этом сам Ренненкампф в донесениях преувеличивал успех. Сложно сказать: делал ли он это сознательно, невольно или находился под воздействием эмоций (сражение, начавшееся не столь удачно, закончилось отступлением противника). Изначально в штабе 1-й армии полагали, будто германцы отошли на позицию р. Ангрепп, однако, когда 23 августа наступление возобновилось, русские войска не обнаружили перед собой немцев. В итоге в штабах решили, будто германцы отступают. Потеряв соприкосновение с противником, 1-я армия продвигалась средними темпами, упустив инициативу. Ренненкампф, как и командование фронтом, прибывал в неведении относительно истинных планов германцев. А 26 августа из штаба фронта он получил противоречивый приказ, ставивший двойную цель: обложить крепость Кенигсберг, где, по мнению Жилинского, укрылась часть вражеской армии, а остальными силами продолжить преследование в сторону Вислы. Однако сделать это не удалось. В эти дни немцы оторвались от Ренненкампфа и атаковали 2-ю армию, разгромив ее в сражении у Танненберга 26-31 августа. С этими событиями связан миф о т.н. предательстве Ренненкампфа, который якобы из-за личной неприязни не оказал помощь войскам Самсонова.

В реальности, к утру 28 августа разобравшись в тяжелом положении 2-й армии, штаб фронта приказал Ренненкампфу спешить на помощь, а Самсонову - отходить к границе. Последняя телеграмма так и не дошла до адресата. Ренненкампф же стал разворачивать корпуса и направил конницу в тылы противника, а 29 августа решил организовать наступление. Для этого под свою ответственность он хотел нарушить приказ Верховного главнокомандующего о выдвижении в район Граево 2-го корпуса, чтобы использовать его в общем ударе[31]. Правда, вскоре последовал приказ оставаться на месте, т.к. в штабе фронта решили, будто войска Самсонова отошли к границе. Реальную обстановку уяснили лишь к ночи на 30 августа, но было поздно. В целом, не существует оснований возлагать на Ренненкампфа вину за гибель 2-й армии: он действовал в соответствии с приказами главнокомандования фронта. А абсурдность утверждения, будто в годы русско-японской войны Самсонов дал Ренненкампфу пощечину, а потому межу ними существовала вражда, уже была доказана в рамках отдельного исследования, а потому останавливаться на этом эпизоде нет смысла[32].

Однако в эти дни начинается серьезное противостояние между Ренненкампфом и Жилинским. Поражение Самсонова пошатнуло положение последнего, чем и решил воспользоваться командующий 1-й армии, отчасти опасаясь обвинений в безынициативности, отчасти, видимо, желая занять его место. Интриги он начал вести через лиц близких ко двору — свиты генерала Орлова, а также генерала С.С. Джунковского. Жилинский обвинялся во враждебности к Ренненкампфу, а также в том, что не позволил ему прийти на помощь Самсонову[33].

Тем временем в начале сентября русские войска пребывали в неведении относительно дальнейших планов противника. Ренненкампф решил остаться на занимаемых позициях, укрепить их и перейти к обороне[34], затем стал вообще планировать о переходе в наступление, в чем был поддержан Жилинским. Вместе с тем сохранялась опасность глубокого обхода левого фланга, «повисшего» в воздухе у Мазурских озер, однако в то время в районе Сувалок формировалась новая 10-я армия, которая в случае опасности, как думал Ренненкампф и заверял главнокомандующий фронтом, могла оказать поддержку[35].

Но противник сам сосредотачивался против 1-й армии, предполагая охватить ее левый фланг и, прижав к Неману, уничтожить. Уже 7 сентября части обходной группы вступили в соприкосновение с левофланговой 43-й дивизии[36]. Немцам удалось ввести Ренненкампфа в заблуждение относительно своих планов. Неловкую роль сыграл и Верховный главнокомандующий, который незадолго до этого потребовал обратить внимание на правый фланг и на активность противника у Мемеля. О нависшей опасности Ренненкампф понял только 8 сентября и стал подтягивать резервы, ожидая, что соседняя 10-я армия, вернее, ее 22-й корпус, окажет содействие. Но ее войска либо только сосредоточивались, либо успели потерпеть поражение в частных боях, а потому не могли наступать. А Жилинский вообще стал отводить 22-й армейский корпус назад, к Августову. Когда утром 9 сентября это окончательно выяснилось, Ренненкампф отреагировал быстро: приказал перебросить 20-й корпус с правого фланга на левый и стал туда же стягивать конницу, при этом начав 10 сентября отступление основными силами.

Однако командующий армией не отбрасывал идею, что удастся силами левого фланга и 10-й армии организовать контрнаступление. Утром 11 сентября Жилинский поддержал эту идею[37], однако в реальности войска понесли слишком большие потери, чтобы иметь успех. Видимо, поняв это днем, Жилинский указал на необходимость как можно скорейшего отхода[38]. Вместе с тем потрепанные левофланговые части 2-го корпуса генерала В.А. Слюсаренко[39] контратаковали, что стало полной неожиданностью для противника, который решил, что атакован свежими превосходящими силами. Немцы вскоре обнаружили ошибку, однако к тому времени уже успели изменить направление движения обходного крыла, что по признанию начальствующих лиц 8-й армии сорвало планы по окружению русских[40].

Одновременно в переписке со Ставкой Жилинский попытался переложить всю вину на Ренненкампфа, обвинив его в медлительности, непонимании серьезности обстановки, утрате связи с корпусами и даже в отсутствии заботливости (!), выражавшееся в том, что у войск не было хлеба (потому Жилинский собственноручно выслал целый поезд)[41]. Одним из основных стало обвинение в «трусости»: именно так главнокомандующий пытался трактовать перемещение штаба армии глубже в тыл под угрозой захвата неприятелем. А 12 сентября Жилинский даже стал испрашивать у Ставки разрешение на отрешение Ренненкампфа от командования, планируя при этом наконец-то осуществить вспомогательный удар войсками 10-й армии[42].

Хотя обвинения Жилинского сгущали краски, безусловно, Ренненкампф и его штаб проявили себя не лучшим образом. А из-за непродуманного плана отхода тылы смешались, что затрудняло движение первоочередных частей. Нераспорядительность же некоторых начальствующих лиц вносила дополнительную дезорганизацию. В итоге армия перемешалась, на какое-то время потеряла управление (контроль над ситуацией утратил не только Ренненкампф, но и многие командиры корпусов и начальники дивизий), хотя к 13 сентября в беспорядке отошла за границу, а затем за р. Неман. Немцы не преследовали. Отметим, что тяжелая ситуация на фронте позволила Ренненкампфу отчислить от должности начштаба Милеанта.

Однако попытка Жилинского переложить на подчиненного всю вину провалилась. После посещения штаба 1-й армии начальник штаба Ставки генерал Янушкевич донес, что, по его мнению, командующий остался тем, кем был (хотя учитывая, мягко говоря, «прохладное» отношение к Ренненкампфу в Ставке, весьма сомнительно, что в этих словах речь шла о «полководческих талантах» генерала), а потому должность потерял Жилинский. Немалую роль здесь, скорее всего, сыграли и близкие к командующему люди, а именно кн. Белосельский-Белозерский. О его активности писал протопресвитер русской армии Г. Шавельский, который в то время находился в Ставке: «Везде, где только можно: при Дворе, в Ставке, среди знакомых он настойчиво трубил об удивительных дарованиях генерала Рененкампфа, потерпевшего неудачу, вследствие бездарности других генералов. 9-го и 10-го сентября [по ст. стилю — П.К.] я сам испытал это, когда завтракал у генерала Рененкампфа, а затем совершил с ним объезд нескольких частей. Князь Белосельский-Белозерский пользовался каждой минутой, чтобы внушить мне, что Рененкампф — первоклассный полководец. Труды Белосельского-Белозерского не пропали даром, и значительно виновный в катастрофе генерал Рененкампф не только сохранил место Командующего армией, но в высших кругах, пожалуй, еще более упрочил свою славу, хоть и ненадолго, до следующего поражения» [43]. Впрочем, для Жилинского ситуация в любом случае была проигрышна, т.к. убрать Ренненкампфа не удалось даже вл. кн. Николаю Николаевичу. Как вспоминал генерал-квартирмейстер Ставки Ю.Н. Данилов: «представление Верховного Главнокомандующего об отчислении генерала Ренненкампфа было предупреждено Высочайшей телеграммой с крайне неожиданным советом — вверить генералу Ренненкампфу главнокомандование армиями… фронта»[44]. Последнее, конечно, сделано не было. На место Жилинского был назначен генерал Н.В. Рузский, командующий 3-й армией, снискавший в Галицийской битве славу герои. Однако с новым начальством у Ренненкампфа также не сложились отношения. Вероятно, роль здесь сыграли его карьерные амбиции и то, что Рузский был близок к военному министру Сухомлинову.

После победы над русскими немцы перебросили основные силы на помощь союзникам-австрийцам, оставив в Восточной Пруссии небольшие части (до 100 000 человек) с задачей вести демонстративные действия, что они сделали с успехом, начав 25 сентября бои у Сопоцкина. Хотя к началу октября русские армии вышли к границе, командование все же на некоторое время было введено в заблуждение, а 10-я армия понесла неоправданно высокие потери. Ситуацией решил воспользоваться Ренненкампф. 30 сентября он отправил С.С. Джунковскому телеграмму, в которой обвинял Рузского в некомпетентности, ставя в вину отвод войск за Неман, что в дальнейшем дало противнику большую свободу маневра, и отсутствие должной координации между армиями. Однако интрига не удалась. Телеграмму перенаправили Рузскому, а он организовал расследование, т.к. в ней помимо прочего содержались сведения секретного характера. В итоге Ренненкампфу пришлось оправдываться, вина была свалена на отправившего эту депешу капитана Толузакова, а главнокомандующий фронтом временно спустил дело на тормоза[45].

Первая половина октября прошла в бесплодных приграничных столкновениях, в целом малоудачных для 1-й армии. На правом фланге части 3-го корпуса вели долгие бои у Ширвиндта, которые к середине месяца благодаря удачному немецкому маневру закончились поражением свежей дивизии[46]. Наступление на левом фланге у оз. Ганча тоже окончилось ничем. Причем за его провал Ренненкампф винил генерала П.И. Мищенко, командира 2-го Кавказского корпуса, который составлял правый фланг 10-й армии и наносил основной удар. Он действовал нерешительно и неумело, обстановки полностью не понимал, посылал противоречивые донесения, а потому вызывал справедливые нарекания со стороны Рузского и Ренненкампфа, который в свою очередь пытался оказать содействие развитию операции атакой 20-го корпуса[47]. Однако негативное отношение Ренненкампфа к Мищенко, вероятно, обуславливалось и старой неприязнью, берущей начало в русско-японской войне[48]. Более того, Мищенке временно был подчинен 26-й корпус 1-й армии, а 4 октября он отдал приказ вступить в бой коннице Леонтовича, которая отдыхала после боев в тылу Кавказского корпуса, однако входила в состав 1-й армии[49]. Все это не могло не оскорбить Ренненкампфа, который пытался в донесениях свалить всю вину на своего врага, впоследствии называя его «злым гением августовской операции». Хотя важно отметить, что неприязнь не выражалась в оперативных решениях командующего 1-й армией: он мог интриговать в донесениях, но решения принимал исходя из ситуации, сложившейся на фронте.

Остаток октября 1-я армия пассивно провела на занимаемых позициях, участвуя в боях местного значения. Одновременно тяжелые сражения шли в Польше. Немецкая армия пыталась прорваться на Варшаву, но была остановлена и с большими потерями отступила назад. В итоге родилась идея наступления вглубь Германии, которое поручалось Северо-Западному фронту. Вместе с тем внимание Ставки привлекло то, что Млавское и Влоцлавское направления оставались неприкрытыми, а потому в конце октября было решено: на восточно-прусском фронте включить в состав 10-й армии войска Ренненкампфа, а его самого вместе со штабом перекинуть под Млаву, дав четыре корпуса, объединенных в новую 1-ю армию[50]. Задачей являлось прикрытие этого направления и оказание содействия соседней 2-й армии С.М. Шейдемана.

В первые дни немецкого наступления внимание Ренненкампфа было привлечено к правому флангу ввиду приказа Рузского оттеснить здесь немцев за границу. Более того, левый фланг (5-й Сибирский корпус) оказался отделен р. Вислой от основных сил, причем в наличии был только один мост, а понтонные батальоны из-за нераспорядительности командования фронта у армии вообще отсутствовали.

11 ноября началось мощное наступление против 5-го Сибирского корпуса. Быстро поняв опасность, Ренненкампф в порядке личной инициативы начал перекидывать на левый берег Вислы 6-й Сиб. корпус, хотя прежде Рузский воспрещал это делать[51]. В итоге неравного двухдневного боя у Вроцславска 5-й Сибирский корпус потерпел поражение и отошел назад. Несмотря на донесения Ренненкампфа, главнокомандующий фронтом отказывался верить, что здесь действуют превосходящие вражеские силы и ошибочно полагал, будто контратака 1-й армии исправит ситуацию. Немцы продолжили движение вперед и столкнулись со 2-м корпусом, разбив его в бою под Кутно 14-15 ноября.

Таким образом, перед противником открылась дорога для удара во фланг 2-й армии. Завязавшиеся на ее правом фланге упорные бои открыли глаза главнокомандующему, однако он медлил в использовании войск Ренненкампфа во вспомогательном ударе. 17 ноября германцы образовали ударную группу под командованием генерала Шеффера, которая вышла в тылы 2-й армии. Против ее левого фланга действовала другая обходная группа, однако подход 5-й армии выправил ситуацию. Одновременно 1-я армия должна была левым флангом (Ловичский отряд) окружить группу Шеффера. Несмотря на то, что действия войск Ренненкампфа были вялыми в т.ч. и из-за нераспорядительности нижестоящих командиров, германцы все же попали в тяжелое положение и стали пробиваться назад. Просчеты в управлении 1-й армией и, в частности, Ловичским отрядом и непонимание обстановки со стороны русских позволило противнику избежать полного окружения. Свою роль сыграл в этом и Рузский: преувеличивая уже понесенные потери и не желая рисковать, он приказал отступать в ночь на 24 ноября, тем самым отказавшись от возможности одержать вероятную победу. Как оценил деятельность командующего 1-й армией в этой операции историк Г.К. Корольков: «Ренненкампф смотрел на риск, как на азарт, и всегда шел ему навстречу, не считаясь ни с чем. Отсюда получались даже нелепые планы, почти не учитывавшие группировки противника, и редко продумывались»[52]. Хотя именно решения Рузского в первую очередь привели к неудаче под Лодзью, он стал сваливать вину на подчиненных, в т.ч. и на Ренненкампфа.

Отметим, что к тому времени в глазах многих он был дискредитирован. Отчасти командующий стал «жертвой» развернувшейся патриотической истерии, которая в каждом носителе немецкой фамилии стали видеть предателя[53]. Как заключил генерал Гурко: «Общественное мнение в поисках причин и оправданий военного поражения неизбежно прибегает к слову «изменник» и ищет подтверждения даже в тех случаях, когда это обвинение заведомо безосновательно»[54]. Так, ходили неподтвержденные слухи о неких огромных «трофеях Ренненкампфа», захваченных в Восточной Пруссии. Однако после проведения расследования, пришли к выводу: «Что касается засим сведений о том, будто бы в ноябре на ст. Вильна прибыло 7 груженых вагонов с «военной добычей» генерала Ренненкампфа, то таковые не нашли себе достаточного подтверждения. Равным образом нельзя считать установленным факт обращения генералом Ренненкампфом в свою пользу серебряного сервиза, взятого в Прусском уланском полку, а также получение женою генерала Ренненкампфа другого серебряного сервиза из имения императора Вильгельма. По-видимому, все слухи в этом направлении находятся в связи с серебром, вывезенным из Эйдткунена»[55]. Другие рассказывали, что ближайший родственник генерала служит у германцев[56]. Третьи повествовали о безответственности генерала и его трусливом бегстве из Восточной Пруссии[57]. Четвертые прямо обвиняли в измене[58].

Отсутствие значимых успехов и досадные ошибки еще больше подрывали доверие и не позволяли императору более защищать генерал-адъютанта. Поддержка при дворе была главным препятствием в вопросе об отчислении Ренненкампфа (примерно та же ситуация сложилась в отношениях между последним и Ханом Нахичеванским). Как видно, в вопросе занятия командных должностей связи имели больший вес, нежели профессионализм, а генералы скорее напоминали придворных, а не простых военных. В целом же, сложилась абсурдная для армии ситуация, когда нарушался принцип единоначалия, и начальник не мог свободно вести себя в отношении подчиненного. В итоге, «проблема Ренненкампфа» была улажена теми же «политическими» методами — абсолютная дискредитация в обществе и высших сферах сделала его уязвимым. Приезд императора в Ставку на завершающем этапе Лодзинской операции, видимо, позволил разрешить все вопросы и добиться согласия венценосца: 1 декабря Ренненкампф был отчислен от командования[59]. Попытки оправдаться ничем не увенчались, а распространяемые им записки о действиях в Восточной Пруссии и под Лодзью еще больше подпортили репутацию[60]. Провалились и попытки действовать через великих князей[61]. Была даже образована специальная комиссия, которая расследовала деятельность Ренненкампфа, однако было решено не предавать его суду, а отправить в отставку (на этом настоял сам Сухомлинов, который мудро не желал раздувать скандал)[62]. В апреле 1916 г. генерал обратился к главнокомандующему Северным фронтом генералу А.Н. Куропаткину с просьбой восстановить его на службе (дать хотя бы кавалерийскую дивизию), однако начальник штаба Ставки генерал Алексеев выступил против[63].

К сожалению, оправдать доверие, оказанное императором накануне войны, Ренненкампфу не удалось. По духу он так и остался командиром кавалерийской дивизии, харизматиком, готовым лично рваться в бой. А. Нокс, английский военный наблюдатель при русской армии, справедливо отметил, что генерал «мог быть Мюратом, если бы жил сотней лет раньше. Но в двадцатом веке он был анахронизмом»[64]. Ренненкампф действительно был бравым боевым генералом, но, став во главе армии благодаря благосклонности венценосца, он просто оказался не на своем месте. Для командующего требовались опыт аналитической и организационной работы, умение осуществить оперативное планирование, выстроить, наладить и поддерживать систему по управлению войсками, а также навязать собственную волю противнику. Во всем этом Ренненкампф не преуспел. Он был склонен, скорее, к резким движениям и эмоциональным порывам, нежели к методичной работе. Как бывший командир корпуса он умел реагировать на изменения в обстановке, но не управлять ею. Полученный опыт русско-японской войны, скорее, мешал ему, нежели помогал. Потому при всей энергичности, он не навязывал собственного хода событий, а больше следовал за ним. Отсюда и миф о «пассивности Ренненкампфа». Хотя отдаваемые им приказы рисуют его как энергичного полководца, требующего непрерывного наступления, он все равно оставался в большей степени заложником развития ситуации (действий немцев, начальства или подчиненных), как например, во время наступления в Восточной Пруссии. Лишь в период сентябрьского отступления и в боях под Лодзью проявились попытки генерала навязать свою логику событиям, однако из-за излишней импульсивности, несистемности и темпераментности[65], ошибок в оценке обстановки (включая переоценку собственных возможностей), отсутствия должного опыта, а также разногласий с начальством, его энергия не только часто не находила должного применения, но и порою шла во вред.

Судьба Ренненкампфа, бравого кавалериста, посредственного командующего, неудачливого казнокрада и придворного интригана, сложилась трагично. После февральской революции его заключили в Петропавловскую крепость, но следственная комиссия не собрала достаточно фактов для выдвижения обвинения. С приходом к власти большевиков он был вынужден скрываться, однако в 1918 г. оказался арестован и расстрелян ЧК.

---