Дорога домой из 1942-го. Как вернулся на родину погибший подо Ржевом

Это продолжение, казалось бы, законченной истории. Истории о лётчике Александре Большакове и его брате Петре. Каждый раз, спеша описать свои эмоции и чувства об экспедициях, найденных героях, я думаю, что нельзя спешить, что ещё будет продолжение. Рассказав о том, как был найден лётчик Александр Кузьмич Большаков, я знал, что эта история будет продолжена, я чувствовал это.

***

…Уазик, весело подпрыгивая на дорожных неровностях своими подрессоренными мостами, несёт нас в город Вольск. За рулём Лёшка Буравлёв, я за штурмана. Это мы, поисковики.

И он – Саша Большаков – в пассажирском салоне. Он едет домой. Поиски всем миром родственников героя увенчались успехом.

Через базу данных ОБД «Мемориал» были обнаружены учётные документы его родного брата Петра Кузьмича Большакова, геройски погибшего в нацистском концлагере «Маутхаузен». Да, я не ошибся – именно геройски погибшего, а не умершего, как написали нацисты в его учётной карточке. Он геройски погиб в бою, защищая свою Родину. Потому что не предал, не продался за сытную пайку и снисходительность новых хозяев, не купился на посулы врага, не дал увериться в том, что русского солдата можно купить за жратву и тёплый половичек у ног нового хозяина. И погиб, пал смертью храбрых.  

Два брата, два героя.  

У Петра была семья – две дочери, и мы нашли их. Они живут там же, откуда уходили на фронт отец и дядя. И вот один из них едет домой, а второй навсегда остался в чужой земле пеплом из печи крематория, памятью в сердцах двух русских старушек, ставших вдвое старше своего отца.

В стекло моросит осенний дождик, за окном проплывают осенние пейзажи. Почему осень у многих вызывает тоску, я не знаю. Мне кажется, осень после буйства весны и веселья лета – просто более задумчивое, что ли время года, которое даёт повод задуматься, осознать что всё в этой жизни бренно, что рано или поздно придётся подводить итоги делам, жизни.  Я ехал, смотрел в окно и думал – думал о жизни, о Саше Большакове, о той войне. Я практически физически ощущал его присутствие – может, это ненормально, может, это профессиональная деформация, а может, просто я очень хотел это чувствовать.

***

…Я видел, что в пассажирском отделении уазика сидит и смотрит в окно молодой парень в гимнастёрке с голубыми петлицами и двумя орденами на груди, в начищенных до блеска хромовых сапогах. Он ехал домой спустя 74 года. Ехал, курил папиросы «Казбек» и смотрел в окно. Смотрел на ту страну, которую он нам подарил.

По салону сизым туманом плыл дым, а мы молчали.

Я был его проводником в этом мире и смотрел в окно вместе с ним. Я видел, как он улыбался, проезжая мимо огромных красивых супермаркетов, одобрительно кивал, глядя на возделанные поля и комбайны. Слышал, как чертыхался, подпрыгивая на колдобинах разбитой дороги: «Так и не построили за 75 лет». Он хмурился и с укором смотрел на меня, проезжая брошенные, умирающие деревни – и мне нечего было сказать в свое оправдание.

Мы ехали и смотрели в окно на то, что получилось, – в том числе нашими с вами трудами. Ехал и как бы отчитывался о сделанном перед главным судьёй – молодым парнем, подарившим мне право жить.

И, знаете, понял, что как-то не очень всё, не так всё, как виделось ему, да и нам, наверное.

И вдруг я увидел, как он побледнел. Его крупные красивые черты лица заострились, он приник к окну, провожая побелевшими от ненависти глазами придорожный забор, исписанный готическими буквами, рунами и свастикой…. Он отвёл взгляд от окна и посмотрел на меня – и столько было боли в его глубоких карих глазах, что я ощутил её всей своей душой.

Что я мог сказать ему? Как оправдаться? Как объяснить ему, отдавшему жизнь за то, чтобы уничтожить нацизм, тому, чей брат стал пеплом в печах нацистских палачей, – почему их правнуки, родившиеся на выжженной нацизмом земле кричат «хайль Гитлер» и убивают под эти лозунги своих братьев? Мне нечего было сказать.  

Я отвёл глаза и молча смотрел вперёд на дорогу, ещё долго чувствуя на себе осуждающий взгляд усталого человека – солдата, возвращающегося с войны, туда, где, как оказалось, война не закончилась.  

***

…Чушь, скажете вы, и бред ненормального, разговаривающего с мёртвыми. Может быть. Но мне так проще. В своём кабинете я поставил фотографии всех тех, кого мы нашли и чьи имена восстановили. Они смотрят на меня с чёрно-белых фотографий каждый день, и мне стыдно сделать что-то плохо. Мне нельзя поступать подло и нечестно. Потому что они смотрят на меня.

Нет не подумайте, я не стал разом ангелом – я абсолютно такой же как вы. Просто я очень стараюсь быть лучше, делать лучше своё дело, не думать о всяком барахле, возводя его в культ, мне стало проще, потому что у меня теперь есть цель. Цель сделать свою страну лучше, красивее и честнее – такой, о которой мечтали они.

***

Город Вольск – красивый купеческий город на Волге. Здесь живут добрые, отзывчивые люди. Этот город воспитал 39 Героев Советского Союза. Школа, где учился Саша Большаков, воспитала девять героев. В этой школе учился Виктор Талалихин, они одного года рождения, наверняка знали друг друга, может, учились в одном классе, дружили. Легендарная школа, легендарные люди, легендарное поколение.

Знаете, всегда, когда везешь воина на Родину, переживаешь: как встретят? Не нас – их. Нужны ли они там по-настоящему, ждали ли их, будут ли помнить, не просто ли это очередная акция для отчёта?

Нет, здесь не так. Здесь живут две прекрасные русские женщины – племянницы Александра, дочери его геройски погибшего брата Петра. Они рассказали мне, что каждый год приходят к обелиску погибшим героям и вспоминают отца и его брата, поминают всех, не пришедших с войны. А теперь благодаря всем неравнодушным людям у них есть своё место, где лежит их герой – плоть от плоти.

Мы везли его два дня, полторы тысячи километров из города Ржева с берега Волги, где он погиб, на берег Волги, откуда он уходил защищать свою Родину. Круг замкнулся, что-то во вселенной встало на своё место. И тишина и мир над тихим красивым русским городом на берегу великой русской реки – тому подтверждение.

А утром в светлом недавно восстановленном православном храме его отпевали. Я боялся, что мы будем с Лёхой и родственниками одни, но храм едва вместил всех пришедших. Были ветераны, солдаты той войны, молодёжь и большая семья Александра – хотя мы все теперь его семья. Все, кто из ямы вынимал его тело, кто в архивах устанавливал его судьбу, кто вычислял по номеру на деталях самолёта его имя, кто искал его родственников. Мы все, кто соприкоснулся с его нелёгкой, но яркой и героической жизнью, теперь его семья, – кто-то по праву крови, а кто-то по воле души.  

***

Он стоял у алтаря – высокий, статный, в отутюженной гимнастерке с двумя горящими золотом и рубиновой эмалью орденами, смотрел на всех нас и улыбался. Я знаю, он был счастлив. Он счастлив, что он дома, что его ждали и помнили, он уверен, что всё не зря! Я держал в руках свечу и говорил ему, что мы будем стараться жить лучше и честнее, мы будем правильно растить своих детей, мы будем делать эту землю богаче и краше. Я говорил, а он стоял и улыбался. Потом он тихо повернулся и медленно пошёл туда, за алтарь, поднялся по ступенькам, обернулся, подмигнул мне ободряюще, кивнул: «Я вам верю», – и ушёл.

Все, что было дальше: речи, митинг, салют, – это уже для нас, для живых, а он уже дома.

Но они нам верят, слышите – верят. Они нам доверили страну и память о них. Ведь если не станет этой страны, сотрётся и память о них, если нас купят, то вместе со своей душой мы продадим и память о них.

Придумал? Сумасшедший фантазёр? Может быть. Но я видел слёзы в глазах пацанов из города Вольска, и мы с моими друзьями рассказали, за что боролся и как погиб парень Саша Большаков из их красивого города.