Тынянов и его Киже. Ленинградский классик латгальско-петербургского происхождения

Как только речь заходит о «ленинградском пласте» русской советской литературы, то, несмотря на такие имена, как Ахматова, Федин, Шкловский, Каверин. Берггольц, – его фамилию все равно называют едва ли не первой. Просто потому что это – не только имя и книги. Это прежде всего «школа» – прозаическая, литературоведческая школа именно ленинградской культуры, которую он, по сути, и основал. Точнее – выступил продолжателем той «линии» немного искусственной, но великой русской прозы, сердцем которой и был пленительный, «геометрический», но не органичный город, построенный Петром на берегах Невы.

Да и родился Юрий Николаевич (или Насонович) Тынянов не так уж далеко от тех мест, где потом прославился: в небольшом уездном городе Режица Витебской тогда губернии (ныне Резекне – это и вовсе в независимой Латвии, в Латгалии, если быть точным) в состоятельной еврейской семье, в 1894 году. И был к моменту свершения Великой Российской революции личностью уже вполне сформировавшейся и состоявшейся.

По крайней мере, гимназию (Первую Псковскую, считавшуюся в те времена «элитной» в смысле получения «классического» образования) он закончил ещё до Первой мировой, в 1912 году, и в том же году, вполне осознанно, поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. И именно эти две дисциплины, русская история и русская филология, и определили, пожалуй, всю его дальнейшую судьбу.

Хотя, в принципе, для попадания в саму «историю филологии» ему, как оказалось, вполне достаточно стать уже в 1918-м одним из создателей «русского формализма», знаменитой «формальной школы» ОПОЯЗ (общества изучения теории поэтического языка) – вместе с такими же молодыми тогда Шкловским, Эйхенбаумом, Якобсоном и Поливановым. И, что, несомненно, символично, поступив в университет «при старом режиме», выпускается Тынянов уже при вполне советской власти, в 1919-м. И происходит это с ним настолько органично, что на судьбе этого очень тонко чувствующего русскую историю человека, великий перелом 1917 года не сказывается вообще никак.

Но то, что для любого другого могло бы стать «вершиной», для Тынянова было только началом воистину блистательного не только теоретически-литературоведческого, но и практического писательского пути.

Уже в 1924 молодой профессор Института истории искусств издает две образцовые для всех последующих поколений советских литературоведов и абсолютно, кстати, «аполитичные» книги «Достоевский и Гоголь (к теории пародии)» и «Проблема стихотворного языка», после которых становится, как сейчас бы сказали, «учёным с мировым именем». И приступает к писательству: «Кюхля» (1925), блистательный роман «Смерть Вазир-Мухтара» (1928), актуальная, к сожалению, и по сей день ода отечественной бюрократии «Подпоручик Киже». Переводит Гейне, пишет сценарии к кино, которым, как и все питерские «формалисты» весьма, мягко говоря, увлечён.

Но и литературоведение тоже отнюдь не забыто.

Уже в 1929 году в ленинградском издательстве «Прибой» выходит шестисотстраничная книга «Архаисты и новаторы», настолько «классическая» для отечественного литературоведения, что ею потом будут мучить поколения студентов-филологов, включая и вашего, кстати, покорного слугу.

Между тем, жизнь Юрия Николаевича к концу двадцатых принимает куда более печальный оборот.

Нет.

Его не начинают мучить «злокозненные чекисты» в частности и «кровавый режим» вообще. Напротив – сравнительно молодого «живого классика» советской исторической прозы и современного литературоведения очень высоко ценят. Его постоянно издают, почитают, им гордятся. И даже награждают в 1939 году абсолютно аполитичного литератора и литературоведа орденом Трудового Красного Знамени.

Беда называется по-другому: рассеянный склероз.

Болезнь, которой он страдал с молодости, приводит к частичной утрате работоспособности. Тем не менее, он продолжает писать, выпускает две первых части свой знаменитой «пушкинской трилогии», пишет виртуозную «Восковую персону» и изысканный «Черниговский полк ждёт», переезжает в Москву, где после смерти Горького становится фактическим руководителем «Библиотеки поэта».

Но здоровья, увы, всё меньше и меньше.

К началу Великой Отечественной войны Тынянов уже был инвалидом. А в 1943-м, вернувшись в Москву из эвакуации, скончался и был похоронен на Ваганьковском кладбище. Над третьей, так и не оконченной частью «Пушкина» смертельно больной Тынянов продолжал работать до конца своих дней.

Резекне, современная Латвия. Бюст Юрия Тынянова у родного дома.

Ну, а после «перестройки и демократии» Тынянова, бывшего настоящей иконой русской «интеллигентской» культуры советского периода начали старательно забывать. Он, видите ли, никогда не «боролся с властью» и не «страдал» от неё – напротив, был в почёте и весьма даже обласкан.

Ничего страшного.

И это – тоже пройдёт.