«Тело покойного фельдмаршала светлейшего князя М.И. Голенищева-Кутузова Смоленского для почести положить в Казанском соборе»

Бочков Е.А.

«Тело покойного фельдмаршала светлейшего князя М.И. Голенищева-Кутузова Смоленского для почести положить в Казанском соборе»

В предыдущей публикации* мы кратко рассказали о смерти главнокомандующего русской армией М.И. Кутузова в г. Бунцлау (ныне Болеславец, Польша), сооружении там памятника в его честь, открытии музея в доме, где полководец провёл свои последние дни, и создании специальной экспозиции в Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи, посвящённой 200-летию Отечественной войны 1812 года. В предлагаемой вниманию читателей статье на основе недавно обнаруженных архивных документов более подробно повествуется об обстоятельствах кончины генерал-фельдмаршала, последовавшей 16(28) апреля** 1813 года, и мероприятиях, связанных с ритуалом его похорон 13(25) июня 1813 года в Казанском соборе Санкт-Петербурга.

Кончина и погребение выдающегося российского военачальника и государственного деятеля генерал-фельдмаршала светлейшего князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова Смоленского окружены множеством легенд, причём многие из них довольно живучи, хотя и не находят исторического подтверждения. Так, до настоящего времени верят в миф о том, что сердце полководца якобы похоронено на сельском кладбище Обер-Тиллендорф, что, как мы уже говорили в предыдущей публикации, не соответствует действительности. Другая живучая легенда, озвученная в своё время Крупенниковым, это диалог у постели больного, якобы состоявшийся 15(27) апреля 1813 года между Кутузовым и Александром I.

«Прости меня, Михаил Илларионович!».

«Я прощаю, государь, но Россия Вам этого не простит».

Этот эпизод даже нашёл отражение в живописи. В 1945 году художник Кочетов написал картину «Последний разговор императора Александра I с М.И. Кутузовым в Бунцлау 15 апреля 1813 года»***.

Абсурдность данной версии очевидна. Император Александр I, перешагнувший десятилетний рубеж своего правления, хорошо осознавал свой статус и не допустил бы высказываний, оскорбительных для монаршей особы. Также необходимо учитывать и характер светлейшего князя. Зная его непростые отношения с императорским семейством, можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что даже на смертном одре старый царедворец не мог позволить такую бестактность по отношению к монарху. М.И. Голенищев-Кутузов хорошо понимал, что после смерти благополучие его семьи во многом будет зависеть от монаршей милости. Об этом Михаил Илларионович пишет жене в своём письме от 25 марта (6 апреля) 1813 года: «Король [Фридрих Вильгельм III] поехал очень доволен… За день до отъезда прислал ко мне государственного канцлера [Карла Августа Гарденберга], который подал мне от короля [ордена] Чёрного и Красного орла, сказав от имени короля, что он благодарит меня как восстановителя [независимости] Пруссии, и что ежели поможет Бог утвердить всё начатое, тогда желает король иметь меня своим согражданином и утвердить за мною имение в Пруссии. Я его благодарил так учтиво, как подобно, сказав, однако же, que ľemperetur Alexandre né laissere jamais manquer de rien ni moi, ni mes enfants» [пер. с фр. — «…император Александр никогда не оставит в нужде ни меня, ни моих детей»] [1].

Вот другой факт, опровергающий Крупенникова. Санкт-петербургские историки Ю.Н. Гуляев и В.Т. Соглаев по архивным документам восстановили хронологию перемещений Александра I в апреле 1813 года. Согласно их данным, император выехал из Бунцлау 7(19) апреля, то есть до того, как болезнь Михаила Илларионовича приняла необратимый характер. 12(24) апреля император был уже в Дрездене. 13(25), 14(26), 15(27), 16(28) и 17(29) апреля 1813 года в Дрездене вышли приказы по армии за личной подписью монарха [2]. О кончине М.И. Кутузова император узнал лишь 18(30) апреля, накануне сражения под Люценом, что подтверждается записями в журнале военных действий. Штабс-капитан А.И. Михайловский-Данилевский, бывший в это время при главной императорской квартире, писал: «В то время, когда все готовились к сражению, пришла весть о смерти князя Кутузова. Государь велел содержать её в тайне и не объявлять о ней до окончания предстоящего сражения» [3]. На основе этого исследователи делают обоснованный вывод, что «…15(27) апреля такой разговор состояться не мог» [4].

Отметим ещё один момент. До сих пор в исторической литературе идут споры о том, что же стало причиной смерти Михаила Илларионовича. В разных источниках болезнь М.И. Кутузова называется по-разному: «нервическая горячка, осложнённая паралитическими явлениями», «тяжёлая форма полиневрита», «заразная лихорадка» и даже «рак внутренностей» [5].

На следующий день после кончины доктор Я.В. Виллие и местный врач Вислизенус произвели вскрытие тела покойного. При обследовании выяснилось, что «…внутренности его так были перепутаны, что самые доктора почитали чудесами, как он мог столь долго жить при такой болезни, от которой люди в самых цветущих летах умирают» [6]. Так что же стало истинной причиной смерти: простуда или нечто иное? Однозначного ответа пока нет.

Так или иначе, но тело скончавшегося князя по высочайшему указанию подготовили к транспортировке в Россию, «дабы было [оно] погребено со всеми… почестями» [7]. Тело забальзамировали, поместили в металлический саркофаг, у изголовья поставили серебряный сосуд с забальзамированным сердцем. Саркофаг был закрыт крышкой, завинчен болтами и установлен в деревянный ящик (ковчег).

27 апреля (9 мая) 1813 года в два часа дня траурный кортеж выехал из Бунцлау. В последний путь на родину почившего полководца сопровождали полковники Я.Я. Шнейдер, И.Н. Скобелев, И.Л. Ефимович, Салогуб и четверо адъютантов: ротмистры К.А. Дзичканец и К.Л. Монтрезор, подполковник А.С. Кожухов и капитан Э.А. Злотницкий. В помощь им прусское правительство командировало специального чиновника.

Траурный кортеж находился уже на пути в Россию, когда слухи о кончине М.И. Голенищева-Кутузова дошли до Санкт-Петербурга.

Однако до получения официальной информации родные и близкие старались скрыть эту печальную весть от супруги покойного Екатерины Ильиничны. Но предчувствие беды не покидало княгиню, тем более что полученное в начале мая письмо оказалось написано не его собственною рукою, а лишь подписано им. Наконец, её светлость получила от Александра I рескрипт следующего содержания:

«Княгиня Катерина Ильинична! Судьбы Вышнего, которым никто из смертных воспротивиться не может, а потому роптать не должен, определили супругу Вашему, светлейшему князю Михаилу Ларионовичу Кутузову Смоленскому, посреди громких подвигов и блистательной славы своей преселиться от временной жизни к вечной. Болезненная и великая не для одних Вас, но для всего Отечества потеря. Не Вы одна проливаете о нём слезы: с Вами плачу я и плачет вся Россия. Бог, воззвавший его к себе, да утешит Вас тем, что имя и дела его останутся бессмертными. Благодарное Отечество не забудет никогда заслуг его. Европа и весь свет не престанут ему удивляться и внесут имя его в число знаменитейших полководцев. В честь ему воздвигнется памятник, при котором россиянин, смотря на изваянный образ его, будет гордиться, чужестранец же уважит землю, порождающую столь великих мужей. Всё получаемое им содержание повелел я производить Вам, пребывая Вам благосклонный.

Подлинный писан и подписан собственною Его Императорского Величества рукою так:

Александр

Дрезден. Апреля 25 дня 1813 года» [8].

Почти месяц двигалась печальная процессия с телом покойного по дорогам Европы. Её всюду встречали и провожали торжественно. В некоторых городах по этому случаю даже устанавливали временные памятники и траурные арки. 8(20) мая 1813 года кортеж достиг границы Российской империи — местечка Поланген Гробинского уезда Курляндской губернии, а 11(23) мая был в Митаве (Елгава, Латвия). «Ещё за две версты от города встреча телу была учинена купечеством, которое тотчас выпрягло лошадей у одра и, положив приготовленные для того особые постромки, повезло на себе, обливаясь слезами, — писал Ф.М. Синельников. — Таким образом, печальное шествие сие продолжалось с пением священников и звоном колоколов до тамошней церкви святого Симеона, у которой отправляема была панихида при собрании великого множества народа» [9]. Подобное неизменно повторялось и в других российских городах.

Для встречи траурного кортежа в Нарве сюда прибыли министр внутренних дел О.П. Козодавлев, а также зятья Михаила Илларионовича — М.Ф. Толстой (муж Прасковьи Михайловны) и Ф.П. Опочинин (муж Дарьи Михайловны). Как и в других городах, жители Нарвы «из усердия к великим деяниям сего мужа отвезли на себе смертные его останки к соборной церкви в сопровождении множества народа» [10]. Здесь была отправлена божественная литургия, затем панихида. Под звон колоколов и артиллерийские залпы крепостных орудий ковчег был вынесен из церкви и установлен на колесницу. Купцы и мещане вновь не позволили запрячь лошадей в дроги и сами повезли гроб, причём до самого Ямбурга.

24 мая (5 июня) 1813 года печальная процессия прибыла в деревню Викколово [11], находившуюся в двух десятках вёрст от Санкт-Петербурга. Здесь временным пристанищем для покойного стала Троице-Сергиева пустынь [12], расположенная на берегу Финского залива.

К сожалению, не удалось документально установить, в какой именно церкви монастыря был установлен гроб с телом покойного. В 1813 году здесь действовали три храма: церковь преподобного Сергия Радонежского (деревянная церковь освящена в 1735 году, заменена каменной в 1756—1758 гг.); собор Пресвятой Троицы (построен в 1756—1760 гг.); церковь во имя святого мученика Валериана (построена в 1805—1809 гг.). Из них наиболее подходящим местом был, пожалуй, лишь собор. Построенный под руководством Ф.-Б. Растрелли по проекту П.А. Трезини, он вмещал 600 человек, имел прекрасную отделку и являлся доминантой архитектурного ансамбля монастыря.В субботу 24 мая (5 июня) 1813 года кортеж с телом покойного в районе Стрельни встречали родственники, духовенство, чиновники военного и гражданских ведомств. От Стрельни до самого монастыря колесницу везли местные жители «…всякого звания, состояния, возраста и пола, стекавшиеся из всех мест в великом множестве для воздаяния последней почести праху сего достопочитаемого полководца» [13]. В шесть часов пополудни процессия достигла монастыря, у ворот которого её встретил настоятель архимандрит Мефодий (Пишнячевский). Ковчег был поднят и внесён в церковь. Ф.М. Синельников в своей книге пишет, что «по внесении в церковь тело переложено было в великолепный гроб» [14]. Необходимо уточнить, что в изготовленный в Санкт-Петербурге гроб был переложен ковчег (металлический ящик) с телом покойного [15]. В Троице-Сергиевой пустыни тело полководца находилось в течение 18 суток, и ежедневно сюда приходили сотни людей, чтобы попрощаться с М.И. Кутузовым.

Отметим одно обстоятельство: в последующем судьбы потомков и родственников генерал-фельдмаршала самым тесным образом оказались связаны с Троице-Сергиевой пустынью. Здесь, на монастырском кладбище, нашли упокоение две дочери Михаила Илларионовича — Анна и Дарья, его зять Ф.П. Опочинин, внуки и правнуки. К сожалению, следы их захоронений ныне утрачены.

Пока тело генерал-фельдмаршала находилось в Троице-Сергиевом монастыре, в столице во главе с исполняющим должность обер-прокурора Святейшего Синода князем А.Н. Голицыным работала так называемая печальная комиссия, учреждённая для организации похорон. Комиссия рассматривала следующие вопросы: финансирование расходов, связанных с погребением; разработка плана траурного церемониала; закупка различных материалов, необходимых для погребения; заключение договоров с мастерами, художниками, резчиками, плотниками, каменщиками на выполнение работ по оформлению траурного зала и места погребения; наём транспорта (лошадей и колясок) для перевозки задействованных в траурных мероприятиях чиновников и духовенства; аренда или изготовление траурной одежды для участников церемониала; подготовка места захоронения и печальной колесницы для перевозки гроба; подбор участников церемониала и распределение между ними функций; рассылка приглашений и т.д. При этом одним из главных вопросов было финансирование расходов, связанных с погребением М.И. Кутузова, ибо выяснилось, что у семьи денег на похороны нет.

Хлопоты о выделении средств из казны первым начал М.М. Бакунин, гражданский губернатор Санкт-Петербурга и родственник Михаила Илларионовича. В письме от 15 мая 1813 года министру финансов Д.А. Гурьеву он писал, что на первое время, по его мнению, будет достаточно 10 тыс. рублей, причём деньги нужны немедленно, а решение Комитета министров можно будет получить позднее. Он брал на себя также согласование данного вопроса с императором [16].

Официальное решение Комитета министров об источнике и размерах финансирования похорон М.И. Кутузова было принято 6(18) июня 1813 года, при этом деньги выделялись в распоряжение главнокомандующего в Санкт-Петербурге генерала от инфантерии С.К. Вязмитинова. 8(20) июня управляющий делами Комитета министров П.С. Молчанов сообщал Д.А. Гурьеву: «Комитет министров в заседании 6го сего июня по записке главнокомандующего в С[анкт]-Петербурге об ассигновании суммы на издержки для совершения печального обряда при погребении тела покойного генерал-фельдмаршала князя Голенищева-Кутузова Смоленского положил — так как основание церемониала о почестях при погребении поручено родственнику покойного сенатору Бакунину, то о суммах на издержки по сему случаю нужных относить ему к главнокомандующему в Санкт-Петербурге, по требованиям коего отпускать оные из казны» [17]. Издержки оказались довольно внушительными — 79 061 рубль 61 копейка [18]. Если к ним добавить сумму, потраченную на перевозку тела Кутузова из Пруссии в Россию, то расходы возрастают до 90 тыс. рублей. Для сравнения заметим, что похороны императора Павла I (1801 г.) обошлись казне в 108 218 рублей; траурные мероприятия императора Александра (1826 г.) — 822 971 рубль (ассигнациями).

Другой важный вопрос, стоявший перед печальной комиссией, заключался в выборе места захоронения. На первый взгляд, казалось бы логичным похоронить генерал-фельдмаршала в Александро-Невской лавре, где покоился прах генералиссимуса А.В. Суворова, однако выбор был сделан в пользу Собора Казанской иконы Божьей Матери. Кто определил место упокоения светлейшего князя? Изучение архивных документов позволяет ответить на этот вопрос вполне определённо — император Александр I.

11(23) мая 1813 года граф А.А. Аракчеев, находившийся в это время при императоре в главной квартире союзных монархов в деревне Обер-Гредиц (Силезия) [19], сообщал князю А.Н. Голицыну высочайшую волю: «Государь император изволил полагать… тело покойного фельдмаршала светлейшего князя Голенищева-Кутузова Смоленского для почести положить в Казанском соборе, украшенном его трофеями, о чём и представляет вашему сиятельству снестися с митрополитом и сделать ваше распоряжение общее с главнокомандующим в С[анкт]-Петербурге» [20]. Аналогичное письмо получил и Вязмитинов.

Чем руководствовался Александр I, останавливая свой выбор на Казанском соборе? Ведь в 1813 году он не был таким престижным, каким стал позже. Более того, в некоторых официальных документах того времени он часто именуется как «Казанская церковь». Именно погребение М.И. Кутузова в Казанском соборе во многом определило его дальнейшую судьбу, превратило как бы в символ победы Российской империи над объединенной Европой, в символ победы православия над католицизмом. Вспомним, как воспринималась в России война с наполеоновской Францией и её союзниками. Это была война с антихристом, война за сохранение православной веры.

А.Н. Голицын, не зная о том, что С.К. Вязмитинов также получил распоряжение об организации похорон М.И. Кутузова в Казанском соборе, информирует последнего о распоряжении императора и добавляет, что к приготовлению могилы в соборе необходимо привлечь архитектора А.Н. Воронихина, строившего собор [21].

В этот же день синодальный обер-прокурор доводит распоряжение императора до митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Амвросия: «Государю императору угодно, чтоб тело покойного фельдмаршала светлейшего князя Голенищева-Кутузова Смоленского положено было для почести в Казанском соборе, который украшен его трофеями. Имея честь сообщить монаршую волю, прошу Ваше высокопреосвященство сделать распоряжения о допущении архитектора Воронихина приуготовить место» [22]. Таким образом, никаких дискуссий о месте захоронения Михаила Илларионовича, о чём пишут некоторые авторы, не было. Просто все выполняли волю монарха.

А.Н. Воронихин хорошо осознавал, что церемониал погребения и внутреннее убранство собора должны символизировать всеобщую скорбь и подчёркивать заслуги полководца. Стены, пилоны и окна внутри собора драпировались чёрной тканью, в центре залы началось сооружение катафалка для установки гроба. Здесь трудились плотник Василий Кондратьев и столяр Пётр Демидов [23], кузнечные работы выполнялись Петром Юдицыным [24].

Место для могилы было определено в северо-восточной части собора напротив придела святых Антония и Феодосия Киево-Печерских. Для сооружения могилы потребовались вскрытие каменного пола внутри церкви и частичная разборка сводов подвала. Эту работу производила бригада рабочих под руководством каменотёсных дел мастера Грауфа [25]. Оборудование могилы (склепа) поручалось подрядчику Сергею Степанову [26]. Склеп был сооружён в подвальном помещении собора, для чего потребовалось около 6 тыс. кирпичей. Внутреннюю часть склепа обшили досками и обтянули чёрной тканью, по периметру могилы шли деревянные перила, выкрашенные в чёрный цвет.

За стенами собора также активно готовились к проведению траурной церемонии. План погребения был разработан в церемониальном департаменте Министерства императорского двора и уделов. Анализ архивных документов позволяет предположить, что его непосредственным разработчиком являлся правитель дел церемониального департамента А.С. Охлопков [27].

Одной из важных задач для организаторов похорон стала заготовка вещей и материалов, необходимых для погребения. Комиссия весьма экономно расходовала выделенные деньги. Все поступления денежных средств и их расходование заносились в специальную книгу. Для проведения траурных мероприятий старались максимально использовать имущество и вещи, оставшиеся от предыдущих погребений. Так, печальная колесница, на которой везли гроб с телом до Троице-Сергиевой пустыни, балдахин и табуреты под награды полководца были доставлены из Александро-Невской лавры. Часть вещей, прежде всего траурную одежду (плащи, шляпы, перчатки), заказывали портным или брали напрокат у частных лиц, в том числе, кстати, и генеральскую шпагу с темляком, за прокат которой иностранцу Натье выплатили 60 рублей [28]. В довольно приличную сумму — 400 рублей обошёлся казне прокат у того же Натье четырёх страусиных перьев, украшавших балдахин печальной колесницы во время перевозки тела в Казанский собор [29].

Недостающее имущество закупалось на вольном рынке. Ткани для оформления собора, катафалка, траурной кареты, печальной колесницы, обивки гроба поставили купцы Михаил Шатохин и Василий Нащокин, свечи — купец Гаврила Титов, лесоматериалы — купец Иван Скрябин [30]. Изготовление фамильных гербов было поручено Лаврентию (Лоренцу) Самуиловичу Витбергу, отцу знаменитого российского художника и архитектора А.Л. Витберга. Он изготовил 28 гербов: три из них — дворянского, графского и княжеского достоинства предназначались для приставов, следовавших в составе траурной процессии, а также для траурной кареты и катафалка, установленного в соборе, остальные нашивались на попоны, которыми покрывали верховых и цугных лошадей [31].

Оформлением катафалка эмблемами, коронами и венками занимался живописец Скотти [32], художник Карл Фохт расписал 88 знамён, размещённых под сводами собора, объёмные украшения (короны, орлы, венки, рамы) были изготовлены резчиками Лебланом, Кретином и Карлом Сигизмундом [33], гипсовые модели фигур, символизирующих четыре добродетели — благоразумие, твёрдость духа, мужество и человеколюбие, сделал С.С. Пименов — автор скульптур князей Владимира и Александра Невского, установленных в нишах Казанского собора, а также оформления арки Главного штаба на Дворцовой площади [34], позолотные работы — дело рук мастера Остенгрена [35]. Таким образом, к оформлению церемониала погребения М.И. Голенищева-Кутузова были привлечены выдающиеся отечественные художники, архитекторы и мастера.

Перевозка тела М.И. Голенищева-Кутузова из Троице-Сергиевой пустыни в собор Казанской иконы Божьей Матери была назначена на среду 11(22) июня, а погребение на пятницу 13(25) июня.

В среду в одиннадцать часов в Троице-Сергиевой пустыни собрались представители духовенства, родственники Михаила Илларионовича, а также другие особы, пожелавшие «…изъявить усердие сему знаменитому мужу и сопроводить тело его в столицу» [36]. После панихиды гроб установили на печальную колесницу под балдахином, запряжённую шестью лошадьми под чёрными попонами с нашитыми на них гербами светлейшего князя. Лошадей вели под уздцы шесть человек, облачённых в чёрные епанчи и шляпы с распущенными полями, украшенные флёром. Сверху гроб был накрыт специальным покровом из золотого глазета [37] с большими золотыми кистями по углам. Шнуры балдахина держали четыре обер-офицера, а гроб — четыре штаб-офицера, стоявшие на ступенях колесницы.

Впереди кортежа двигалась полицейская драгунская команда в составе двух взводов, затем шествовало духовенство, а за колесницей шли родственники и близкие светлейшего князя, в том числе вдова покойного со своими пятью дочерьми. Замыкала шествие военная команда в количестве 50 человек.

Маршрут движения был следующим: по Петергофской дороге через Калинкин мост, Петергофским проспектом до Морского собора, далее через Театральную площадь и Поцелуев мост, от него направо по набережной реки Мойки, затем по Средней Морской улице, через Исаакиевскую площадь, по Большой Морской улице на Невский проспект, по Невскому проспекту через Чугунный (Полицейский) мост и правой стороной тротуара — к собору Казанской иконы Божьей Матери [38].

На границе Санкт-Петербурга за каменным мостом через реку Таракановку [39] процессию встречали: митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амвросий, главнокомандующий в Санкт-Петербурге генерал от инфантерии С.К. Вязмитинов, управляющий Военным министерством генерал от инфантерии князь А.И. Горчаков, член Государственного совета генерал от кавалерии А.П. Тормасов, а также министры, сенаторы, знатные особы, военные и гражданские чиновники, дворяне, купцы и «всякого звания народ в бесчисленном множестве». Здесь же вновь была отслужена лития.

Вся дорога от Троице-Сергиевой пустыни до границы города и улицы столицы были устланы зеленью, а в некоторых местах и цветами. Для этого потребовалось заготовить 255 возов ельника [40]. От каменного моста вдоль дороги был выстроен почётный караул в составе 7 батальонов пехоты, 4 эскадронов кавалерии и 11 орудий [41]. По улицам столицы процессия должна была следовать особым порядком в соответствии с утверждённым церемониалом. Однако жители столицы, переполненные чувством благодарности к заслугам светлейшего князя, внесли свои коррективы в планы чиновников: как только печальная колесница въехала в пределы города, они выпрягли лошадей и «…везли на раменах своих драгоценный прах спасителя Отечества до Казанского собора» [42]. Очевидец этих событий Н.И. Тургенев писал А.И. Михайловскому-Данилевскому: «Все улицы, где везли фельдмаршала, были заполнены народом, все зрители плакали» [43].

Объём журнальной статьи не позволяет дать полное описание церемониала и перечень лиц, в нём участвовавших, поэтому отметим лишь некоторые моменты. Согласно церемониалу офицеры на бархатных подушечках несли награды покойного фельдмаршала: прусские ордена Красного Орла и Чёрного Орла, австрийский орден Марии Терезии, затем ордена российские: Святого Иоанна Иерусалимского, Святой Анны, Святого Владимира, Святого Георгия, Святого Александра Невского, Святого Андрея Первозванного, Знак портрета государя императора.

Ф.М. Синельников в своей книге пишет, что, кроме орденов, несли также маршальский жезл и шпагу, «осыпанную бриллиантами и с лавровым венцом» [44]. В архивных документах об этом сведений не обнаружено. Тем не менее анализ источников позволяет сделать вывод — во время погребения на гроб полководца была возложена шпага, арендованная у Натье. Утверждение Ф.М. Синельникова о том, что она была украшена бриллиантами, явное преувеличение. Судя по всему, украшением послужили стразы, которые уже тогда широко использовались для подобных целей.

Что касается наград, то при изучении архивных документов удалось выяснить, что прусские ордена были арендованы специально для траурных мероприятий. По всей видимости, это связано с тем, что ордена, которыми Фридрих Вильгельм III наградил российского главнокомандующего в Бунцлау, в соответствии с существовавшими в то время правилами возвратили прусской стороне сразу же после смерти Михаила Илларионовича.

Возле Казанского собора процессию встретил преосвященный Амвросий со знатнейшим духовенством. Гроб внесли в церковь и установили на катафалк, награды положили на табуреты, обитые красным бархатом. После этого была отслужена лития.

Гроб, в который был уложен прах Михаила Илларионовича, снаружи был обит венецианским бархатом тёмно-красного цвета и украшен золотым позументом, внутри — обтянут коленкором. Изготовил его столяр Левонтий Шилин [45]. Большие размеры изделия объяснялись тем, что внутри находился металлический ковчег с телом покойного. Гроб опирался на шесть бронзовых ножек в виде львиных лап, на крышке был изображён восьмиконечный крест, обрамлённый золотым галуном, для переноски имелись десять бронзовых скоб с изображением двуглавых орлов. Все бронзовые детали были ярко вызолочены. На боковых стенках, как мы считаем, находились две мемориальные пластины с изображением герба светлейшего князя.

Катафалк, сооружённый внутри собора, также имел внушительные размеры, был обит чёрной тканью и украшен двумя надписями: от входа в церковь — «Благость сотворил еси с рабом твоим, Господи! по словеси твоему»; от алтаря — «Паче враг моих умудрил мя еси, яко заповеди твоя взысках». Место для гроба обтягивал малиновый бархат с золотым позументом [46]. На фронтальной части катафалка помещались фамильные гербы, а также герб Смоленска, с боковых сторон наверх вели два входа с небольшими площадками, на площадках стояли обер-офицеры, принадлежавшие к свите покойного. Над гробом парил ангел-хранитель с лавровым венком в руках. При разработке проекта А.Н. Воронихин хотел разместить под куполом храма четыре объёмные фигуры ангелов, символизировавшие добродетели почившего, и Пименов, как уже говорилось, вылепил их модели, «но краткость времени не позволила того довершить, а посему один токмо ангел-хранитель души его держал лавровый венец над тем, кому сопутствовал в течение почти 70 лет» [47].

До настоящего времени считается, что катафалк был украшен знамёнами и штандартами, захваченными русскими войсками в многочисленных войнах против Османской империи и Франции. Однако в документах печальной комиссии содержатся сведения, что для траурных мероприятий, связанных с погребением М.И. Кутузова, живописцу Карлу Фохту было заказано 88 знамён, резчику Карлу Сигизмунду — «96 копьев и древок для знамён» [48], лепщику Калепиони — «32 орлика к знамёнам», «28 копейцев», «к оным же 8 гладких капителей» [49]. Позолотчик Остенгрен получил 950 рублей за позолоту огромных канделябров, выполненных в виде артиллерийских стволов, над изготовлением которых трудились резчики Карл Сигизмунд и Леблан, посеребрение подсвечников и т.п. [50]. Возникает вопрос: подлинные ли знамёна и штандарты украшали катафалк российского полководца? Впрочем, Воронихину важно было передать торжественность момента, поэтому «знамёна французские с венками лавровыми и турецкие с бунгчугами долженствовали напоминать о подвигах покойного, а равно и о почестях, принадлежащих достоинствам его» [51]. Так что были ли знамёна подлинными или нет, для него роли не играло.

Тело покойного генерал-фельдмаршала находилось в соборе с 11(23) по 13(25) июня 1813 года. Два дня столица прощалась с полководцем. Два дня люди всех сословий и званий шли поклониться праху спасителя Отечества. Возле гроба круглосуточно несли дежурство 30 офицеров и чиновников военного ведомства [52]. Общественный порядок внутри собора и возле него поддерживался силами городской полиции и войск Санкт-Петербургского гарнизона.

На следующий день, 12(24) июня 1813 года в шесть часов вечера в соборе состоялась служба, на которой присутствовали члены императорской фамилии: вдовствующая императрица Мария Фёдоровна; супруга Александра I императрица Елизавета Алексеевна; великие князья Николай Павлович (будущий император Николай I) и Михаил Павлович, а также великая княжна Анна Павловна [53]. По окончании панихиды «…их императорские величества и их императорские высочества соизволили поклониться телу [М.И. Голенищева-Кутузова] и оглядеть катафалк» [54]. Затем высочайшие особы удостоили своим посещением вдову светлейшего князя Екатерину Ильиничну.

Погребение состоялось в пятницу 13(25) июня 1813 года. Допускались на него, не считая членов царствующего дома, родных и близких покойного, только лица, имевшие специальные приглашения. Всего было отпечатано и разослано 650 пригласительных билетов [55]. Площадь перед собором и прилегающие улицы были заполнены «великим множеством народа». По прибытии в церковь великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича началась божественная литургия. Ректор Санкт-Петербургской духовной академии архимандрит Филарет произнёс трогательную речь. По окончании обряда последнего целования гроб был спущен с катафалка и установлен в могилу. Трехкратные ружейные и пушечные залпы войск, стоявших в почётном карауле возле Казанского собора, возвестили собравшимся о том, что прах генерал-фельдмаршала светлейшего князя М. И. Голенищева-Кутузова Смоленского предан земле.

После установки гроба в склеп вход в него был закрыт плитой из камня, а в стену вмонтирована мраморная плита с надписью «Князь Михаилъ Илларiоновичь Голенищевъ-Кутузовъ Смоленскiй. Родился в 1795^м году. Скончался в 1813^м въ городе Бунцлау». Эти работы были выполнены мастерами Грауфом и Петром Ажисом [56]. Последний изготовил также и украшение образа Смоленской Божьей Матери над могилой полководца. В 1814 году место захоронения было обнесено металлической оградой.

Среди исследователей до настоящего времени идут дискуссии по поводу авторства проекта этой ограды. Косвенным подтверждение тому, что эскиз ограды был выполнен А.Н. Воронихиным, служат выявленные в РГИА документы. Первоначально планировалось ограду отлить из чугуна на заводах известного российского заводчика и инженера Чарльза (Карла Николаевича) Берда. Судя по всему, именно ему послал архитектор свой эскиз, ибо ответ Берда от 20 июня (июля) 1813 года поступил на имя А.Н. Воронихина: «Чугунная решётка для надгробной [плиты] покойного князя Кутузова Смоленского по прекрасному чертежу от Вас доставленному, ежели сделать хорошо с постановлением на месте, стоить будет около трех тысяч рублей. Чертеж при сём возвращаю» [57]. Однако по предложению А.Н. Воронихина проект был изменён, и комиссия приняла решение изготовить «…железною с бронзою решётку» [58]. При этом её стоимость составила уже 4850 рублей [59]. Выполнение заказа поручили бронзовых дел мастеру П. Ажису. В соответствии с контрактом он должен был установить её к 10(22) декабря 1813 года, но фактически сделал это значительно позже. По данному факту губернатор Санкт-Петербурга даже назначил специальное расследование [60]. Лишь 27 сентября (9 октября) 1814 года могила М.И. Голенищева-Кутузова в Казанском соборе приобрела тот вид, который задумывался архитектором А.Н. Воронихиным.

Таким образом, несмотря на сложные взаимоотношения императора Александра I и М.И. Голенищева-Кутузова при жизни, ему после смерти были возданы почести, которые могут быть сопоставимы с монаршими. «Слава Кутузова неразрывно соединена со славою России», — писал А.С. Пушкин. Позднее перед Казанским собором был воздвигнут памятник М.И. Кутузову. Памятник полководцу, автором которого является академик Н.В. Томский, установлен в июле 1973 года и в Москве рядом с Кутузовской избой и музеем-панорамой «Бородинская битва». Надпись на гранитном постаменте гласит: «Михаилу Илларионовичу Кутузову, славным сынам русского народа, одержавшим победу в Отечественной войне 1812 года».

Двести лет прошло с того дня, как перестало биться сердце Михаила Илларионовича. Но память о выдающемся полководце и верном патриоте России генерал-фельдмаршале М.И. Голенищеве-Кутузове жива в народе. Его образ осеняет воинов Российской армии, служит примером беззаветного служения Отечеству.