Особняку Кенсингтонского парка

И.К. Капитонова, А.Б. Давидсон

Особняку Кенсингтонского парка

Русско-британские дипломатические связи насчитывают более 450 лет. Зрелый, даже весьма почтенный возраст. Много всего произошло за эти столетия. Наши страны были и торговыми партнерами, и соперниками. Были они и участниками «сердечного согласия» — Антанты, и непримиримыми противниками. В начале двадцатого столетия Россия пережила британскую интервенцию, а в середине того же века наши страны вместе проливали кровь против фашизма.

И все эти изменения прежде всего сказывались на дипломатах, которые раньше других оказывались «под рукой». Их и в заговорах обвиняли — что британца Локкарта в революционной России, что красного полпреда Красина в Лондоне. Им и в тюрьмах доводилось сидеть. Но и за королевской трапезой тоже сиживали и высочайшие награды за укрепление отношений между государствами получали.

Согласно некоторым свидетельствам новгородские купцы появились в Лондоне еще в начале XIII века, при Генрихе II. Начало же дипломатическим отношениям было положено в XVI веке. В 1525 г., направляясь в Испанию, русский посол князь Засекин нанес первый в истории русско-английских отношений визит в Англию. Что же до англичан, то они открыли Россию четвертью века позже. В 1553 г. английская экспедиция под командованием сэра Хью Уиллоби и Ричарда Ченслера, направившаяся на поиски северо-восточного пути в Китай и Индию на корабле «Эдуард Благое Предприятие», пристала в устье Северной Двины (впоследствии в этом месте был основан город Архангельск). В сопроводительном письме король Эдуард VI просил оказывать помощь экспедиции. В 1554 г. Ченслер добрался до Москвы, где был радушно принят царем Иваном IV. Через год он вернулся в Англию, но вскоре вновь прибыл в Москву для содействия установлению прочных торговых связей между Британией и Россией.

Какими были впечатления Ченслера о Москве? Дело было зимой, и англичанин удивлялся привычке русских «к суровому житию»: их не пугал ни холод, ни дальние путешествия. В обратный путь Ченслер отправился уже в сопровождении русского посла Осипа Непеи, и хотя у берегов Шотландии Ченслер и его корабль утонули, Непея же благополучно добрался до Лондона. К сожалению дорогие подарки, которые он вез из Москвы в Англию, были утеряны в результате кораблекрушения, но послу и без них удалось установить хорошие отношения с королевой Марией I. В мае 1557 г. из Англии в Россию отплыли корабли с различными товарами, в том числе с пушками, а Непея привез мастеров, врачей, аптекарей и других специалистов.

Русские и англичане только начинали присматриваться друг к другу. Зачастую одна сторона не понимала действий другой, усматривая в самых обыденных вроде бы вещах подвох или какой-то тайный умысел. Вот типичный пример такого непонимания: в 1584 г. английская королева Елизавета I приняла русского посла Р. Бэкмана в саду при дворце. Российский же дипломатический церемониал требовал, чтобы посла принимали в официальных монарших палатах в присутствии придворных. Поэтому в Москве «встреча в саду» вызвала недоумение и даже возмущение. Как это так — принимать посла в огороде!? Английским дипломатам пришлось оправдываться — это место «честное», прохладное, близ палат, да и люда там немного, к тому же в том саду «нет ни луку, ни чесноку».

Во второй половине XVI века Россия имела с Англией более тесные связи, чем с любой другой западноевропейской страной. Иван Грозный неоднократно предлагал королеве Елизавете I, которую он называл «сестрою», заключить русско-английский военно-дипломатический союз, но ее согласие не удалось зафиксировать на бумаге. Царь и королева вели довольно активную переписку. В 1570 г. английский дипломат Томас Рэндольф передал царю грамоту Елизаветы, в которой содержались гарантии, в случае необходимости, предоставления убежища, радушного приема царской семьи. Царь не оставлял попыток жениться на племяннице Елизаветы Марии Гастингс, но воспринятое в качестве очередной экзотической причуды сватовство не удалось: Грозному отвечали, что ее здоровье после перенесенной оспы так пошатнулось, что о замужестве не может быть и речи. Чем больше он жаловал англичан, тем хуже к ним относились в народе, а про него самого говорили, что «англичане царя испортили».

В то время, благодаря свидетельствам английских путешественников, в русских видели скорее дикарей, чем людей цивилизованных. Так, например, некий Г. Турбервиль жаловался, что в России «холод необычайный», а «люди грубы». Безусловно, подобные свидетельства сыграли свою роль в формировании у англичан, отличавшихся высокомерным пренебрежением ко всему чужеземному, определенного стереотипа в отношении русских. Сами же они чувствовали себя в России более чем вольготно. Слухи о разгульном образе жизни и бесчинствах работников Московской торговой компании дошли даже до Лондона, откуда в 1567 г. поступило специальное предписание о необходимости скромного поведения. (В нем осуждались пьянство, разврат, вызывающая роскошь в быту, увлечение медвежьими боями и собачьей охотой, что дает нам представление о том, как проводили свое время в России британские торговцы).

При Борисе Годунове англо-русские связи еще более упрочились. В 1584 и 1587 гг. английским купцам были дарованы грамоты на право свободной и беспошлинной торговли в России (в XVII веке эти привилегии были ими утрачены). Годунов отправил своих четверых племянников учиться в Англию (в Оксфордский университет). Когда власть в России сменилась, молодые люди решили не возвращаться на родину, став первыми русскими эмигрантами в этой стране.

В годы английской революции англо-русские отношения заметно ухудшились. В ноябре 1645 г. в Лондон прибыл русский гонец Герасим Дохтуров, направленный с извещением о вступлении на престол царя Алексея Михайловича. Гонец был очень удивлен, узнав, что Карла I в Лондоне нет и что он ведет войну с парламентом. Выступление русского посланника в парламенте было обставлено весьма торжественно, лорды слушали его речь стоя. Британский парламент был заинтересован в установлении хороших отношений с Россией, развитии с ней торговых связей. Однако рассказ вернувшегося в 1646 г. в Москву Дохтурова о положении в Англии произвел на царя неприятное впечатление, и в 1649 г. после казни короля Карла Алексей Михайлович повелел выслать из страны всех англичан. Английским купцам, утратившим теперь свое исключительное положение в России, разрешалось торговать только в Архангельске. Алексей Михайлович оказывал помощь наследнику Карла, будущему королю Карлу II, скитавшемуся в годы революции на континенте.

С англо-русскими отношениями связано много необычных событий. Не часто бывает, что в составе посольства в иностранную державу направляется сам правящий монарх, да еще на положении рядового сотрудника при трех официальных послах — Лефорте, Головине и Возницыне. Именно таким образом (под именем бомбардира Петра Михайлова) впервые посетил Лондон в 1698 г. Петр 1. Он побывал на корабельных верфях, в парламенте, в Оксфорде, астрономической обсерватории в Гринвиче, где беседовал с математиками и астрономами, наблюдал морские маневры в Портсмуте. В ходе этого визита на русскую службу были приглашены многие английские специалисты. Вильгельм III подарил Петру новый фрегат, ответным подарком русского царя стал крупный необработанный алмаз. В целом же миссию нельзя назвать удачной: заручиться поддержкой Британии в противостоянии с Турцией, а тем более заключить военно-политический союз Петр не смог. Интересам англичан не отвечало появление на востоке Европы мощного русского государства. С позиций сегодняшнего дня вряд ли можно назвать успехом и подписание «Табачного договора» с компанией адмирала лорда Кармартена, открывшего двери для проникновения никотина в Россию. Англичанам понравилось, что царь приехал в их страну не как монарх, а как ученый и инженер. Впрочем, их впечатления от Петра существенно разнились. Так епископ Солсберийский Г. Бернет был приятно удивлен уровнем образованности царя, в то время как писатель Джон Ивлин отмечал, что Петр и его окружение «просто невыносимы».

При Петре были установлены постоянные дипломатические и консульские представительства в Лондоне и Москве, налажена регулярная переписка с английскими монархами.

Бывали в начале развития наших отношений и просто казусы разного рода. Один из них случился как раз во времена Петра I с Андреем Матвеевым. Посол задолжал английским купцам, которые обратились к официальным властям своей страны с требованием посадить его в долговую тюрьму. Происшествие вызвало бурную реакцию среди иностранных дипломатов, и уже на следующий день после беспрецедентного задержания Матвеева послы других государств посетили заключенного и потребовали немедленно его освободить. Статс-секретарь дипломатического ведомства доложил о ситуации королеве Анне, и посол был отпущен. Разбирательство матвеевского дела заняло более года. Оскорбленный проявлением неуважения Англии к России и к ее представителям Петр требовал казни судебных исполнителей и жестокого наказания дерзких кредиторов. В итоге этот инцидент стал поводом для принятия британским парламентом закона о неприкосновенности дипломатических представителей. (Впоследствии это было сделано и другими государствами). Было также решено направить к Петру официального представителя, который бы принес ему извинения от лица королевы Анны. Таким представителем — первым Чрезвычайным Послом Британии в «варварской» России — стал Чарльз Уитворт.

К концу правления Петра отношения с Англией безнадежно испортились, в ноябре 1720 г. дело даже дошло до разрыва дипломатических отношений. Главной причиной кризиса, который продлился более десяти лет, были британские стратегические интересы, не допускавшие появления на Балтике мощной державы в лице России. После восстановления отношений при Анне Иоанновне в 1731 г. русским посланником в Лондоне был назначен 28-летний Антиох Кантемир, знаменитый сатирик, бичевавший русскую аристократию. В этот период при содействии небескорыстного фаворита царицы Бирона был подписан торговый договор, по которому английские купцы получили режим наибольшего благоприятствования, таможенные льготы при ввозе в Россию сукна, а также некоторые другие привилегии.

Заметное развитие отношения между двумя странами получили в правление Екатерины II. Безусловно, к тому были серьезные геополитические предпосылки. Но в тот капризный век фаворитизма не меньшую роль могло сыграть то обстоятельство, что близкая сподвижница императрицы — другая Екатерина — Дашкова — была влюблена в Англию. В британских учебных заведениях учились ее дети. Она много путешествовала по стране, посещала школы и университеты, музеи, ее салон в Эдинбурге стал центром общения русских и англичан. Близкому знакомству Дашковой с Британией способствовало то, что два ее брата — Александр и Семен Воронцовы — в разное время были российскими послами в этой стране. При Екатерине русские морские офицеры, направленные на учебу в Лондон, совершали на британских кораблях вокруг Африки походы в Индию. Среди них были Крузенштерн и Лисянский — те, кто потом вели первые русские корабли в кругосветное путешествие. Состоявший в переписке с Екатериной Георг III сообщал ей о своем желании поддерживать прочные политические связи с Россией, восхищался величием ее талантов и широтой просвещения. В свою очередь, канцлер Н.И. Панин считал Англию самой естественной союзницей России, с которой необходимо «поддерживать узы дружбы».

Вместе с тем, успехи России в «Восточном вопросе», в войне с Османской империей очень встревожили правительство Питта-младшего. Кроме того, во время американской Войны за независимость выступившая инициатором политики «вооруженного нейтралитета» Екатерина отказалась послать части русской армии против колонистов. Неудивительно, что к концу ее правления отношения с Англией обострились.

Когда Екатерины не стало, в англо-русских отношениях произошел полный разрыв. Павел I отправил в отставку с поста русского посла в Англии Семена Романовича Воронцова, который сделал очень много для улучшения отношений между нашими странами. Девятнадцатый век Павел начал с попытки похода на Индию. В январе 1801 г. он отдал приказ генерал-майору Матвею Платову возглавить поход в Хиву и Бухару, чтобы оттуда идти на Индию. Уже через месяц войско (22 с половиной тысячи казаков, вооруженные не только саблями и штыками, но и 22 орудиями) выступило в поход. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, но успели они дойти только до Самарской губернии. Павла не стало, а его преемник на троне Александр 1 приказал казакам вернуться на Дон и разойтись по домам. Вся эта затея стоила казне больше полутора миллионов тогдашних рублей.

Послом в Лондон Александр I вновь назначил Воронцова, восхищавшегося конституционным строем и английским образом жизни. Считая Англию самым выгодным для России союзником, он побуждал императора в союзе с нею начать войну против Наполеона.

Безусловно, в дипломатических сношениях посол — ключевая фигура. Это утверждение особенно верно для XVIII-XIX веков и отношений между монархиями. Однако даже тогда выдающуюся роль в дипломатии могли сыграть люди, не имевшие громких титулов и не занимавшие видных официальных постов. Обычной практикой того времени было создание при российских дипломатических представительствах православных храмов. Была церковь и при нашей миссии в Лондоне. В ней служил протоиерей Яков Смирнов, которому в 1800 г. был пожалован Орден Святого Иоанна Иерусалимского и тысяча гиней «за усердие в исполнении возложенных поручений по делам службы». В переписке с русским послом в Англии Федором Растопчиным и послом в Париже Александром Куракиным протоиерей подвергал подробному анализу ситуацию в стране и сообщал о планах британского кабинета. О Якове Смирнове и его роли в российско-английских отношениях известно очень мало, однако же, по всей видимости, у русских послов были основания для того, чтобы запрашивать мнение простого протоиерея при составлении политического доклада императору.

Первые английские клубы и кофейни, английские магазины и мастерские появились в России в последней четверти XVIII века. Но настоящая англомания охватила русское дворянство в первые десятилетия XIX века — время тесного сотрудничества с Британией в борьбе против Наполеона и в установлении порядка в постнаполеоновской Европе. Тогда стали модными не только английские технические новшества и товары, но и образ жизни. А вот со второй трети девятнадцатого века и до 1907 года — несколько десятилетий — между Россией и Британией отношения были совсем недружественными. Порой — просто враждебными. Были, к сожалению, объективные причины. Как ужиться двум самым большим империям — Британской и Российской? Они занимали все больше пространства, и их геополитические интересы приходили в противоречие друг с другом.

Мечтой российских императоров было овладеть Босфором и Дарданеллами, чему всячески противилась Британия. В письме Николая I королеве Виктории выражалась озабоченность ухудшением англо-русских отношений, и надежда на то, что они не станут еще хуже в связи с успешными действиями русской армии и флота против Турции. Это было «последнее средство» предотвратить войну между двумя державами, причин для которой, по мнению Николая, не было. И все же, расширяясь в Средней Азии, Российская империя все ближе придвигалась к Индии, которая была для Лондона «жемчужиной британской короны». Один из результатов — лобовое столкновение — Крымская война.

Были и другие схватки, не вооруженные. Но, тем не менее, очень острые и болезненные. В русско-турецкой войне 1877-1878 гг. Британия напрямую не участвовала. Но усиления России на Балканах не хотела. А уж о Босфоре и Дарданеллах — и говорить нечего. Любопытно, что влюбленная в молодости и даже желавшая выйти замуж за российского цесаревича Александра королева Виктория пять(!) раз угрожала отречься, если Великобритания не займет в ходе войны более враждебную России позицию. Хотя Россия войну выиграла, отправившая свой флот к Дарданеллам Великобритания не дала ей воспользоваться плодами победы. Антирусские настроения охватили тогда довольно широкие круги британского общества. С подмостков лондонского театрального представления гремела песня:

Мы не хотим войны,
Но если уж придется,
У нас хватит людей и кораблей
И денег, чтобы воевать.

В песне была и такая строка: «Русским не видать Константинополя!».

Но и русские в долгу не оставались:

Угостить вас будем рады;<
Только яства не легки:
На горячее — снаряды,
На холодное — штыки[1].

Как только не честили Англию! «Коварный Альбион» — это было далеко не худшее. Крымская война стала причиной возникновения в России антибританской (и антифранцузской) патриотической поэзии. Это было масштабным проявлением англофобии.

Какое ни возьми событие мировой истории второй половины девятнадцатого века, Великобритания и Россия всегда стояли по разные стороны. И даже в начале двадцатого столетия. В ходе англо-бурской войны 1899—1902 гг. в российской печати шла бурная антианглийская кампания. В Трансвааль на помощь бурам ехали русские добровольцы. А во время русско-японской войны 1904—1905 гг. Великобритания всячески поддерживала Японию. До добровольцев, правда, дело не дошло.

За всем этим стояли, конечно, реальные противоречия. Но было и просто взаимное непонимание. Как было России понять Великобританию? Разные традиции, разный быт, разные общественные порядки. Николай I еще в молодости провел в Британии четыре месяца, но она, как отмечал крупнейший отечественный англовед Николай Александрович Ерофеев, осталась для царя «книгой за семью печатями». В свой первый визит Николай за четыре месяца только один раз побывал в парламенте, да и то только для приличия. А делил свое время между светскими приемами и посещениями казарм и воинских парадов. В 1839 г. царь послал в Лондон специальную дипломатическую миссию во главе с бароном Брунновым. Но англо-российские противоречия в Османской империи, которую мечтавший о Босфоре, и Дарданеллах Николай называл «больным человеком», казались непреодолимыми.

В 1844 г. Николай вновь приехал в Лондон. Тогда он был уже умудрен двадцатилетним управлением России. Но и тут он мало что понял в Британии. Встречался с английскими министрами, но как самодержец говорил в основном сам — как у себя в России. Привык не обсуждать, а повелевать и не очень слушать собеседников. Николай изрядно удивил королеву Викторию тем, что по прибытии в Виндзор потребовал для себя охапку соломы, на которой собирался спать.

Во время Крымской войны тысячи русских солдат заплатили жизнями за непонимание императора. Да и сам он перед смертью считал, что наделал много ошибок.

При Николае в англо-российских отношениях произошел любопытный инцидент. В 1932 г. он отказал в агремане Стратфорду Каннингу, которого британское правительство хотело направить послом в Россию. Поскольку кандидат был известен своими антироссийскими интригами, в выдаче агремана было отказано. Чтобы сохранить лицо, британский премьер Пальмерстон предложил такой «компромисс»: персона нон грата приедет в Петербург и покинет его сразу же после вручения верительных грамот. Царь ответил категорическим отказом, сообщив при этом, что готов даже наградить несостоявшегося посла орденом, только чтобы он никогда не ступал на русскую землю. Каннинга направили в Константинополь, где он удачно осуществил очередную интригу против России, приведшую к Крымской войне.

Вражда двух империй прекратилась сто лет назад. В 1907 г. Были подписаны несколько российско-британских соглашений, которые касались размежевания в Азии. Но по существу их значение было куда больше. Перед лицом усиливающейся военной мощи Германии Россия присоединилась к англо-французскому союзу, заключенному в 1904 г. и названному «Сердечным согласием» — Антантой. Союз привел к тому, что в Первой мировой войне три страны выступали единым фронтом.

В смягчении англо-русских противоречий немалую роль сыграли два дипломата. Александр Петрович Извольский, который был министром иностранных дел в 1906—1910 гг., и еще больше его преемник — Сергей Дмитриевич Сазонов. Он был главой внешнеполитического ведомства в 1910—1916 гг.

Десятилетие с 1907 г., с заключения англо-русского союза, до октябрьской революции 1917 г., было лучшим в англо-русских отношениях по сравнению как с предыдущими десятилетиями, так и с последующими. Внутри этого десятилетия наилучшим периодом являются 1910—1016 гг. — время, когда во главе Министерства иностранных дел стоял С.Д. Сазонов, несостоявшийся посол России в Лондоне.

Конечно, сближение России с Великобританией нельзя объяснять только фигурой Сазонова. Были объективные причины, государственные интересы. Но в обстановке не очень последовательных действий Николая II и той министерской чехарды, которую он создал, роль Сазонова оказалась весьма значительной. Он не только делал все возможное — и, кажется, даже почти невозможное — для сближения наших государств на мировой арене. Его деятельность стала как бы катализатором сближения не только в политической, но и в общественной, и в культурной сферах.

Либеральные круги России приветствовали сближение с Великобританией: Милюков, Родзянко, октябристы и кадеты в Думе, а еще больше — писатели и поэты, журналисты, воспитанные в уважении и любви к английской культуре. Обмениваются делегациями парламенты, англичане приглашают к себе русских литераторов. Корней Чуковский, Алексей Толстой, Владимир Набоков (это его сын стал потом знаменитым писателем) пишут книги об Англии. О ней с симпатией говорят историки Василий Ключевский и Александр Савин. В обеих странах создаются общества укрепления двусторонних связей.

Казалось, дело идет к дальнейшему сближению. Оно связано с именем Сазонова настолько тесно, что, в конечном счете, это и привело к его отставке. В 1916 г. во влиятельных, даже правительственных кругах России усилились прогерманские настроения, вплоть до стремления к сепаратному миру с Германией. Сазонов оказался уже не ко двору, и Николай II освободил его от должности министра иностранных дел.

Это решение, даже когда оно было еще предположением, вызвало тревогу у союзников России в Первой мировой войне, особенно у Великобритании. Английский посол Джордж Бьюкенен совершил поступок, считающийся недопустимым и невероятным в дипломатической практике: в июле 1916 г. он послал царю Николаю II секретное послание, в котором предостерегал его против этого шага, указав на серьезные последствия возможной отставки министра для важных дипломатических переговоров.

С мнением британцев Николай II считаться не стал. Уволил Сазонова, который отправился на несколько дней для краткого отдыха в Финляндию (так называли тогда дачные районы на Кольском перешейке), без какого-либо предупреждения, а вместо него назначил Б.В. Штюрмера. Царь не захотел сообщить об отставке лично. Впрочем, это был его обычай.

Сазонова назначили послом в Лондон, но он не уехал немедленно, потому что в Петрограде ждали большую и очень ответственную делегацию из Великобритании во главе с военным министром лордом Милнером. Переговоры, в которых принял участие и Сазонов, закончились совсем накануне Февральской революции. Затем — бурные события Октября. Исполнять обязанности посла он так и не успел: в Лондон приехал уже позднее, в роли эмигранта.

А как относились к Великобритании сам последний российский император и оказывавшая на него большое влияние супруга, которую многие считали немкой? Она и была немкой по крови. Да и у Николая преобладала немецкая кровь — из поколения в поколение его предки женились на немецких принцессах. Но императрица была также внучкой и воспитанницей британской королевы Виктории. Во время войны она даже в письмах к мужу, написанных, кстати, по-английски, проклинала Германию. Императрица приветствовала, когда в декабре 1915 г. британский король Георг V (двоюродный брат Николая II) произвел его в фельдмаршалы британской армии. В то же время, разделяя мнение Г. Распутина, она приветствовала гибель другого фельдмаршала — британского военного министра Китченера, направлявшегося в Россию для переговоров. Да и сам Николай II в начале XX века проклинал Великобританию, радовался ее поражениям, о чем сообщал в своем дневнике. И с кайзером Вильгельмом придумывал, как побольнее прищучить зловредную Британию. Но вступил в союз не с кайзером, а против него!

Советская власть унаследовала те предрассудки против Великобритании, которые были в дореволюционной России. И прибавила к ним свои. В 1927 г., в один из периодов крайнего обострения отношений, в советских городах были организованы демонстрации с лозунгами «Наш ответ Чемберлену» и «Лорду — в морду». В энциклопедиях Черчилля называли фашистом. И даже в годы, когда обе наши страны вместе сражались в антигитлеровской коалиции, Сталин (впрочем, не без оснований) относился и к Великобритании, и к Черчиллю с особой подозрительностью.

К счастью, это не охватило сферу культуры. К широко известным с давних пор Шекспиру, Скотту, Диккенсу и Теккерею российский читатель получил Голсуорси, Пристли и Шоу, британских поэтов в великолепных переводах Маршака. Школьники в годы войны пели песню о капитане английского эсминца Джеймсе Кеннеди. Там были такие строчки:

Ценный груз доверен Вам, Джеймс Кеннеди,
В СССР свезти друзьям, Джеймс Кеннеди.

И еще такие:

И британский офицер Джеймс Кеннеди
Носит орден СССР, Джеймс Кеннеди.

Среди советских дипломатов было немало таких, кто всячески старался улучшить отношения с Великобританией. Многое сделано Г.В. Чичериным, М.М. Литвиновым. И не только в годы, когда он возглавлял Наркомат иностранных дел, но еще в январе 1918 г. Он был дипломатическим представителем РСФСР в Великобритании.

Конкретной работой по установлению дипломатических отношений в советское время занимался Леонид Борисович Красин, который отправился в Лондон в 1920 г. После непростых переговоров 16 марта 1921 г. им было подписано торговое соглашение с Великобританией — документ огромного исторического значения. Тем самым Великобритания признавала Советскую Россию де-факто. Стороны взяли обязательство обменяться официальными представителями, имеющими дипломатические привилегии, для ведения торговли и выдачи виз, а также не устанавливать блокаду. Это соглашение помогло в установлении таких же отношений с другими странами. В 1921 — 1923 гг.Л.Б. Красин был торгпредом в Британии и — такое было тогда возможно — одновременно руководил Наркоматом внешней торговли в Москве.

В мае 1923 г. в англо-советских отношениях возник острейший конфликт. Министр иностранных дел Великобритании лорд Керзон обвинил Москву в нарушении подписанного Л.Б. Красиным торгового соглашения 1921 г. и по существу предъявил ультиматум советскому правительству. Срок ультиматуму был установлен — 10 дней, в противном случае Москве угрожали разрывом англо-советского торгового соглашения 1921 г. Требований было очень много, в том числе и таких, как отзыв советских представителей из Ирана и Афганистана и принесение извинений за их якобы неправильные действия против Британской империи. Споры о справедливости и несправедливости каждого из них длились еще долго, а историками продолжаются до сих пор. Но этот конфликт был урегулирован, в значительной степени благодаря Л.Б. Красину, который в конце 1925 г. стал полпредом СССР в Лондоне.

После установления первым лейбористским правительством дипломатических отношений между СССР и Великобританией (2 февраля 1924 г.) советское посольство первоначально располагалось в здании бывшего царского посольства — Чешем Хаус, арендованного Россией на 50 лет. В мае 1927 г. по вине консервативного правительства О. Чемберлена, обвинившего нашу страну в ведении «антианглийской пропаганды», дипломатические отношения между нашими странами в который раз были прерваны. Новый адрес — Кенсингтон Пэлас Гарденс, 13 — посольство приобрело уже после восстановления отношений вторым лейбористским правительством Макдональда в 1929 г. С тех пор оно обитает рядом с Кенсингтонским парком в центре Лондона — на земле, принадлежавшей когда-то Кенсингтонскому дворцу (королевской резиденции в XVII—XVIII вв.), затем — графу Харрингтону, а позже — миллионеру Л. Ричардсону. Россия владеет зданием на правах аренды, которая в 1991 г. была продлена на 99 лет (ежегодная символическая плата за аренду здания составляет 1 фунт стерлингов; плата за особняк Харитоненко на Софийской набережной в Москве, в котором располагается резиденция британского посла, составляет 1 рубль).

Важную роль в развитии англо-советских отношений в предвоенные годы сыграл Иван Михайлович Майский (настоящая фамилия Ляховецкий). Он был послом в Великобритании 11 лет, с 1932 по 1943 г. Еще до этого, в 1925-1927 — советником полпредства в Лондоне. А еще раньше, до революции, несколько лет прожил в Великобритании эмигрантом. Для российско-британских отношений он сделал очень много: способствовал, в частности, подписанию в феврале 1934 г. торгового соглашения с Великобританией, англо-советского Союзного договора 1942 г. Он участвовал во многих важных переговорах, переводил Сталину и Молотову. Прекрасно зная Британию, И.М. Майский установил связи с широкими кругами британской общественности. Он был знаком с премьер-министром Южно-Африканского Союза, фельдмаршалом Яном Смэтсом, другими государственными деятелями британских доминионов. В 1942 г., во время войны, именно И.М. Майский устанавливал консульские отношения с доминионами. Он хорошо знал многих политиков других стран Европы и мира. Что же до крупных политиков Великобритании, он, кажется, знал всех, в том числе А. Идена, Ллойд Джорджа, Батлера, разумеется, У. Черчилля — бывал даже у него в поместье. Порой ему приходилось испытывать на себе гнев У. Черчилля, когда тот уже стоял во главе государства. Так, в частности, А. Иден отмечал в своем дневнике в ноябре 1941 г., что, получив послание Сталина, в котором высказывалось недовольство по поводу затяжки Великобританией объявления войны Финляндии, премьер-министр «был очень зол и довольно груб с Майским»[2]. Впрочем, Черчилль ценил Майского как интересного, знающего и способного самостоятельно мыслить собеседника, и на встречах со Сталиным отзывался о нем как о «хорошем после». Советский посол играл важную роль в отношениях между Черчиллем и Сталиным, по мере возможности сглаживая острые углы, возникавшие при общении этих двух лидеров.

И.М. Майского поддерживал М.М. Литвинов, но с его уходом в мае 1939 г. с поста наркома иностранных дел положение посла пошатнулось. Как известно, тогда, в конце тридцатых, многие кабинеты в Наркоминделе опустели — их хозяев арестовали. Были отозваны и многие дипломаты, работавшие за границей. Во второй половине тридцатых годов были репрессированы более 140 сотрудников Наркоминдела. Закрывать кадровые бреши направлялись люди, не имевшие зачастую ни должного образования, ни необходимого опыта. При всей своей осторожности И.М. Майский даже вынужден был в декабре 1937 г. пожаловаться на такую ситуацию в Центр и напомнить, что дипломатическая работа в Лондоне весьма сложна и требует особой деликатности.

И.М. Майского тогда не тронули. Но Сталин сказал о нем: «Слишком много болтает». Послу было чего бояться, и, опасаясь возможных доносов и решив подстраховаться, в конце 1941 г. Он переправил Сталину из Лондона свои дневниковые записи за семь лет. В письме Сталину от 6 декабря 1941 г. он отметил «известный интерес дневника с исторической точки зрения» и добавил: «Направляю мой дневник Вам. Делайте с ним, что найдете нужным»[3].

Из Лондона его все же отозвали в 1943 г. Черчилль сказал как-то, что для посла важно быть «неподатливым». Очевидно, этого как раз и не хватало И.М. Майскому: Сталин считал, что посол слишком уж оправдывает затяжку с открытием союзниками второго фронта в Европе. Сообщение о вызове И.М. Майского в Москву наделало много шума в британской столице. Министр иностранных дел А. Иден справедливо расценил отзыв посла как выражение недовольства Сталина по случаю неоднократного переноса союзниками открытия второго фронта в Европе. Москва давала понять, что рассчитывает на большее взаимодействие с Великобританией и США. Майский был назначен одним из заместителей наркома. Самостоятельность его действий на этом месте была очень ограничена, связи с политиками — и подавно. После войны он был переведен на работу в Академию наук, а в 1953 г. арестован, обвинен в связях с иностранной разведкой и даже с Берией. В тюрьме он пробыл два года. Но реабилитирован был не сразу.

Имя посла И.М. Майского прочно вписано в предвоенные попытки создания системы коллективной безопасности в Европе. Они хоть и оказались безрезультатными, но в том, что уже в первые месяцы после нападения фашистской Германии на Советский Союз удалось очертить контуры антигитлеровской коалиции и быстро продвинуться к ее реальному созданию есть и его заслуга.

Вместо Майского послом в Великобритании был назначен Федор Тарасович Гусев. Черчилль был обижен назначением послом СССР малоизвестного дипломата, в результате выдача агремана Гусеву задерживалась более трех недель (Кстати сказать, история англо-советских отношений знает случай назначения посла и без запроса агремана: так, вопрос о назначении послом Панкина в 1991 г. был решен путем «дружеского разговора» по телефону между президентом Горбачевым и премьер-министром Мэйджором).

Начало деятельности Гусева в Лондоне складывалось неблагоприятно: при встрече с Черчиллем в октябре 1943 г. тот вернул послу как «непрочитанное» (unred) составленное в жестких тонах послание Сталина от 13 октября, содержавшее протест против сокращения британских военных поставок северным путем, а также нежелание пойти навстречу предложению Лондона об увеличении численности британских военнослужащих на Севере СССР. (Такая форма применяется в дипломатической практике в редких случаях, чтобы не ухудшать и без того напряженные отношения). Поскольку, уходя, посол не взял переданного ему премьер-министром конверта, то Черчилль, провожая Гусева до двери, буквально на пороге вложил ему послание в руку. В Москве расценили это как «очередную истерику» британского премьера[4]. После этого Черчилль не принимал посла более полугода, хотя с его предшественником встречался регулярно, по крайней мере, дважды в месяц, и подолгу беседовал. (Ожидание Гусева — ничто по сравнению с мытарствами английского посла в России Чарльза Уитворта, ожидание которым повторной аудиенции у Петра I составило более года, причем о нем забыли не только при дворе русского царя, но и в Лондоне).

Гусев был по совместительству представителем СССР в Европейской консультативной комиссии (ЕКК), состоящей из представителей трех держав (Франция присоединилась к ним в ноябре 1944 г.), не без трудностей занимавшейся выработкой документов об обращении с побежденной Германией и ее сателлитами, а также подготовкой соглашения с Австрией. Он был участником многих встреч, на которых решались проблемы послевоенного мирного устройства, в том числе и некоторые вопросы деликатного свойства. Так, например, согласно дневниковым записям Гусева, проблема разделения сфер влияния в Европе была поднята британцами и обсуждалась на встрече посла с А. Иденом еще в мае 1944 г. — почти за полгода до знаменитого «процентного соглашения» Черчилля — Сталина (октябрь 1944 г.). Но в данном случае речь шла не о всей Европе, а лишь о «преимущественных интересах» Великобритании в Греции, а СССР — в Румынии[5].

Одним из самых острых в англо-советских отношениях военного времени, помимо открытия второго фронта, был польский вопрос, охарактеризованный главой Форин офис Иденом как самый трудный в его политической деятельности[6]. Послу приходилось неоднократно указывать британской стороне, в том числе Идену, что дело не в том, нравятся ли нам отдельные члены находящегося в Лондоне эмигрантского польского правительства, а в том, что «они проводят враждебную политику в отношении Советского Союза», включая призывы к войне с ним. Черчилль считал проблему создания правительства в Польше более важной, чем проблему ее границ, и был готов идти на признание советско-польской границы по линии Керзона (с включением в состав СССР г. Львова) ради скорейшей реорганизации на выгодных для Лондона условиях польского правительства. Относясь к Гусеву негативно, он даже предпринял попытку (к счастью, провалившуюся) убрать его руками Сталина, обвинив советского посла в передаче в прессу информации из некоторых посланий Генералиссимуса.

Гусев много ездил по стране, активно участвовал в акциях, организованных британской общественностью. Он встречался со «специалистами» по России, в частности, с гендиректором департамента по ведению политической пропаганды, участником печально известного «заговора послов» Брюсом Локкартом. Как отмечает Гусев, на встрече в посольстве 1 сентября 1944 г. Локкарт «изображал из себя лучшего знатока России и даже хвастался, что в июне 1941 г. сильно повлиял на Черчилля в сторону союза с СССР». Согласно Локкарту, перед своим знаменитым выступлением по радио 22 июня 1941 г., в котором он обещал оказать помощь Советскому Союзу в борьбе против Германии, премьер якобы поинтересовался, выдержит ли Россия. На что получил от него следующий ответ: «Несомненно выдержит, так как она крепче царской России и обладает таким внутренним единством, о каком царская Россия не могла и мечтать»[7]. Любопытное признание человека, пытавшегося в 1918 г. с помощью организации восстания свергнуть советскую власть.

Гусеву удалось наладить хорошие отношения с супругой Черчилля Клементиной, исполнявшей роль «холодного душа», гасившего бурную реакцию британского премьера на некоторые дипломатические шаги Москвы. В намерении как-то сгладить явное неприятие им советского посла Черчилль встречался с ним на «нейтральной» территории — на обеде у главы Форин офис. Его негативное отношение к Гусеву было окончательно преодолено лишь после того, как в октябре 1944 г. в ходе англо-советской встречи на высшем уровне в Москве Сталин неожиданно произнес тост в честь своего «лучшего друга» посла в Великобритании. В результате этого дипломатического хода британский премьер стал относиться к Гусеву куда более внимательно.

Братство по оружию закончилось сразу после общей победы. В наших отношениях с Британией вновь наступил период напряженности и вражды. Более того, Великобритания в лице своего самого авторитетного «политического тяжеловеса» Черчилля выступила инициатором холодной войны. В беседе с Гусевым 18 мая 1945 г. еле сдерживавший себя британский премьер заявил, что британская сторона «полна протестов»: «Я хочу, чтобы вы поняли, что мы весьма обеспокоены существующим положением (он имел в виду англо-советские разногласия по вопросам Польши, Триеста, Австрии, Чехословакии и пр. — Н.К.), и я приказал задержать демобилизацию воздушного флота». Черчилль говорил с раздражением и на повышенных тонах. «Вы являетесь великой нацией и своей борьбой заслужили равное место среди великих держав, но и мы, британцы, являемся достойной нацией, и мы не позволим, чтобы с нами обращались грубо и ущемляли наши интересы»[8]. В это время он внутренне был готов к осуществлению операции «Немыслимое» (войны объединенных англо-американских сил и сохранившихся войск вермахта против Советского Союза, которую, согласно подписанному 22 мая (!) плану предполагалось начать 1 июля 1945 г.), о чем стало известно лишь 40 лет спустя. План операции был забракован Генштабом Великобритании как «фантастический», поистине он оправдывал свое название. Впоследствии личный врач британского премьера лорд Моран объяснял подобные непостижимые поступки Черчилля в последний год войны высочайшей степенью нервного и физического истощения.

На десятилетия вокруг СССР и его союзников опустился «железный занавес». Показательную зарисовку характера контактов советского посольства с британскими властями в тот период дал в своих мемуарах Андрей Андреевич Громыко, который и сам был послом в Великобритании в 1952-1953 гг. По его оценке, главная особенность бесед посла Гусева с министром иностранных дел Бевином состояла в том, что они «нередко старались как бы перемолчать друг друга». Посол ставил перед министром тот или иной вопрос, высказывал пожелание получить ответ и терпеливо его ожидал. Однако ответа часто подолгу не было. Бевин, считавшийсяв Форин офис искусным переговорщиком, «громко говорил своим густым басом обо всем, но только не по существу вопроса. Он даже не предлагал встретиться через день или два, когда будет в состоянии дать ответ»[9]. В 1946 г. Гусев вернулся в Москву на пост заместителя министра иностранных дел, а его место занял Георгий Николаевич Зарубин.

С непродолжительным пребыванием Громыко послом в Лондоне связан любопытный протокольный момент. В 1952 г. Скончался король Георг VI, а коронация его дочери в качестве королевы Елизаветы II предстояла только в следующем 1953 г. Верительные грамоты Громыко Елизавета приняла, будучи наследной принцессой, то есть еще не являясь формально узаконенной главой государства.

В годы холодной войны наши страны в любом конфликте в любой части мира оказывались, как правило, по разные стороны барьера. Во время Суэцкого кризиса 1956 года для прекращения тройственной агрессии против Египта Советский Союз вынужден был даже прибегнуть к угрозе применения оружия в отношении британских войск. Все это не могло не сказываться на положении советского посольства в Великобритании и его деятельности.

Для развития российско-британских отношений много сделали не только послы (Яков Александрович Малик, Александр Алексеевич Солдатов, Михаил Николаевич Смирновский, Николай Митрофанович Луньков, Леонид Митрофанович Замятин и др.), но и ученые: академик-филолог Михаил Павлович Алексеев, детально изучивший историю наших культурных связей, историк Николай Александрович Ерофеев, среди книг которого особенно выделяется одна — об образе Англии в России.

Видный советский ученый, академик Владимир Григорьевич Трухановский начинал как дипломат, участвовал в исторических международных конференциях в Сан-Франциско и Потсдаме, заложивших основы послевоенного миропорядка. Он работал в МИДе и в первые послевоенные годы, как раз на британском направлении. Перейдя в 1953 г. на научную работу, создал серию работ о «жизни замечательных людей» Великобритании — Черчилля, Идена, Дизраэли, Нельсона. Его монографии, охватывающие большую часть британской новейшей истории, по праву считаются классикой отечественного англоведения.

Большой интерес представляют воспоминания Трухановского о Потсдамской конференции, участником которой он был. Он отмечает, что за столом переговоров члены «Большой тройки» вели себя по-разному: Трумэн был в хорошем настроении и «не особенно вникал в суть споров. Зато его помощники были начеку и усердно отстаивали интересы США». Что касается Черчилля, то он «был раздражен, заметно нервничал. Очень многословный, он говорил, упершись тяжелым взглядом в стол перед собой. Причина его состояния была ясна: создатель антигитлеровской коалиции, ее лидер, Черчилль с 1943 г. утратил свою ведущую роль в «Большой тройке». Соотношение сил изменилось. Теперь лидировали США, второе место занял Советский Союз», который, «вопреки прогнозам союзников, пришел к финишу не обескровленным, а напротив, набравшим небывалую военную мощь. В Потсдаме среди западных генералов ходили такие разговоры: «Русским нужны только ботинки, чтобы достичь Ла-Манша, и только приказ, чтобы дойти до Бискайского залива».

Однажды Черчилль взялся к утру сформулировать позицию, по которой, казалось, удалось договориться. «Утром он читает свой текст и спрашивает: «Утверждаем?» Сталин просит прочесть еще раз, помедленнее. Черчилль повторяет. После паузы Сталин говорит: «На слух хорошо, но надо вчитаться». Он предлагает распечатать документ, раздать делегациям и затем вернуться к этому вопросу. Больше к нему «уже никогда не вернулись: Черчилль понял, что Сталин передумал»[10].

Воспоминания Трухановского позволили уточнить детали известного эпизода, когда Трумэн сообщает Сталину об изобретении ядерного оружия. Этот разговор происходил в присутствии двух десятков людей, которые впоследствии описали его по-разному и неточно. Согласно Трухановскому, «по окончании заседания Трумэн поднялся и направился к Сталину; видя это, тот тоже сделал пару шагов навстречу. Переводчик Павлов, как обычно, в ту же минуту оказался у локтя Сталина. Президент тихо произнес несколько слов». Черчилль и Иден при этом, «стараясь не обнаружить своего интереса, наблюдали за реакцией Сталина. Именно по их настороженности я понял, что речь между Трумэном и Сталиным идет о чем-то крайне важном. Сталин молча выслушал президента, кивнул головой и направился к выходу. Американцы и англичане казались растерянными».

А. Иден в мемуарах отмечает, что союзники ожидали от потрясенных русских просьбы поделиться секретом создания ядерного оружия, однако ее не последовало. На основании этого и был сделан вывод, что ограничившийся кивком головы и кратким «спасибо» Сталин просто не понял, о чем идет речь. На самом деле Сталин сразу же понял суть дела. Что же касается «спасибо», то согласно Павлову, это слово не было сказано. По- видимому, — отмечает Трухановский, — «Сталин сделал это умышленно: он понимал, что союзники хотят использовать бомбу для нажима на Советский Союз. За что же тут благодарить? Неточность у Идена вполне понятна: английский джентльмен не мог допустить, что кивок головы собеседника не сопровождается обычными в таком случае словами благодарности»[11].

Крупным российским англоведом был также ученый и дипломат Виктор Иванович Попов, работавший в 80-х гг. послом СССР в Великобритании. У него сложились хорошие отношения с британскими премьерами Г. Вильсоном, Дж. Каллагеном, М. Тэтчер. Как отмечает посол, с Вильсоном ему приходилось встречаться и в официальной, и в домашней обстановке, и тот каждый раз с большой теплотой вспоминал свои посещения СССР: за свою жизнь он бывал в нашей стране более 20 раз — пожалуй, больше, чем любой другой, не только британский, премьер-министр. Хорошие личные отношения сложились у Попова с бывшими премьерами Каллагеном и Хитом, хотя последний проводил в годы своего премьерства политику, направленную против СССР (именно при нем в сентябре 1971 г. была осуществлена беспрецедентная в истории дипломатических отношений акция — высылка из страны 105 работников советских учреждений).

Личные наблюдения и впечатления посла от встреч с М. Тэтчер легли в основу монографии о первой женщине — премьер-министре Великобритании. Ее правление, как известно, ознаменовалось замораживанием англо-советских отношений, что было предпринято британской стороной в ответ на ввод советских войск в Афганистан. Однако многие из британских дипломатов, как отмечает Попов, давали понять (особенно в неформальной обстановке), что они не вполне согласны с такой линией правительства, но «вынуждены выполнять предписания руководства». По крайней мере, профессиональные дипломаты (в отличие от политиков) «всегда в беседах с нами соблюдали спокойный, вежливый тон, не позволяя себе переходить грань приличия»[12].

После победы на парламентских выборах 1983 г. М. Тэтчер заявила о готовности Великобритании к проведению разумного диалога с Советским Союзом для достижения «широкого взаимопонимания» по вопросам обеспечения мира и безопасности «на более низком уровне вооружений». Этот поворот британской внешней политики стал результатом детального обсуждения проблемы взаимоотношений Восток — Запад и курса в отношении СССР в ходе специального семинара, состоявшегося 8-9 сентября 1983 г. в загородной резиденции премьер-министра Чекерсе. Помимо специалистов Форин офис, к коллективному мнению которого М. Тэтчер, как известно, испытывала глубокое недоверие, а также Министерства обороны, в обсуждении принимали участие восемь независимых экспертов. Мнение британской дипломатии состояло в том, что «пора перейти к более активной политике, направленной на последовательное изменение советской системы в сторону политического и экономического плюрализма»[13]. Важное значение при этом отводилось контактам на высшем уровне. В развитие этой идеи и был впоследствии приглашен в Великобританию М. Горбачев, рассматривавшийся как вероятный преемник на посту Генерального секретаря ЦК КПСС. Как отмечал посол в Лондоне Замятин, через британского посла в Москве дали понять, что премьер-министр могла бы встретиться с главой парламентской делегации, «если таковую будет возглавлять Горбачев»[14].

В феврале 1984 г., когда скончался Андропов, посольству стало известно, что М. Тэтчер собирается лететь на его похороны. Если иметь в виду, что она даже не посетила советское посольство, чтобы выразить соболезнования по случаю смерти Л.И. Брежнева, стало ясно, что этим неординарным поступком премьер-министр хотела продемонстрировать готовность правительства Великобритании к улучшению отношений с Москвой. А затем, в декабре 1984 г., состоялась ее знаменитая встреча с М. Горбачевым в Лондоне, после которой развитие англо-советских отношений пошло по нарастающей.

Любопытны обстоятельства, связанные с визитом М. Тэтчер в Советский Союз. Согласно В.И. Попову, о своей готовности посетить Москву уже в 1985 г. (если она получит приглашение Кремля) М. Тэтчер сообщила послу через Каллагена, который поделился с нею своими впечатлениями от поездки в СССР. Об этом было немедленно сообщено в Центр, но там посчитали, что пока еще «рано проявлять такую инициативу». Вот если бы британская сторона сама заявила о таком намерении, то реакция была бы положительной. Официальное приглашение М. Тэтчер было сделано только в июле 1986 г. в ходе поездки министра иностранных дел СССР в Великобританию, а сам визит состоялся лишь весной 1987 г.

М. Тэтчер умела отстаивать позиции Великобритании, при этом не всегда вела себя дипломатично. Так, в частности, Замятин приводит в своей книге эпизод, когда она в буквальном смысле перешла на крик, при встрече с членом Президентского Совета Е.М. Примаковым, прилетевшим в Лондон в ноябре 1990 г., чтобы проинформировать британского премьера о результатах переговоров с С. Хусейном. «Если вы ждете от меня ответа о дате нашего удара, то напрасно! — кричала Тэтчер. — Жизнь моих солдат зависит от фактора внезапности. Не ждите от меня ответа на этот вопрос!». Всегда восхищавшийся тем, как умело при встречах с М. Горбачевым она демонстрировала свою приветливость, радушие, уважение к собеседнику, желание выслушать его, посол был весьма удивлен подобным поведением премьера, которая в этот раз «напоминала разъяренную тигрицу, защищающую свое заповедное поле». Позже помощник М. Тэтчер по внешнеполитическим вопросам Чарльз Пауэл сказал ему в доверительной форме: «Наша леди разыграла беседу именно так, как и хотела ее разыграть». «Не сомневаюсь, — отмечает Замятин. — если бы Тэтчер не была крупным политическим деятелем, она вполне могла бы стать актрисой. Впрочем, она таковой и была — в политике»[15].

С окончанием холодной войны атмосфера в отношениях между Россией и Великобританией изменилась, возможности для плодотворной работы дипломатов стали неизмеримо шире. Такие дипломаты, как Юрий Евгеньевич Фокин, Анатолий Леонидович Адамишин, Григорий Борисович Карасин, умело и профессионально использовали эти возможности.

В истории наших отношений была целая серия громких шпионских скандалов. В актив советской разведки можно записать деятельность знаменитой «Кембриджской пятерки», благодаря которой, в частности, стали возможны многие успехи Советской армии в годы войны, в том числе в знаменитом Курском сражении; получение в начале 60-х гг., благодаря деятельности помощника военного атташе нашего посольства, секретной информации из самого достоверного источника — от британского военного министра обороны. Разгоревшийся скандал стоил министру поста. Зеркальная ситуация — вербовка англичанами Пеньковского (который был разоблачен и арестован) и много позже Гордиевского, выдавшего многих сотрудников советской разведки на Западе и тайно вывезенного англичанами из Москвы. «Британское правительство, — как подчеркивала Тэтчер, — всегда проводило решительную и последовательную политику, когда речь идет о присутствии в Британии представителей советских спецслужб...»[16]. В разгар кампании шпиономании в середине 80-х была однажды остановлена и даже обыскана (!) машина советского посла в Лондоне. Происходили взаимные высылки, в том числе масштабные, обвиненных в шпионаже сотрудников посольств на родину. Последняя такого рода акция произошла в 2008 г., когда Лондон объявил персонами нон грата четырех российских дипломатов, а также ужесточил порядок выдачи виз представителям госструктур России, что серьезно осложнило двустороннее сотрудничество в сфере борьбы с терроризмом. Россия ответила адекватно, выслав четырех британских дипломатов, затруднив получение виз официальными лицами. В который раз отношения между нашими странами серьезно осложнились. Это создало дополнительные трудности работе посольства России в Лондоне. Ну что ж, как говорится, нам не привыкать. Остается надеяться на то, что рано или поздно эта мрачная страница в развитии англо-российских отношений будет перевернута, и они вновь вернутся в состояние дружбы и доброжелательности, как это было совсем недавно.

---