Большевики не с Марса. Революция и русская культура «Серебряного века»

От редакции. Сегодня мы приступаем к исследованию ещё одной плоскости Русской Революции – культурной. Культурное пространство – это и зеркало, которое эмоционально регистрирует имеющие место в стране события, явления и настроения. И одновременно – это также пространство, в котором эти настроения произрастают.

…На самом деле, наверное, едва ли не главный вопрос, мучающий нынешнюю русскую постсоветскую интеллигенцию – это вопрос приятия русской революции со всеми её «ужасами» современной ей русской культурой. И, мягко говоря, довольно вегетарианское отношение «кровавой большевистской власти» к деятелям этой самой культуры.

Ведь даже прекрасного русского поэта Николая Гумилёва, ничуть не скрывавшего своих религиозных взглядов и участвовавшего в офицерском заговоре Таганцева, судя по всему, просто «не успели» спасти. Гумилёв и ещё 56 осуждённых, как установлено в 2014 году, были расстреляны в ночь на 26 августа 1921 года, пресловутое «ходатайство Горького», к огромной беде русской поэзии, просто не успело дойти.

Между тем уже при советской власти Николай Степанович успел издать три сборника стихов: «Костёр», «Шатёр» и «Огненный столп», участвовал в работе Всероссийского Союза поэтов (более того, был главой его Петроградского отдела), читал лекции о поэтическом творчестве в Институте живого слова и руководил студией «Звучащая раковина». И в своём, кстати, классическом стихотворении «Мои читатели» с очень большим пиететом отзывался об убийце германского посла чекисте Блюмкине, что тоже многое говорит о культурной атмосфере этих безумных, но всё же по-своему, видимо, увлекательных лет.

И для того, чтобы понять это, видимо, стоит обращаться всё же не к хрестоматийным и «классическим» уже в ту пору, гигантским по масштабу фигурам типа Алексея Максимовича Горького. Или одного из классиков не только русского, но и европейского модернизма Ильи Эренбурга, который был представителем «ленинской гвардии» и носил партийную кличку «Илья Лохматый». Или сидевшего ещё за десять лет до революции «за большевизм» Владимира Маяковского.

Для того, чтобы лучше понимать происходившие тогда в русской культурной среде процессы лучше всего обратиться, так сказать, к «фигурам второго ряда». Потому как именно через них проще «понять фон».

Вот, например.

Потомок древнего польского рода. Отец – выпускник Петербургского университета, преподаватель истории Пажеского корпуса и знаменитых аристократических Высших женских курсов. Мать – дочь инспектора Школы кавалерийских подпрапорщиков и юнкеров.

Самая, что ни на есть петербургская потомственная и элитная интеллигенция.

В 1898 году заканчивает юридический факультет всё того же Петербургского университета. Близок к литературно-артистической среде «Серебряного века», дружит с культовым для «старосимволистов» Иваном Коневским (Ореусом), рано погибшим сподвижником Брюсова, могила которого в Сигулде стала местом паломничества поэтов-символистов, поэтическим урочищем для ищущих идеальный мир. Входит в кружок Юрия Верховского. Пишет и публикуется и сам: повесть «Роман Демидова» в «Зелёном сборнике стихов и прозы» (1905) под одной, кстати, обложкой с дебютным выступлением эстета, акмеиста и гомосексуалиста Михаила Кузмина. В 1907 имеет успех у публики и повесть «Иисус. Из книги Варавва», опубликованная в альманахе «Проталина» при участии всё того же Кузмина. Считается тонким ценителем современного искусства, авторитетным издателем и литературным критиком.

Что тут самое интересное – так это фамилия, имя и отчество этого, несомненно, одарённого и уважаемого в культурном обществе человека.

Да-да.

Тот самый.

Вячеслав Рудольфович Менжинский

Преемник Феликса Дзержинского во главе ОГПУ, один из отцов-основателей (и интеллектуальный вдохновитель, вне всякого сомнения) советских органов государственной безопасности, до сих пор глубочайшим образом уважаемый даже в современной чекистской среде. Отечественными либералами же воспринимаемый исключительно как один из организаторов и идеологических окормителей «сталинских репрессий». Что, безусловно, чушь, но – так уж вот у этих светлых людей, к нашему сожалению, повелось.

Мы это, собственно говоря, к чему.

Большевики изначально не были и не могли быть для русской культурной традиции чем-то изначально инородным. Они были плоть от плоти и кровь от крови русской культуры, её безусловной частью. И большей своей частью были как раз выходцами из всё той же русской культурной и интеллектуальной среды. Да, куда более радикальными и идейными, чем просто «слушавший музыку революции» Александр Александрович Блок, но тоже «своими» до самых кончиков волос.

И именно поэтому русская революция, как это странно ни прозвучит, была воспринята в большинстве своем русской культурой вовсе не как «катастрофа» – это уже куда более позднее толкование. Просто к власти в России тогда пришли отнюдь не «марсиане», к власти пришли пусть идеологически во многом и чуждые, но всё же до боли «свои».