Восточный фронт. Великое отступление

Текст выступления

 

1915 год оказался для России годом неудач, во многом вызванных просчетами верховного командования. Тяжелые потери в 1914 году и катастрофическая нехватка боеприпасов и вооружений диктовали Ставке предельную осторожность и расчетливость. Иными словами, в интересах русских, точно так же, как и в интересах французов и англичан, было бы по возможности взять паузу, закрепиться на позициях и прежде чем приступать к крупномасштабным наступательным операциям, восстановить силы и накопить боекомплект. В целом такое понимание в Ставке, как свидетельствуют документы, существовало, однако противостоять желаниям некоторых командующих фронтами как можно скорее ринуться в бой она не смогла. Не хватило характера.

К тому же и в Петрограде, не очень хотели видеть правду. Военный министр Сухомлинов  все еще давал полные оптимизма интервью, а Генштаб всех убеждал, что «расходы боеприпасов не дают никаких оснований для беспокойства». Хотя на самом деле к этому моменту русские батареи уже замолчали — нечем было стрелять. По данным историка Анатолия Уткина, русские заводы производили менее тысячи винтовок в день, в то время как ежедневные потери винтовок русской армии были в три-шесть раз больше. К лету 1915 года артиллерийский департамент заказал 9 тысяч пушек, а получил только 88.

Между тем, Россия вместо того, чтобы трезво оценить ситуацию и экономить силы, поставила перед собой на 1915 год сразу две амбициозные задачи: овладеть Восточной Пруссией, чтобы сделать ее опорным пунктом для будущего наступления на Берлин и вторжение через Карпаты в Венгрию.

Как пишет об операции в Пруссии военный эксперт Андрей Зайончковский, «Когда 10-я русская армия подошла к линии Мазурских озер, она увидела перед собой запорошенные снегом высоты, оплетенные многими рядами проволоки». Иначе говоря, немцы русских ждали и тщательно подготовились к русскому наступлению, с тем, чтобы отбив его в свою очередь перейти в атаку и с помощью фланговых охватов окружить и уничтожить русские силы.

Безуспешные попытки прорыва укрепленной линии противника в районе озер, по мнению Зайончковского, в какой-то мере объяснялись тем, что русская армия еще не была знакома со способами борьбы против сплошных укрепленных полос. Однако затем столь же безуспешной оказалась и попытка постепенной атаки немецких позиций. Слабая артиллерия и разведка (коннице просто не удавалось просочиться за линию фронта), невозможность из-за болотистости грунта проведения полноценных саперных и минных работ, привели к тому, что русская армия в Восточной Пруссии застряла в окопах под мощным германским обстрелом.

В то же время, германские силы, используя развитую сеть железнодорожных путей, перегруппировались и в начале февраля начали контрнаступление, обходя русскую армию с флангов. Периодически переходя в контратаки, русские начали отход, который продолжался до начала марта. К этому моменту силы германцев иссякли, а 10-я армия русских, наоборот, оправившись, вновь начала наступление в районе Гродно. Теперь уже, прикрываясь арьергардом, отступать пришлось немцам.

Формально в ходе этой операции неудачу потерпели обе стороны. Однако последствия неудач для нас и немцев оказались разными. Как замечает тот же Андрей Зайончковский: «В результате зимней операции в Восточной Пруссии обе стороны не могли считать себя удовлетворенными.  Германцы не смогли развить крупный тактический успех в операцию глубокого обхода правого фланга русских.  Русские понесли чувствительные потери людьми и материальной частью. Они были вытеснены из Восточной Пруссии на этот раз уже окончательно… Восточная Пруссия послужила (для немцев) исходной базой для глубокого охвата русских армий в Польше летом 1915 г.». Таким образом, очевидно, что если для Берлина неудача на этом участке оказалась лишь временным проигрышем, то для русских провал зимнего наступления в Восточной Пруссии стал прологом дальнейших и очень крупных неприятностей. 

Не достигло поставленных целей и русское наступление в Карпатах. Планировалось сбросить австрийские войска с горных перевалов и прорваться на Венгерскую долину. Не удалось. Отчасти причины те же, что и в Пруссии: недостаток сил. Однако сказались и другие факторы. Не менее ослабленным, чем русские, австрийским войскам пришли на помощь немцы.

Ожесточенность встречных зимних боев в карпатских горах во многом диктовалось ситуацией вокруг блокированного русскими силами в 1914 году Перемышля. Гарнизон в крепости был мощным, артиллерии хватало, но припасы к весне подошли к концу. Отсюда отчаянные попытки австрийцев и немцев прорваться к Перемышлю. Таким образом, в наступление пошли обе стороны. Как пишет, английский историк Норман Стоун, с 23 января до середины марта австрийцы осуществили три атаки в горах, понеся при этом такие потери, что даже австрийские официальные историки, чье доброжелательное отношение к командующему Конраду заставляло их скрывать истину, были вынуждены назвать все это «безрассудной жестокостью». «Целые подразделения, — пишет Стоун, — замерзали до смерти; снаряды либо тонули в снегу, либо отскакивали ото льда; винтовки приходилось греть на кострах».

Но точно в таких же тяжелейших условиях пришлось вести бои и армии Брусилова. Не раз противники на горных перевалах шли в лобовую атаку друг на друга. Успех был переменным: на правом фланге русские к первым числам февраля противника потеснили, юго-восточнее перешли к обороне, а в Буковине отступили к Днестру и Пруту.

Просьба командующего Иванова о подкреплениях была Ставкой отклонена из-за тяжелого положения в Восточной Пруссии. Пришлось полагаться лишь на силы фронта. Весь март шли тяжелые бои. Немцы и австрийцы упорно рвались к Премышлю, неся большие потери. Однако спасти Перемышль им так и не удалось. За три дня до падения крепости ее гарнизон предпринял отчаянную попытку прорваться к своим, но русские эту попытку нейтрализовали. 22 марта после шестимесячной блокады крепость пала. В плен попали 9 австрийских генералов, 2500 офицеров и 120 тыс. солдат, 900 орудий достались русским  в качестве трофея.

Однако взятие Перемышля стало нашим последним успехом в 1915 году. Хотя к середине апреля после длительных и упорных боев на главном Бискайском хребте Карпат корпусам 8-й и 3-й русских армий удалось овладеть главным гребнем этого хребта, однако прорваться дальше в Венгерскую равнину они не смогли. Сказались большие потери и крайнее утомление войск, которым кроме боев с сильным противником  приходилось преодолевать непривычные для них условия горного театра военных действий. Да еще в зимнее время, при  туманах и морозах на вершинах и распутице в долинах. О нехватке боеприпасов речь уже шла. Причем помощь здесь можно было ожидать не ранее поздней осени.

По признанию генерала Брусилова, ввиду такого положения, он не стал требовать от своих солдат большего, наблюдая лишь за тем, чтобы держаться на занятых местах с возможно меньшими потерями.

---

 

Дополнительная информация по теме ...

 

Фрагмент из книги Евгения Белаша «Мифы первой мировой» [1]:

«В XIX, и в XX веке, в Русско–японской войне химическое оружие против сильного противника оказалось слишком капризным и ненадежным.

Немецкое командование также не верило в возможности нового оружия, предполагая в лучшем случае срезать выступ фронта у Ипра. Сама операция задумывалась всего лишь как маскировка гораздо более крупного наступления Макензена на Восточном фронте. Поэтому ни дополнительных резервов, ни дополнительных боеприпасов не выделялось. Не была продумана и тактика наступления в условиях химической войны, войска не доверяли примитивным респираторам (подушечки из очесов, пропитанных гипосульфитным раствором) и боялись собственного же оружия. Поэтому, как только солдаты прошли через французские окопы до ближайшего намеченного рубежа, они принялись окапываться, а не развивать прорыв дальше. В результате немцы упустили шанс прорвать фронт.

Фронт удержали перемешанные остатки частей канадцев, британцев и французов. Повторив газовую атаку двумя днями позднее, немцы уже утратили элемент внезапности, и, несмотря на вдвое более высокие потери обороняющихся (в совокупности около 6000 человек) и еще четыре газовые атаки до мая, смогли продвинуться только на сотни метров. Англичане и французы, наученные горьким опытом, использовали примитивные маски — первые меры противодействия начали разрабатываться уже 23 апреля. По описанию Нилланса, два канадских офицера медслужбы, полковник Нэсмит и капитан Скримджер, сумели вовремя опознать хлор и сообщить солдатам о мерах противодействия (тряпка или платок с мочой). 27 апреля был захвачен пленный с респиратором, и 3 мая был отдан приказ о производстве респираторов для союзников. Еще ранее, утром 30 апреля, на фронт были отправлены 2800 гранат с бромацетатом и 3500 — с хлорацетоном, а также шахтерские кислородные маски для офицеров и пулеметчиков — как важнейших фигур. 1 мая немцы не смогли даже захватить траншеи — обороняющиеся взобрались на возвышенности и смогли отразить атаки, дыша через влажные маски, хотя на ногах осталось только 38 человек из роты. Первые 150 000 респираторов для французской армии были отправлены 12 мая.

Пуск хлора на русском фронте 31 мая также не дал ожидаемых результатов — немцы снова встретили неожиданное сопротивление, к тому же 56 немцев было поражено хлором при смене ветра. Хотя русские уже знали о первой атаке на французском фронте, и командование 55 дивизии на всякий случай заказало в Москве противогазы, прибыли они только под вечер 31 мая, т.е. уже после атаки. Участок фронта у Болимова был выбран немцами благодаря сближению окопов, ровной и открытой местности, выпуклому в сторону русских фронту, что давало возможность выпускать газы почти в секторе 180°, пользуясь господствующими ветрами. В 3:20 31 мая появился зеленоватый дым, принятый за дымзавесу. Поэтому передовые окопы стали усиливаться дополнительными войсками, а резервы — подтягиваться поближе. Несмотря на поражение хлором, войска оставались в окопах. В 4 часа утра начался артобстрел и наступление немецкой пехоты на участке у Воли–Шидловской. Однако русские войска, при поддержке легких и крепостных батарей, отразили атаку, заставив немцев к 5 часам отойти. В 6 часов была отбита вторая атака. Около 7 часов была отбита атака на соседнем участке. Около 14-15 часов было предпринято еще две атаки, но к тому моменту действие газов уже прекратилось, и обороняющиеся с помощью подошедшего резерва снова отбил наступление. Пятая, ночная атака была отбита за четверть часа — к 22 ч. 45 мин. Общие потери русских составили

26 офицеров и 3070 солдат, из них 34 солдата убитыми, 1 офицер и 70 солдат ранеными, 2 офицера и 290 солдат умерли от газов на позиции, 23 офицера и 2070 солдат были отравлены газами и эвакуированы. М.Н. Баташовым отмечался высокий моральный дух войск, еще не подорванный отступлениями, отсутствие страха перед газами и неудачное время атаки — на рассвете, когда последующие действия противника были уже видны.

Союзники, свою очередь, решили нанести ответный удар осенью 1915 г., пытаясь новым оружием компенсировать недостаток традиционных боеприпасов, имея всего лишь 90 выстрелов на тяжелое и 150 выстрелами на полевое орудие, тогда как только артиллерийская подготовка должна была занять сутки. Около 5500-5900 (по разным данным) газобаллонов, содержавших 150 т OB, были доставлены в окопы и благополучно установлены, однако для непрерывного пуска OB в течение 40 мин. — нейтрализуя кислородные аппараты вражеских пулеметчиков, требовалось примерно вдвое больше. Поэтому приходилось выпускать OB с перерывами, симулируя отравляющие газы дымовыми шашками и в конце пуска образовав первую дымовую завесу, примененную на сухопутном фронте.

Для успеха газовой атаки требовалась гарантия устойчивого ветра в нужном направлении, поэтому командование британцев долго колебалось с отдачей приказа, но 24 сентября все же решило действовать. Но ветер оказался слабым и неустойчивым, газовое облако продвигалось слишком медленно, поэтому хлор почти не оказал действия на немцев, а в некоторых местах, когда ветер гнал OB назад, оказались отравленными свои же войска, опять-таки неготовые к воздействию газов.

Несмотря на некоторый первоначальный успех, резервы союзников для закрепления прорыва подходили слишком медленно, тогда как немцы успели подтянуть резервы и поставить широкие проволочные заграждения перед второй позицией. Дальнейшая атака, по мнению англичан, «ни в какой мере не содействовала улучшению общей обстановки и привела лишь к бесполезному избиению пехоты». Потери французов в полтора, а британцев — в два-три раза превосходили немецкие. К тому же в последующие за первой атакой три недели 2000 британских солдат доложили о поражении собственным оружием. 55 случаев признали серьезными, 10 человек умерло. В итоге и союзники не получили от нового оружия ожидаемого эффекта. После войны отмечались даже некоторые «плюсы» для обороняющихся — при прохождении облаков газа из траншей исчезали крысы, досаждавшие солдатам.

Началась гонка в создании все новых отравляющих веществ и массировании усилий — теперь врага старались завалить количеством выпускаемых газов. 22 июня 1916 г. под Верденом немцы выпустили не менее 100 000 химических снарядов».

---

Фрагмент из книги Николая Головина «Россия в Первой Мировой войне» [2]:

Осенняя кампания 1914 г. и зимняя кампания 1914-1915 гг.

По окончании периода мобилизации и стратегического развертывания армии железные дороги начали свою не менее сложную и трудную работу по обслуживанию дерущейся на фронте вооруженной силы.

Эта работа может быть распределена на следующие три главные категории:

1) подвоз различного вида снабжений и укомплектований,

2) оперативные перевозки,

3) эвакуация.

Из перевозок первой категории наиболее громоздкими были перевозки по снабжению армии продовольствием, фуражом и предметами вещевого довольствия.

Громоздкость этих перевозок значительно увеличивалась вследствие нашей технической отсталости.

Наши войсковые обозы всецело базировались на конной тяге. Это потребовало перевозку на фронт фуража для прокорма сотен тысяч лошадей конных транспортов, а также перевозку этих конных транспортов при всяком перемещении крупных войсковых соединений. Каждому армейском корпусу, кроме положенных по штату обозов, было придано у нас не менее пяти конных транспортов, каждый около 200 повозок. Для перевозки транспортов корпуса требовалось не менее 10 поездов.

К той же технической отсталости должно быть отнесено отсутствие холодильников, которые давали бы возможность снабжать войска замороженным мясом. Перевозка скота в живом виде вынуждала пользоваться всего 10% подъемной силы вагонов.

Последствием этих двух примеров нашей технической неподготовленности было то, что сотни вагонов излишне направлялись на фронт.

Снабжение артиллерийское, инженерное и санитарное вызывало менее затруднений для работы железных дорог; во-первых, потому, что сравнительная бедность ими России не вызывала тех массовых перевозок артиллерийского снабжения, которые имели место у наших союзников и наших врагов; во-вторых, «компактность» этих грузов и установленное уже у нас их «обезличение» облегчали организацию перевозки. Также сравнительно небольшое напряжение железных дорог вызывал подвоз укомплектований.

Осенью 1914 г., когда количество войск было в соответствии с расчетами мирного времени, сильные магистрали, на которые выпадала главная работа, легко справлялись с перевозками по снабжению. Некоторое затруднение создалось лишь в Галиции; отходящий перед нашими армиями противник разрушал железнодорожные сооружения и угонял свой подвижной состав. Но и эти затруднения скоро удалось преодолеть. Усиленная работа железнодорожных войск восстановила разрушенные сооружения, а инженеры нашли простой способ быстрого приспособления нашего 5-футового подвижного состава к движению по галицийским железным дорогам.

К зимней кампании 1914-1915 гг. большие наступательные операции наших армий затихли; установились определенные направления подвоза, и работа железных дорог протекала относительно спокойно. Единственные перевозки, которые нарушали иногда установившийся график, вызывались экстренной доставкой войскам артиллерийского снабжения, в котором начал ощущаться крайний недостаток. Тем не менее положение казалось устойчивее, и в течение зимы передовые магазины фронта были пополнены различными видами довольствия.

Оперативные перевозки начались, по существу говоря, еще во время сосредоточения. Осенью 1914 г. и в зимнюю кампанию 1914-1915 гг. эти перевозки были относительно невелики по размерам и по расстоянию. Военные действия происходили в пределах «Передового театра» и Галиции. По характеру они носили на себе отпечаток того крупного стратегического преимущества, которым мы располагали до весны 1915 г., — инициативы действий. Свободно принимались определенные военные решения, и железным дорогам давались посильные для них задачи. Если и бывали в то время отдельные случаи затруднений в узлах или на головных участках, то эти мелкие замешательства быстро ликвидировались, порядок движения на дорогах, в общем, не нарушался, и все военные задания выполнялись без промедления.

Эвакуационные перевозки того же периода войны (т.е. с начала ее до весны 1915 г.) начались вывозом при мобилизации в тыл всего, что признавалось нужным обеспечить от захвата противником в очищаемой нами полосе местности. Запаздывание готовности наших армий вынуждало нас избрать районы их сосредоточения, несколько отступив от государственной границы. Поэтому немедленно по объявлении войны в пределах этой полосы производилась эвакуация. Вывозу подлежали: государственные ценности, личный состав и дела правительственных учреждений, имущество, полезное в военном отношении, желавшие выехать жители и т.д. Под прикрытием нашей конницы эти эвакуации прошли вполне успешно, не потребовав особого напряжения железных дорог.

Гораздо сложнее оказался в начальный период войны вывоз в тыл раненых. Неподготовленность к тому грандиозному масштабу, который сразу же приняли сражения, привела к тому, что в первые месяцы войны в эвакуации раненых имели место случаи большого беспорядка. Один из таких случаев записан в мемуарах председателя Государственной думы М. В. Родзянко.

«Вскоре после моего приезда в Варшаву, — пишет М. В. Родзянко, — в ноябре 1914 года приехал ко мне уполномоченный Земского союза Вырубов и предложил посетить Варшаво-Венский вокзал, где находились около восемнадцати тысяч раненых в боях под Лодзью и Бржезанами. На вокзале мы застали потрясающую картину: на перронах, в грязи, слякоти и холоде, под дождем, лежало на полу, даже без соломы, невероятное количество раненых, которые оглашали воздух раздирающими душу стонами и жалобно просили: «Ради Бога, прикажите перевязать нас, мы пятый день не перевязаны». Надобно при этом сказать,  что после кровопролитных боев эти раненые были привезены в полном беспорядке в товарных вагонах и брошены на Варшаво-Венском вокзале без помощи...»

К началу 1915 г., по мере накопления опыта, эти безобразные картины прекратились, и эвакуация раненых начала протекать упорядоченно».

---

Фрагмент из книги Андрея Зайончковского «Первая мировая война» [3]:

«Действия на морях за этот период (1914 год) заключались в незначительных операциях на Северном, Балтийском и Черном морях, в содействии флота Антанты в борьбе за колонии, в конвоировании этим флотом войсковых транспортов, перебрасываемых на театры войны, в установлении блокады Адриатики и в крейсерской войне на океанах. 

На Северном море истекший период в смысле потерь был неблагополучен для английского флота ввиду смелых действий германских подводных лодок — прообраза будущей подводной войны. Здесь за сентябрь и октябрь германские подводные лодки потопили 5 английских крейсеров, причем в один день погибло 3 корабля, что произвело сильнейшее впечатление в Англии. 

Балтийское и Черное моря

Русский флот, который был вообще неизмеримо слабее всего германского, имел задачей оборону, главным образом, против неприятельских десантов в Финском заливе. Выделенные же германцами для действий на  Балтийском море суда были значительно слабее русского флота и потому должны были ограничиться здесь лишь  второстепенными боевыми действиями. Поэтому на востоке они вылились в демонстративные набеги германских  крейсеров на Либаву и к Финскому  заливу, а на западе — в установке заграждений для охраны Кильской  бухты от вторжений английских морских сил.   Затем русский флот начал крупную деятельность по постановке  заграждений у самых германских берегов, и к концу 1914 г. германцы обнаружили, что плавание у берегов опасно  вследствие поставленных русскими мин. 

На Черном море в первые же дни после начала войны выяснилось, что боевое ядро турецкого флота, «Гебен» и «Бреслау», избегало решительного боя, командование же Черноморским русским флотом этого боя не искало. В то же время обстоятельства и события войны выдвинули перед Черноморским флотом такие задачи, к которым  он не готовился, а именно: содействие частям Кавказской армии, действовавшим вдоль Черноморского побережья, а затем действия против угольного района Турции.

Гераклийский угольный район (Зунгулдак, Эрегли и пр.) имел большое значение для прилегающих частей Турции и для ее флота, поэтому Черноморский флот предпринимал ряд операций против Зунгулдака, но с совершенно ничтожными результатами. 

В свою очередь турецкий флот предпринимал поиски по Черному морю, бомбардируя некоторые пункты. 18 ноября Черноморский флот в составе 5 линейных кораблей с 3 крейсерами, возвращаясь после бомбардировки Трапезунда, неожиданно встретился в районе Севастополя (вблизи Херсонесского маяка) с «Гебеном» и «Бреслау» и хотя в происшедшем бою нанес «Гебену» тяжелые потери, но вследствие неискусности командования не смог разгромить его и, не преследуя, ушел в Севастополь. Это был единственный морской бой на Черном море за всю войну.

Крейсерская война

Развитие крейсерской войны на океанах относится к осени 1914 г. В это время действовали германские крейсеры  «Кенигсберг» и «Эмден» в Индийском океане,  «Карлсруэ» в Атлантическом у Пернамбуко, «Дрезден» вдоль  Атлантического и Тихоокеанского побережий Южной Америки, эскадра адмирала Шпее в Тихом океане и еще  несколько вспомогательных крейсеров. «Кенигсберг» крейсеровал в западной части Индийского океана, доходя  до Аденского пролива, причем в сентябре после боя у Занзибара с английским крейсером «Пегасом» он потопил  его. Это потопление имело громадное моральное значение, так как престиж Англии в этих водах был поколеблен. 

Поэтому англичане организовали здесь охоту за «Кенигсбергом», вследствие чего он вынужден был в конце октября укрыться в устье р. Руфиджи, где в начале ноября и был англичанами потоплен. «Эмден», вышедший из Циндао в начале войны, в середине августа соединился с эскадрой адмирала Шпее в районе Марианских островов, а затем, когда Шпее пошел к Америке, он повернул на запад и вышел к южному побережью Явы, откуда начал свой знаменитый набег в Индийском океане, беспрерывно ускользая от организованной за ним погони.  Потопив в течение недельного крейсерства в Бенгальском заливе 7 пароходов, он стал крейсеровать в районе  Цейлон — Мальдивские острова, а затем, вновь перерезав Бенгальский залив, 26 октября дерзко утопил в Пенанге  русский крейсер «Жемчуг» и французский миноносец. Отсюда «Эмден» пошел к Кокосовым островам, высадил здесь десант, но был застигнут австрийским крейсером «Сидней» и после боя, расстрелянный, выбросился на берег. «Карлсруэ» в течение 3 месяцев крейсеровал в районе Пернамбуко, все время перерезая проходившие здесь морские торговые пути и постоянно избегая погони; за 3 месяца он захватил 17 пароходов тоннажем в 76 тыс. т, общей стоимостью до 1½ млн. фунтов стерлингов; 4 ноября, не доходя 400 миль до Барбадоса, взорвался в море от невыясненной причины и погиб. Таким образом, в начале ноября Атлантический и Индийский океаны  были очищены от германских крейсеров, и оставалась только эскадра адмирала Шпее в Тихом океане. 

Центром морской войны всего 1914 г. была борьба британского флота с эскадрой адмирала Шпее, деятельность которой так или иначе отражалась на всех британских эскадрах, начиная с Большого флота. Эскадра Шпее в составе 3 крейсеров, выйдя в начале войны с Каролинских островов, пошла в Тихий океан, бомбардировав по дороге Таити, и в середине октября соединилась с «Дрезденом», ранее крейсеровавшим вдоль Атлантического побережья Южной Америки, и с «Лейпцигом», подошедшим из Мексики. Затем эскадра пошла к Коронельской  бухте на чилийском берегу, надеясь там найти английский крейсер «Глазго». В то же время английская эскадра адмирала Краддока делала поиск вдоль Тихоокеанского побережья, рассчитывая поймать «Лейпциг»; таким образом, обе эскадры полагали встретиться с одним только неприятельским кораблем. Во  второй половине дня 1 ноября обе эскадры столкнулись вблизи Чилийского побережья, и в результате боя,  получившего название Коронельского, 2 английских крейсера, в том числе и флагманский «Гуд Хоуп», были  потоплены, а 2 другим удалось уйти под покровом наступившей ночи. Германская эскадра совершенно не  пострадала. Коронельский бой вынудил Англию усилить в Атлантическом и Тихом океанах свои морские силы  даже за счет Большого флота, причем в распоряжение Англии поступили также японские и французские эскадры. 

В общем против эскадры Шпее было направлено 5 сильнейших эскадр, которые и замкнули кольцо вокруг нее.  После Коронельского боя эскадра Шпее несколько времени крейсеровала вдоль Чилийского побережья и затем в  конце ноября пошла на юг, имея целью выйти в Атлантический океан, где думала соединиться с германскими  крейсерами, якобы прорвавшимися из Северного моря. 

В это время сильная английская эскадра адмирала Стерди продвигалась к Фолклендским островам, к которым и подошла 7 декабря. На другой день к островам подошла эскадра адмирала Шпее и, заметив мощного  противника, стала уходить далее в Атлантический океан. Английская эскадра бросилась преследовать, и Шпее, видя, что бой неизбежен, приказал своим 3 легким крейсерам спасаться, а с остальными 2 крейсерами вступил в бой против 3 сильнейших кораблей, в котором оба германских крейсера погибли. Через 2 часа были настигнуты  еще 2 германских крейсера, и к вечеру после боя эскадра Шпее погибла, за исключением «Дрездена», которому  удалось скрыться. В общем ходе войны результат Фолклендского боя имел то значение, что после него все силы английского флота, за малым исключением, были сосредоточены на главном театре. 

Вообще крейсерская война велась в неодинаковых условиях. Германские крейсеры не имели опоры в своем   запертом в территориальных водах флоте и потому постепенно погибали. Таким образом, смелая работа германских крейсеров уже к 1915 г. свелась на нет, чтобы впоследствии возродиться в виде подводного крейсерства».

---

Фрагмент из книги Нормана Стоуна «Первая мировая война. Краткая история» [4]:

«Иссякали жизненные силы и Габсбургской империи, хотя ее потери состояли больше из пленных, нежели из убитых и раненных в боях. В начале 1915 года армия сосредоточилась в Карпатах, надеясь удержать различные перевалы. Однако крепость Перемышль при отступлении осталась позади, и в ней засели сто двадцать тысяч человек с запасами продовольствия до конца марта. Развивайся события так же, как и везде, крепость пала бы под обстрелом тяжелой артиллерии подобно Льежу и другим цитаделям, хотя у русских не было для этого достаточно орудий. «Бастион на реке Сан», по определению пропаганды, стоял, на нем держался престиж Австро-Венгрии; если он рухнет, то рухнет и моральный дух, и не исключено, появятся новые потенциальные и реальные противники. Элементарная ошибка в стратегии — полагаться на фортификации: врагу будут известны все ваши вероятные действия. Русские теперь знали, что австрийцы предпримут попытки освободить крепость со стороны Карпат: там даже располагалась небольшая германская армия — Sudarmee. С 23 января до середины марта австрийцы действительно осуществили три атаки в горах, что даже австрийские официальные историки, чье доброжелательное отношение к Конраду заставляло их скрывать истину, назвали «безрассудной жестокостью». Целые подразделения замерзали до смерти; снаряды либо тонули в снегу, либо отскакивали ото льда; винтовки приходилось греть на кострах. Австрия принесла в жертву восемьсот тысяч человек, три четверти — из-за болезней; дезертирство превратилось в серьезную проблему. Возникли сомнения в лояльности славянских войск, русинов (австрийских украинцев) и чехов в особенности. Один пражский полк даже был распущен.

Удачнее воевали немцы. Гинденбург в ноябре 1914 года стал «главнокомандующим на Востоке» (сокращенно Oberost). Численность его войск удвоилась (с первоначальных двадцати дивизий). Теперь постоянные стычки возникали между Людендорфом и Фалькенгайном, недовольным его популярностью и слишком амбициозными планами. Чрезвычайное положение Австро-Венгрии заставило Фалькенгайна направить четыре новых армейских корпуса на русский фронт, и они в начале февраля атаковали русские войска от прусской границы в юго-восточном направлении; операция получила название «Зимнее сражение в Мазурии». Наступая в глубоком снегу, немцы продемонстрировали виртуозное военное искусство. Одна русская армия была застигнута врасплох, когда сама готовилась к атаке. С командующим другой русской армией, семидесятилетним стариком, случился нервный срыв, и он сбежал в крепость Ковно (его осудили на пятнадцать лет каторги). Еще один русский корпус попал в ловушку в лесах по схеме Танненберга, но в меньших масштабах. Затем происходил обмен атаками на границе Польши и Восточной Пруссии, доказавший правоту Фалькенгайна: планы Людендорфа были чересчур амбициозные. Потери немцев не стоили достигнутых целей. Так или иначе, Австро-Венгрия нуждалась в экстренной помощи. 22 марта Перемышль капитулировал. Русские войска освободились для наступления через карпатские перевалы на великую равнину Венгрии; создавалась угроза и для Будапешта. В начале апреля, на Пасху, германская армия, Beskidenkorps, под командованием одного из самых компетентных генералов, Георга фон дер Марвица, ликвидировала угрозу, но было ясно, что ситуация вновь обострится, если не принять более существенных мер.

Над Австро-Венгрией нависла и другая угроза, смертельная, как все считали: вероятность вступления в войну Италии. Сможет ли империя сражаться сразу на три фронта и даже на четыре, если вдруг ввяжется и Румыния? Оба государства образовались недавно, национальное единение еще не завершилось, в Габсбургской империи проживало множество итальянцев и румын. В Италии дела обстояли получше, она с интересом посматривала на земли южных славян за Адриатикой, средиземноморские владения Турции, и ей был нужен дешевый кредит в размере пятидесяти миллионов фунтов. Итальянцы боялись Германии, но чрезвычайность положения Австро-Венгрии и высадка союзников на Галлипольском полуострове сделали свое дело, и Италия 26 апреля подписала с союзниками Лондонский договор, гарантирующий ее вступление в войну. Решение о войне без особого энтузиазма было одобрено парламентом, и 23 мая итальянский посол передал его Вене. В теории Австро-Венгрии мог прийти конец, если бы не географический фактор. Граница между Австро-Венгрией и Италией в основном проходит по горам, равнина занимает всего двадцать миль, к северо-западу от порта Триест, на который и нацелились итальянцы. Однако это был karst, карстовое плато, сложенное из известняка, где ничего не растет и невозможно рыть окопы. Даже наспех собранных сил австрийцам хватило для того, чтобы отбить первые атаки. Итальянское вмешательство не поставило на колени Австро-Венгрию, но высветило новый компонент войны — славянский, и пражский полк со временем был возрожден, потому что его солдаты доблестно проявили себя на итальянском фронте. Кроме того, вступление Италии в войну позволило Фалькенгайну добиться самых значительных успехов в своей полководческой карьере — на Восточном фронте».

---

Фрагмент из книги Анатолия Уткина «Первая мировая война» [5]:

Соглашение о Босфоре

Председатель Государственной Думы М.В. Родзянко начал парламентские дебаты 9 февраля 1915 г. предсказанием, что русская армия «с крестом на груди и в сердце мудро воспользуется наследием царей и откроет России путь к решению исторической задачи утверждения на берегах Черного моря».

Ставилась задача укрепления русских позиций и на севере Балкан. Вожди основных политических партий России видели в выходе к Средиземноморью закрепление европейских позиций России. Лидер конституционных демократов Милюков восславил союз с Британией и Францией — «двумя наиболее развитыми демократиями современного человечества». Будущий премьер Львов говорил о важности освободиться от «культурных и некультурных варваров» — немцев и турок. Октябрист Шидловский определил войну как столкновение двух мировоззрений, в котором русская армия воюет против идеологии «раздела мира на господ и рабов».

Комментируя дебаты в русской Думе, британский министр вооружений Ллойд Джордж 2 марта 1915 г. назвал Россию мирной нацией в отличие от милитаристской Германии. В «строю Запада» англичане в целом были более благосклонны к русским планам, чем французы. Министр иностранных дел Делькассе не считал безусловным благом закрепление России на азиатской стороне проливов, он склонялся к их нейтрализации. Ощутив «холодность» французов в этом вопросе, Сазонов 15 марта 1915 г. попросил Палеолога передать своему правительству, что, если России не будут гарантированы проливы, он уйдет в отставку. Он просил передать, что к власти может прийти такой русский деятель, который постарается восстановить Союз трех императоров.

Это была серьезная угроза — Сазонов знал, сколь велик его престиж на Западе. И все же понадобилось тридцать семь дней переговоров, прежде чем Запад гарантировал России Константинополь. Со своей стороны, Британия получила зону влияния в Персии, в Греции и Малой Азии, а Франция утвердила за собой Киликию, Сирию и Палестину. Помимо желания стимулировать русских, существовали по меньшей мере два объяснения согласия Запада на просьбу России. Первое — Париж желал тем самым обезопасить Запад от возникновения у России своих интересов собственно на Балканах, что нарушало, по мнению французов, континентальный баланс сил. Второе — Лондон полагал, что нужно предоставить русским Константинополь и проливы для отвлечения их от Южной Персии, от выхода к Персидскому заливу.

Думающие русские неизбежно должны были задать себе вопрос: как Россия, ее далекое от эффективности правительство, с трудом прокладывающее дорогу прогрессу на необъятных просторах империи, собирается распорядиться одновременно и с новой отдаленной провинцией Турции, и с мусульманским центром, каковым являлся Стамбул? Не слишком ли много новых проблем для перегруженного российского корабля? На фоне отступления, которое производило в обществе ужасное впечатление, царь постарался приободрить армию и народ указанием на цели, ради достижения которых стоило вынести неизбежные лишения. Он указал 3 марта 1915 года французскому послу на необходимость придать смысл жертвам, величина которых начала превосходить все мыслимое. «Я не признаю за собой права навлекать на мой народ ужасные жертвы нынешней войны, не давая ему в награду осуществление его вековой мечты. Поэтому мое решение принято, господин посол. Я радикально разрешу проблему Константинополя и проливов».

Царь указал, пишет в воспоминаниях Бьюкенен, что после всех жертв, понесенных его народом, он «должен без промедления узнать у своих союзников, дают ли они определенное согласие на включение Константинополя в состав Российской империи в случае победы».

В свою очередь Николай заверил западных послов, что они могут полагаться на Россию в отношении решения проблем, которые встанут перед ними после войны. Франция и Англия получали своего рода карт-бланш. В частности, Палеологу император указал, что желает видеть Францию вышедшей из войны максимально укрепившейся. Он заранее соглашался со всеми французскими пожеланиями. (Подразумевался прежде всего контроль над частями Оттоманской империи — Сирией, Киликией, Палестиной).

Через пять дней, согласно телеграмме, которую Палеолог получил от министра иностранных дел Делькассе, русское правительство было уведомлено о том, что вопрос о проливах должен быть решен сообразно желанию России. Солидарность проявила и Британия. Для нее это был непростой выбор. Черчилль предлагал лишь «выразить симпатию» русским пожеланиям и пока этим ограничиться. Противники передачи Константинополя, скажем, Бонар Лоу, стояли на той точке зрения, что «если Россия будет иметь все, что она желает, результатом явится отчуждение Италии и балканских государств». Грей ответил, что Британия не может далее игнорировать этот вопрос: Россия, прилагая огромные военные усилия, желает знать мнение союзников. Возникает угроза непоправимой ошибки. Если английское правительство не поддержит пожелания России, то этим может воспользоваться Германия, стремящаяся к сепаратному миру с Россией. Сэр Эдвард Грей смотрел слишком далеко в будущее, а на текущем этапе мировой войны он поддержал требование России в отношении проливов: «Абсурдно, что такая гигантская империя, как Россия, обречена иметь порты, перекрываемые льдами на протяжении значительной части года, или такие порты, как на Черном море, которые закрыты в случае любой войны».

В конечном счете Бальфур и Холдейн поддержали Грея. Британский кабинет пришел к мнению, что требование России получить проливы следует удовлетворить. В свою очередь Британия сможет потребовать другие части Оттоманской империи (премьер Асквит: «Мы и Франция взамен должны получить значительную часть всего каркаса Турецкой империи»). Ллойд Джордж изменил первоначальному скептицизму и довольно уверенно поддержал Россию: «Русские настолько стремятся овладеть Константинополем, что будут щедры в отношении уступок во всех прочих местах».

Все помнили, что в 1854 г. Британия ради предотвращения захвата Россией Константинополя высадила в Крыму армию. В 1878 г. британский флот вошел в Дарданеллы, чтобы предотвратить русское вторжение в турецкую столицу. И вот теперь, когда британские войска, высаживаясь в Галлиполи, пытались закрепиться в Дарданеллах, Лондон согласился с выходом России к проливам.

Тогда Запад не знал, в какой мере Петроград исполнен решимости овладеть проливами. Как сейчас ясно, некоторые русские дипломаты ради достижения этой цели готовы были едва ли не переменить союзническую коалицию. Так, князь Трубецкой, русский посол в Сербии, писал Сазонову 9 марта 1915 г.: «Проливы должны принадлежать нам. Если мы сможем получить их от Франции и Британии, борясь с Германией, тем лучше; если нет, будет лучше получить их в союзе с Германией против всех остальных. Если мы потерпим поражение в этом вопросе, вся Россия спросит нас: за что наши братья проливают кровь?»

Разумеется, это была крайняя (и нехарактерная) точка зрения. Россия твердо сохраняла союзническую лояльность, и далеко не все в России так рьяно стремились овладеть Константинополем. Более того, восходящая звезда русской стратегии генерал Алексеев даже в значительной мере склонялся к заключению сепаратного мира с Турцией ради высвобождения Кавказской армии для решающей битвы против Германии. Россия и Запад должны были либо сокрушить Германию, либо погибнуть. «Любая другая цель, — писал Алексеев, мираж; гораздо важнее возвратить Курляндию, чем завладеть проливами».

В середине марта (13-го) 1915 г. британский посол лично сообщил царю, что британское правительство готово дать необходимые гарантии относительно Константинополя при условии установления там свободы прохода для всех торговых кораблей и транзитных товаров, перевозимых из нерусских государств, прилегающих к Черному морю. Помимо этого Россия должна была обещать оказать все возможное влияние, чтобы стимулировать вступление в войну Румынии и Болгарии.

Размышляя над будущим, британский посол сказал царю, что после войны Россия и Англия будут самыми могущественными державами мира. Они должны заранее добиться гармонии в отношениях между собой. С решением персидского вопроса исчезает последний источник трений между ними, их согласие создаст новый мировой порядок. Царь согласился приложить все силы для установления такого порядка. Он попросил передать в Лондон, что принимает английские условия и что его лояльность союзу неизменна.

Союзническая близость на самом высоком уровне дала свои результаты: 20 марта 1915 г. британское правительство подписало секретное соглашение с Петроградом. Оно соглашалось на аннексию Россией Константинополя, владение Босфором и Дарданеллами, половиной турецких владений в Европе в ответ на российское согласие на любой желательный Лондону вариант раздела оттоманских владений.

Но прежде чем делить оттоманское наследство, следовало сокрушить мощь центральных держав. В день подписания секретного соглашения по Константинополю генерал Брусилов предпринял наступление против австрийских войск. 22 марта пала важная австрийская крепость Перемышль. Невероятный снегопад не остановил русских — они захватили 120 тысяч австро-венгерских солдат, девять генералов и семьсот пушек. В штаб-квартире кайзера падение Перемышля было психологически компенсировано ударом по англичанам в Дарданеллах. Адмирал Тирпиц записал в дневнике: «Одно событие ослабило эффект другого, но русские атакуют неукротимо и неизменно наносят поражение австрийцам, у нас начинают сдавать нервы. Гинденбург, видимо, дошел до предела».

Пиком успехов Брусилова стал захват 25 марта Лупкова перевала — теперь русская армия стояла у границ Венгрии. Австрийское командование оценило мораль своих войск как находящуюся «ниже нулевой отметки».

Но если на юге русским войскам сопутствовал успех, то севернее, в русской Польше, немцы так же неукротимо продвигались по территории Российской империи. На встрече в Шантийи в конце марта 1915 г. англо-французы решили, что лучшей помощью России будет наступление на Западном фронте в конце апреля — начале мая. Маршал Жоффр выразил удовлетворение улучшением контактов между ним и русским главнокомандующим великим князем Николаем Николаевичем».

---

Романов Петр Валентинович — историк, писатель, публицист, автор двухтомника «Россия и Запад на качелях истории», книги «Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева» и др. Автор-составитель «Белой книги» по Чечне. Автор ряда документальных фильмов по истории России. Член «Общества изучения истории отечественных спецслужб».

---

Примечания

[1] Евгений Белаш. Мифы первой мировой. М.: Вече, 2012.

[2] Головин Н.Н. Россия в Первой Мировой войне. М.: Вече, 2014.

[3] Андрей Зайончковский. Первая мировая война. СПб.: Полигон, 2002.

[4] Норман Стоун. Первая мировая война. Краткая история. М.: АСТ, 2010.

[5] Уткин А.И. Первая мировая война. М: Культурная революция, 2013.