Предвоенная суета. Театр абсурда

Текст выступления

 

К столкновению Европа готовилась долго, но, как всегда, война застала всех врасплох. Обычно полагают, что выстрелы Гаврило Принципа, убившего в Сараево наследника австро-венгерского престола, настолько потрясли мир, что спровоцировали начало боевых действий. На самом деле это не совсем так. Европа действительно возмутилась, но затем обыватель, в меру пошумев, вернулся к своим обычным занятиям. Примерно также повели себя поначалу и политики. Вильгельм II в связи с сараевскими событиями даже не счел необходимым прервать свой отдых, а президент Франции Пуанкаре не стал отменять визита в Россию.

Лишь чуть позже политики сообразили, какой великолепный повод для драки им предоставил Гаврило Принцип, и начали эксплуатировать инцидент в своих целях. Особенно засуетились Германия, где уже давно просчитали, что, если оттягивать столкновение, то Россия слишком укрепится. Действительно военная российская программа должна была завершиться к 1917 году. И Берлин об этом, разумеется, знал.

Тогдашняя Европа летела в военную пропасть стремительно, в состоянии истерического восторга, как это бывает на горках в аттракционах, совершенно не представляя, чем ей это грозит. Это была своего рода цепная реакция, которую никто не пытался всерьез прервать. Сначала Австрия объявила Сербии ультиматум и тут же сочла его отвергнутым, хотя сербы по просьбе России приняли требования австрийцев практически в полном объеме. Объявление австрийцами войны сербам заставило русских начать мобилизацию, за что Россия тут же получила «черную метку» от немцев. Далее немцы объявили войну Франции, англичане – немцам, австрийцы – русским.

Попытки Николая II «разрулить» ситуацию в личной переписке со своим родственником Вильгельмом успехом не увенчались, поскольку первый войны не хотел, а второй ее жаждал. Цитирую два письма царя в Берлин. Первое от 16 июля 1914 года: «Благодарю за примирительную и дружескую телеграмму. Однако официальное сообщение, сделанное сегодня твоим послом моему министру было составлено в совершенно иных тонах. Прошу тебя объяснить это противоречие. Было бы правильно передать Гаагской конференции австро-сербский вопрос, чтобы предотвратить кровопролитие». Второе от 28 июля: «С целью избежать такого бедствия, как европейская война, я умоляю Вас во имя нашей старой дружбы сделать все возможное, чтобы не дать Вашим союзникам зайти слишком далеко». Но Германия не желала, чтобы Гаагская конференция кого-то мирила.

Лихорадочные предвоенные дни в Европе изобилуют анекдотичными эпизодами из дипломатической жизни. Особенно отличились немцы. Сначала германский посол в России Пурталес то ли от волнения, то ли в рассеянности умудрился вручить русскому министру иностранных дел сразу два конверта, заготовленных им как на случай позитивного, так и негативного ответа России относительно прекращения мобилизации.

Затем сам император Вильгельм, словно забыв о том, что он уже объявил России войну, прислал царю телеграмму, где призывал Николая к миролюбию. Царь на абсурдную телеграмму отреагировал симметрично, то есть столь же абсурдно: повелел «ограничить мобилизацию, развертывая войска только против Австрии», что с военно-организационной точки зрения было невыполнимым, в чем и убедили царя его подчиненные.

Однако куда больше ошеломила Германия французских дипломатов. Берлин еще до официального объявления войны потребовал от Парижа сохранения нейтралитета в русско-германской войне, а в качестве гарантии с восхитительной наглостью предложил добровольно передать Германии два французских города — Туль и Верден. На этом дипломатические чудеса не закончились. Германия предъявила ультиматум королю Бельгии, потребовав свободного прохода немецких войск через бельгийскую территорию, предложив при этом изумленному Альберту I «возместить убытки за счет французской территории». Наконец, Германия обвинила французов в бомбардировке немецких железных дорог. Как с иронией пишет «Всемирная история войн»: «На правдоподобии этой версии немцы и сами не очень настаивали». Все эти выходки немецкой дипломатии лучше всего свидетельствуют о том, кто больше всех в Европе хотел войны.

Небольшую эпизодическую роль в театре абсурда сыграла и Англия. Когда немецкие войска уже маршировали по бельгийской территории, Лондон, спохватившись, обратился к Берлину с требованием «восстановить нейтралитет Бельгии», что было равносильно, по замечанию одного автора, требованию вернуть уважаемой леди утерянную девственность.

Наконец, когда противоборствующие силы изготовились к бою, выяснилось, что в их рядах есть дезертиры. Тройственный союз, как мы уже говорили, потерял Италию. В свою очередь Россия обнаружила, что ее предали болгары. Кстати, это именно братья-болгары позже в 1915 году нанесли смертельный удар по братьям-сербам. Большой неожиданности в позиции болгар, впрочем, не было. Их дезертирство стало итогом двух Балканских войн 1912 –1913 годов. Сначала Петербургу удалось сформировать на Балканах для противодействия туркам военный альянс из Болгарии, Сербии, Греции и Черногории, который в ходе успешных боевых действий заставил Турцию отказаться практически ото всех ее европейских владений. Победители, однако, не поделили турецкие сокровища и поссорились. А Россия оказалась в безнадежной ситуации: каждый из братьев по крови и вере потребовал от нее поддержки.

Закончилось дело тем, что Болгария без объявления войны атаковала других членов альянса. Это было не только коварное, но и неумное решение. В результате болгары многое потеряли. Теперь уже обиженной посчитала себя Болгария. Эта обида и привела ее в стан немцев, австрийцев и ее извечных врагов турок.

Как известно, в абсурдистских пьесах мир представлен как бессмысленное, лишённое логики нагромождение фактов, поступков и слов. Предвоенная пьеса 1914 года вполне соответствовала этому жанру.

---

 

Дополнительная информация по теме ...

 

Фрагмент из книги Г.П. Виллмотта «Первая мировая война» [1]:

«В августе-ноябре 1914 г. Надежды на быструю и полную победу оказались иллюзией. Ни одна из великих держав не справилась с задачей нанести поражение равному по силе противнику в ходе одной кампании, приуроченной к определенному времени года. Благодаря сети железнодорожных дорог большинство стран смогло доставить войска из самых дальних мест, однако, уже будучи развернутыми, армии передвигались очень медленно по сравнению с прошлыми временами. Быстрота великой армии Наполеона в кампании 1805 г. Поражает воображение: французы снимаются с лагеря в Булони 2 сентября, в количестве 210500 человек форсируют Рейн 26 сентября и Дунай — 6 октября; Вена оккупирована 13 ноября, битва при Аустерлице выиграна 2 декабря.

В 1914 г. Продвижение на такое расстояние в столь короткое время стало невозможным. Атакующим войскам не хватало средств, чтобы парализовать оборону противника, который, действуя на собственной территории, мог перемещать значительные массы войск быстрее и на большие расстояния по железной дороге, нежели наступающая армия, передвигающаяся на конной тяге и в пешем строю. Может показаться, что это объяснение преуменьшает личные достижения командиров и солдат, принимавших участие в сражениях. Но нельзя отрицать, что индивидуальный успех того или иного военачальника уменьшается, а его поражение может быть извинительно, если итоги всей кампании в значительной степени определяются набором условий совершенно другого порядка. В особенности это относится к плану Шлиффена, вооружившись которым начальник германского Генерального штаба Гельмут фон Мольтке начал военные действия. При этом Мольтке внес изменения в первоначальный план, в частности, отменив вторжение на территорию Голландии.

С поправками Мольтке или без оных, немецкий план внушал сомнение по двум причинам, одна — политическая, другая — чисто военная. Во-первых, план Шлиффена совершенно не принимал во внимание политической реакции на его выполнение. Германское Верховное командование оправдало нарушение бельгийского нейтралитета «военной необходимостью» - весьма сомнительным принципом, особенно когда он связан с потерей доверия со стороны других нейтральных государств. Во-вторых, план ставил перед германскими войсками задачу продвинуться с боями на 1300 км, а затем успешно окружить и уничтожить французские войска, находящиеся на восточной границе страны, в течение шести недель. Трудно поверить, чтобы огромная масса войск, проходившая по 32 км в день и постоянно вынуждаемая к бою, могла бы в течение шести недель еще и выиграть грандиозное сражение. Наступающие войска не имели никакой гарантии, что им удастся захватить железнодорожную сеть, а тем более найти ее не взорванной. К тому же была еще проблема Парижа. Сил, осуществляющих вторжение через Северную Францию, было явно недостаточно ни для того, чтобы оккупировать французскую столицу, ни чтобы «прикрыть» ее, то есть, защитить открытый немецкий фланг от нападения городского гарнизона».

---

Фрагмент из книги Андрея Зайончковского «Первая мировая война» [2]:

«Театрами мировой войны, с которыми связаны были первоначальные планы сторон, являлись:

1. На западе Европы — сначала вся полоса местности вдоль границы Германии с Бельгией и Францией, а затем вся северо-восточная часть Франции; этот называемый в литературе Западноевропейским театр войны мы для краткости будем называть Французским. 

2. На востоке Европы — сначала, в маневренный период войны, вся полоса местности вдоль границы России с Германией и Австро-Венгрией, а затем преимущественно вся западнопограничная полоса России; этот называемый в литературе Восточноевропейским театр войны мы будем называть Русским. 

3. На юге Европы — сначала вся полоса местности вдоль границы Австро-Венгрии с Сербией, затем вся территория последней, а потом и весь Балканский полуостров; этот театр войны мы будем называть Балканским.

Западноевропейский (французский) театр войны тянулся между Северным морем и Швейцарией. На этом протяжении в 700 км  территория Франции соприкасалась с Бельгией от моря до Лонгви на 400 км с лишком, а на франко-германскую границу приходилось около 300 км. В пределы театра военных действий вошли вся Бельгия и северо-восточная Франция, до линии: устье р. Сены — Бельфор — Базель. 

По рельефу вся означенная территория разделялась на два разных района: северо-западный — равнинный, включающий в себя Бельгию к западу от р. Маас и северную часть Франции между морем и р. Уаза; вся остальная часть театра — юго-восточный район — возвышенная, частью даже гористая. 

Северо-западный район по характеру местности и по обилию Дорог позволяет свободное маневрирование крупных войсковых масс, кроме низменных участков по pp. Шельде, Лис и Самбра с изрядным числом болот, 

перерезанных каналами. Эти участки представляли выгоды только при обороне, когда можно было легко  устраивать искусственные наводнения. 

Юго-восточный район включает систему трех горных групп вдоль границ, отбрасывающих от себя ряд отрогов в глубь французской территории. Северная группа — Арденны — заполняет пространство по обоим берегам р.  Маас, между верховьями р. Уаза и северной границей Люксембурга. Арденны не представляют ясно выраженного  горного хребта. Это — группа плоских возвышенностей, прорезаемых течением р. Маас. К западу от реки эти  возвышенности не превосходят 350 м над уровнем моря, а к востоку, близ бельгийско-германской границы,  достигают вдвое большей высоты.

На линии Ретель — Монмеди Арденны увязываются с другой горной группой — Аргоннами, которая в виде двух узких лесистых параллельных цепей заполняет пространство между р. Маас и верхним течением р. Эна. Обе цепи  Аргонн имеют резко обозначенный характер горных хребтов и представляют значительные затруднения для  войск на путях из Лотарингии к Реймсу. Но высота этих гор лишь в окрестностях Бар ле Дюка достигает 400 м. 

Третья горная группа — хребет Вогезских гор вдоль границы Эльзаса. Это наиболее высокий и трудноодолимый  хребет, являющийся как бы барьером для обеих сторон на путях вторжения через него крупных масс. Его 

прорезали только две сквозные железные дороги, и то в его наиболее низком северном участке. Вогезы  повышаются с севера на юг и достигают наибольшей высоты в своей южной оконечности, где высшие точки  хребта имеют высоту до 1500 м. 

Из водных рубежей театра наиболее значительными являются: р. Рейн, ограничивающая этот театр с северо-востока, с его левыми притоками pp. Мозель с Мертой и Сааром и Маас с Самброй; р. Сена, ограничивающая этот театр с юго-запада, с ее правыми притоками pp. Марна (с Большим и Малым Морэнами и Урком) и Уаза, Эна и Вель, и впадающая в море р. Шельда (Эско) с притоками pp. Лис, Изер и Сомма. Все эти реки и соединяющие их многочисленные каналы приобретали характер трудноодолимых преград лишь на тех участках, где они были усилены укреплениями или снабжены сооружениями для устройству наводнений. Во всех же других местах они имели лишь значение тактических рубежей, на которых и разыгрались наиболее значительные операции, получившие свое название по названию этих рек.

Поскольку государственная граница между участвовавшими на Западноевропейском театре государствами не всегда совпадала с солидными естественными рубежами, обе стороны уделяли значительное внимание укреплению естественных рубежей в ближайшем тылу от границ. Со стороны Германии таким рубежом являлся  широкий Рейн, на котором были сооружены крепости Страсбур и Кёльн, Гермерсгейм, Майнц, Кобленц и Везель.  У самой границы на Мозеле были крепости Мец и Тионвиль (Диденгофен) и укрепления у Саарлуи. На границе  же с Бельгией для прикрытия обходных путей через Бельгию к Нижнему Рейну был укрепленный лагерь у  Мальмеди. Со стороны Франции таким ближайшим (в двух переходах) к германской границе и важнейшим  укрепленным рубежом являлись верховья pp. Мозеля и Мааса, на которых были построены четыре крепости и до  20 более или менее значительных укреплений, составлявшие в совокупности два укрепленных района: Бельфор,  Эпиналь — 80 км по фронту, и Туль, Верден — 80 км по фронту. За указанными укрепленными районами 1 й  линии находились укрепления 2 й линии, состоящие из укрепленной позиции у Дижона и Лангра и укрепленных  районов — Реймса, Лаона, Ля  Фера. Центральным редюитом всей этой укрепленной системы служил  укрепленный лагерь Парижа. Что же касается системы укреплений на участке границы Франции с Бельгией, т. е.  от Монмеди до моря, то в связи с усовершенствованием крепостной техники, выдвинувшей в 80 х гг. XIX столетия бетон и бронированные башни и потребовавшей огромных затрат, от первоначально задуманной обширной системы укреплений на этой границе было решено отказаться. Были оставлены лишь Монмеди и Мобеж, а крепость Лилль была намечена к упразднению. Со стороны моря этот театр был прикрыт крепостями Дюнкерк, Кале, Булонь.

Что касается Бельгии, то правящие классы, которые вполне сознавали всю иллюзорность «вечного» нейтралитета  своей страны, хотя бы и гарантированного европейскими державами, ясно понимали, что в случае войны между  Германией и Францией Бельгия неминуемо подвергнется вторжению германских армий, поэтому по мысли  известного бельгийского инженера генерала Бриальмона в 1890-1892 гг. были предприняты меры по укреплению  рубежа р. Маас крепостями Намюром и Льежем, а Антверпен был превращен в обширную крепость-лагерь.

Сооружение французских восточных крепостей отражало систему обороны Франции после франко-прусской войны 1870-1871 гг. против нового германского вторжения. Франция по намеченному в 1874 г. генералом Сере де Ривьерой плану принялась за укрепление своей новой границы для прикрытия мобилизации и сосредоточения армии с целью остановить противника и собрать все силы на борьбу с его армиями, пользуясь линией крепостей.  Руководящая идея укрепления этой новой границы заключалась в том, чтобы занять важнейшие узлы сообщений сильными крепостями с фортовым обводом и направить вторжение германских армий к свободным промежуткам между крепостями, расположив эти промежутки или в системе огня крепостей и фортов застав, или на труднопроходимой местности. Таких открытых промежутков было оставлено два: один шириной в 60 км между крепостями Эпиналь и Туль, так называемый Шармский проход, и другой шириной в 35 км между крепостями Верден и Монмеди. Вся система укреплений на восточной границе Франции и Бельгии оказала прямое влияние на выработку плана первоначальных операций обеих сторон, который, в свою очередь, исходил из ближайших конкретных целей войны.

Весь маневренный период мировой войны на Русском европейском театре разыгрался преимущественно на территории западной пограничной полосы бывшей Российской империи и сопредельных провинций Восточной Пруссии, Западной и Восточной Галиции. 

В отношении подготовки театра к войне, стратегического развертывания и первоначальных планов имело первенствующее значение очертание государственной границы между воюющими странами; в данном случае эта граница приобретала еще особое значение ввиду большого различия между Россией и Австро-Венгрией и Германией — особенно в отношении путей сообщения и инженерной подготовки.

Государственная граница между воюющими странами представляла много оригинального. Являясь результатом тех политико-экономических отношений, которые сложились ко времени Венского конгресса (1815 г.), она совершенно не преследовала стратегических целей, а исключительно политические, в виде образования под скипетром русских монархов Царства Польского с вознаграждением Австро-Венгрии галицийскими областями с более родным России по крови населением, чем Польша, и с оставлением Пруссии ее коренной провинции — Восточной Пруссии.

Первая особенность пограничной линии состояла в том, что она нигде не совпадала с естественными преградами.  Реки Неман и Висла, которые могли бы служить таковыми, пересекались границей, попадая устьями в море Германии, а Карпатский хребет составлял ближайший тыл австрийской пограничной полосы. Вторая особенность заключалась в том, что русская граница вдалась большим четырехугольником с основанием около 360 км и высотой около 400 км в территорию враждебных России стран, что неминуемо должно было оказать большое влияние как на подготовку театра войны, так и на первоначальный ход операции.

По общему географическому облику театр вполне пригоден для широких маневренных операций. Равнинный,  отчасти холмистый, отчасти лесисто-болотистый характер его обусловливает в виде холмов, лесисто-болотистых и  озерных участков элементы только тактического значения, за исключением некоторых районов, которые имеют и  стратегическое значение.  К таковым принадлежат: 1) озерный район в Восточной Пруссии, известный под названием Мазурских озер; 2) лесисто-болотистый участок в восточной части театра, охватывающий бассейн р. Припять, под названием Полесья и 3) на юге театра горный Карпатский хребет, который представлял естественную значительную преграду для русского наступления в Венгрию, но, с другой стороны, стеснял маневрирование австро-венгерской армии. Кроме обильных лесисто-болотистых участков, театр изобилует реками, текущими в большинстве в меридиональном направлении и представляющими естественные преграды для действий враждующих сторон. Впрочем, оборонительными линиями, имеющими стратегическое значение, являлись только pp. Висла, отчасти Буго-Нарев и Неман от устья до Гродно, все же остальные реки имели значение только как рубежи и тактические преграды.

Рассматриваемый театр может быть разделен на 4 района, имевшие разное оперативное значение: 

1. Центральный, или Привислинский, — образующий дугу, глубоко вдающуюся у Торна, Калиша и Кракова в пределы Германии и Австрии с основанием, идущим примерно по pp. Бобр и Западный Буг. 

2. Северный — между Балтийским морем и северной границей Полесья. 

3. Южный — между южной границей Полесья и Карпатами. 

4. Полесье — в виде разъединяющего северный и южный районы пространства.

Развитие рельсовой сети не только на театре войны, но и на всей территории воюющих стран, входит такой большой удельной величиной в оперативную работу армий, что на этом вопросе приходится остановиться более внимательно. 

Обширность территории России, недостаток денежных средств, слабое экономическое развитие и неустойчивость железнодорожной политики были естественными причинами недостаточного и неравномерного роста русской рельсовой сети. Россия поражала своей отсталостью в количестве железных дорог, что отодвигало ее далеко назад  в отношении Западной Европы. 

Коэффициент обслуженности сетью был в 18,2 раза меньше, чем Франции, Англии и Германии, даже только для Европейской России, без обширных пространств Архангельской, Вологодской и Олонецкой губерний. Русскую  сеть в указанных выше пределах необходимо было увеличить в 4,5 раза для того, чтобы сравняться с  Германией, и в 3,5 раза, чтобы сравняться с Австро-Венгрией. 

Подобные условия накладывали сильный отпечаток не только на роль России в мировой войне, но и на условия ведения операций в различные ее периоды.  В то время как Германия и отчасти Австро-Венгрия имели в своей широко развитой и богато оборудованной сети железных дорог не только могущественный фактор в отношении мобилизации, сосредоточения и питания массовых армий, но и в отношении быстрых перебросок их как с фронта на фронт, так и в районе одной операции, — Россия от своей мало развитой и бедно оборудованной сети получала в этом отношении далеко не полное подспорье.

Все внимание русского Генерального штаба в отношении железных дорог было направлено к тому, чтобы скорее сосредоточить и развернуть армии в начале войны, и отчасти к удовлетворению хоть некоторой возможности перекидывать их с северной стороны Полесья на юг или обратно. Для оперативного использования во время  ведения операций рельсовая сеть была почти не подготовлена. Некоторую возможность в этом отношении  представлял только участок между Вислой, Наревом и линией Ивангород — Люблин — Ковель, имевший  достаточно развитую сеть для использования ее в оперативном отношении. Другим таким участком являлся район Вильны. Русская железнодорожная сеть совершенно не была подготовлена к наступательным операциям и не могла одновременно выдержать тяжесть оперативных перевозок и питания армий; она была более развита для борьбы на германском фронте, чем на австрийском.

Таким образом, обе стороны вели маневренный период войны в совершенно разных условиях помощи со стороны железных дорог, которые поставили противников в далеко не равные условия, — в руках немцев находились богатейшие средства инженерной техники, превосходившие средства противной стороны».

---

Фрагмент из книги Джона Кигана «Первая мировая война» [3]:

«30 июля, на тридцать второй день после сараевского убийства, Австро-Венгрия находилась в состоянии войны с Сербией, однако ее войска все еще оставались на исходных позициях, а на границе с Россией австро-венгерские части и вовсе не разворачивались, едва успев получить приказ о полной мобилизации. Русские войска не были сосредоточены на границе и не угрожали ни Австро-Венгрии, ни Германии…

Ситуация резко обострилась только на следующий день, когда стало известно о полной мобилизации русской и австро-венгерской армий, а Германия направила ультиматум России и, по существу, в такой же ультимативной форме сделало запрос Франции о соблюдении ею нейтралитета в русско-германской войне.

Особенно обострил ситуацию немецкий ультиматум России. Отказаться от предъявленных русским требований Германия практически уже не могла, ибо такая уступка была несовместима со статусом великой державы. По той же причине и Россия не могла пойти на уступки. Стало ясно, что уже на следующий день Германия приступит к полной мобилизации армии. Однако такая акция не могла быть оставленной без ответа французами. В соответствии с франко-русской военной конвенцией 1892 года, Франция и Россия были обязаны, в случае перевода немецкой армии на военное положение, приступить к мобилизации своих армий. Кроме того, в конвенции говорилось о том, что если Франция подвергнется нападению со стороны Германии или Италии, поддержанной Германией, то Россия употребит все войска, какими она может располагать, для нападения на Германию, а если Россия подвергнется нападению Германии или Австро-Венгрии, поддержанной Германией, то Франция использует все войска, какими может располагать, для нападения на Германию.

И все-таки даже после ультимативных действий Германии еще оставалась надежда на сохранение мира. Франко-русская конвенция 1892 года предусматривала совместное выступление Франции и России против Германии только в случае нападения немцев (своими силами или в союзе с другой страной) на одну из этих держав. Перевод немецкой армии на военное положение обусловливал лишь мобилизацию французской и русской армий. Даже объявление немцами войны Франции или России (если только за ним не следовало военных действий со стороны немцев) не влекло за собой (согласно конвенции) обязательного совместного выступления этих стран против Германии. Однако вероятность того, что Германия, объявив войну, не приступит к военным действиям, существовала скорее только теоретически…

Создавшееся положение не могло не вызвать беспокойства во Франции. 31 июля начальник французского Генерального штаба Жоффр предложил Мессими немедленно объявить полную мобилизацию армии. Жоффр опасался, что немцы опередят французов в сосредоточении и развертывании войск на границе, а немецкие резервисты окажутся на призывных пунктах в то время, как во Франции военнообязанные резерва все еще будут находиться у себя дома. Вот выдержка из записки Жоффра военному министру:

«Правительство должно ясно понять, что начиная с сего числа каждый день промедления с объявлением полной мобилизации может обернуться потерей от 15 до 25 км территории государства. Другими словами, наша первостепенная задача — опередить неприятеля в сосредоточении и развертывании войск».

Французское правительство рассмотрело предложение начальника Генерального штаба 1 августа. К тому времени уже стало известно о том, что Россия не ответила на ультиматум Германии. Ожидая, что в тот же день немцы объявят о переводе армии на военное положение, французы из политических соображений решили начать мобилизацию своей армии только 2 августа, чтобы эта мобилизация не предшествовала германской, а явилась ответом на таковую.

Французы не ошиблись: 1 августа днем немцы объявили полную мобилизацию армии, а в 7 часов вечера того же дня немецкий посол в Петербурге Пурталес вручил министру иностранных дел России Сазонову ноту с объявлением войны. Вручение ноты происходило в драматической обстановке: взаимные обвинения и ссылки на провокационные действия других стран чередовались с сожалениями о предпринимаемых действиях и заверениями о личной симпатии, из кабинета Сазонова Пурталес вышел «дрожащей походкой».

Однако и после объявления Германией войны России некоторая надежда на сохранение мира все еще оставалась. Русский царь, исходя из телеграммы Вильгельма II, в которой кайзер просил не нарушать границу с Германией, полагал, что война может и не начаться…

Между тем французы пытались выяснить окончательную позицию Англии в сложившейся ситуации. Не связанная официальными военными обязательствами ни с одним государством, Англия не раскрывала своих настоящих намерений даже Франции… Впрочем, эти намерения были не ясны до конца и самим англичанам. Когда 1 августа французский посол в Лондоне Поль Камбон запросил министерство иностранных дел Англии, поддержат ли англичане французов в войне с немцами, а если поддержат, то когда и какими силами, Грей ответил ему, что этот вопрос будет рассмотрен кабинетом министров. Заседание кабинета министров состоялось 2 августа. Министры сочли возможным объявить войну Германии, если немцы нарушат нейтралитет Бельгии, определенный трактатом 1839 года и гарантированный рядом держав, в том числе и Пруссией. Кроме того, министры решили прикрыть французское побережье Ла-Манша силами Королевского флота. На большее они не пошли.

Однако уже на следующий день положение изменилось. 2 августа в 7 часов вечера немецкий посол в Брюсселе вручил министру иностранных дел Бельгии ноту, в которой указывалось на то, что германское правительство имеет достоверные сведения о намерении французских войск выступить против Германии через бельгийскую территорию. Далее немцы, ссылаясь на слабость бельгийской армии, не способной без посторонней помощи отразить наступление крупных французских сил, заявляли о вынужденной необходимости нарушить нейтралитет Бельгии. Нота заканчивалась угрозой применить силу, если бельгийские войска окажут сопротивление. На ответ бельгийскому правительству давалось 24 часа. Утром 3 августа Бельгия отвергла ультимативное требование немцев о пропуске войск.

В тот же день вечером немецкий посол в Париже передал французскому правительству ноту с объявлением войны. Немцы мотивировали свои действия тем, что французские войска в нескольких местах нарушили границу с Германией, а французские самолеты летали над немецкими городами Карлсруэ и Нюрнбергом. Заметим, что эти обвинения были надуманны.

Утром 4 августа немецкие войска без объявления войны начали вторжение в Бельгию. Получив сведения о нарушении немцами бельгийского нейтралитета, англичане 4 августа предъявили Германии ультиматум, потребовав очистить бельгийскую территорию, предварительно сообщив о своем решении Англии к 24 часам. Германия отказалась ответить на ультиматум, и тогда англичане объявили немцам войну.

Наконец 6 августа в 18 часов Австро-Венгрия объявила войну России, а еще через несколько дней оказалась в состоянии войны с Францией, объявившей ей войну 10 августа, и с Англией, объявившей ей войну двумя днями позже. Из членов Тройственного союза не вступила в войну лишь Италия. Исходя из оборонительного характера договора, она предпочла заявить о нейтралитете, о сербах забыли. Война на территорию Сербии пришла только через четырнадцать месяцев».

---

Фрагмент из книги Анатолия Уткина «Первая мировая война» [4]:

«Не любивший Францию российский император Александр III решил прервать осевую линию русской политики всего XIX в. и отойти от прогерманской линии, заключив именно с Францией союз против переживающей подъем Германии. Проведенное германским историком И. Грюненгом исследование показало, что русское общественное мнение в начальный период германского подъема (1878-1894 гг.) выступало против вторжения России в европейскую политику, предпочитая свободу государственного маневра. Даже Катков, известный неприязнью к Германии, был за политику «свободных рук», а вовсе не за выбор антигерманского союза. Лишь очень небольшая группа «антинемцев», таких, как генерал Скобелев, могла симпатизировать антигерманской дипломатии, но влияние этой группы политиков было невелико.

Решающими оказались соображения национальной безопасности. Незадолго до своей смерти Александр III впервые сказал своему министру иностранных дел Н Гирсу, что в иностранных делах «теперь господствуют не династические связи, а национальные интересы» {46}. Именно исходя из своего понимания русских национальных интересов он пошел на союз с Францией. Через 17 месяцев после отказа Германии возобновить «Союз трех императоров» французская эскадра посетила Кронштадт. Петербург стал искать гарантии своей безопасности от экспансии европейского Центра в союзе с Западом. В июне 1899 г. русский министр иностранных дел граф Муравьев сказал германскому послу в Петербурге князю Радолину, что не должно быть иллюзий: если нужно, Россия найдет взаимопонимание даже с постоянным конкурентом Британией. На полях этого сообщения кайзер Вильгельм начертал, что это типичный дипломатический блеф. А уже через восемнадцать месяцев российско-британское сближение стало реальностью мировой политики.

Можно как угодно критически относиться к российскому императорскому дому и российскому генеральному штабу, но их отношение к внешнему миру, к Западу, к Германии никогда не напоминало ту неистребимую ярость, которую мы видим у императора Вильгельма II и начальника германского генерального штаба Гельмута фон Мольтке.

В правящих кругах Петербурга шло соперничество двух фракции. Обе приветствовали военную и политическую экспансию России в Азии, но смотрели на нее с противоположных точек зрения. Военно-бюрократическая олигархия видела свое будущее в создании Великой Восточной империи, где ортодоксализм России превращался в «новый ориентализм», новый центр мира. Этой «восточной» фракции противостояла «западная» фракция, возглавляемая министром финансов С.Ю. Витте. Для него создание Азиатской империи было лишь дополнительным средством укрепления России на Западе, преобразования восточного феодализма России в капитализм западного толка.

В реальной политике это означало борьбу двух подходов: 1) рассчитанного на игнорирование ожесточения Германии, верящего в то, что «время на нашей стороне», противостоящего силовой политике в Европе; 2) обеспокоенного возвышением Германии, опасающегося превращения России в младшего партнера чемпиона европейского развития, призывающего (в случае крайней необходимости) не исключать для себя силовой защиты своего суверенитета…

Возможно, самым трезвым, сдержанным и расчетливым в системе русского управления было министерство финансов — мнение министра финансов всегда запрашивалось в случае крупных дипломатических инициатив. Владелец русского кошелька понимал, сколь важны для русского развития иностранные инвестиции и иностранный технический опыт. И он хорошо знал, как бедно население, сколь незначительные суммы приносят налоги и сколь далек еще путь к западному уровню экономики. Любой русский министр между 1856 и 1917 годами знал, что содержание огромной военной машины ложится на страну относительно большим бременем, чем в любой европейской державе. Министры финансов, от Ройтерна до Коковцова, знали об опасности разрыва с Западом, о важности Запада в экономическом и культурном прогрессе России. Ничто не могло больше помешать сокращению дистанции между Россией и Западом, чем война. И они сопротивлялись военным авантюрам.

Министр финансов Ройтерн противился участию России в войне с Турцией в 1877 г., он видел тяжесть непомерной внешней активности для незрелого промышленно-финансового организма страны. Наследнику Ройтерна Бунге достались лучшие времена — мирное царствование императора Александра III, но и он противился непомерным военным расходам, губительным для бедной в своей массе страны. В конечном счете это противодействие Бунге стоило ему министерского поста. Среди министров финансов императора Николая II противодействием военному росту отличался Витте. Самым приметным случаем его противодействия внешнеполитическим авантюрам было категорическое несогласие со схемами Нелидова, обещавшими России Константинополь, но тем самым ссорившими ее с Британией (1897 г.). Именно под воздействием Витте, категорически отказавшего в поддержке широкомасштабным планам модернизации русской артиллерии, царь внял идеям выступить организатором всемирной конференции по разоружению (1897 г.). Витте противился тем, кто пытался использовать сложности Британии с связи с бурской войной. Он руководствовался основополагающим принципом: мир идет на пользу растущей России, война ставит этот рост под угрозу.

Современные западные исследователи, более трезво (чем их предшественники в начале века) оценивающие возможности России, согласны в том, что огромной рекультуризируемой стране более всего была нужна не война, а историческая передышка, время для активного реформаторства, культурного подъема и индустриализации...

Министр финансов и позднее премьер-министр граф Витте пишет в 1893 году императору Александру III: «Находясь на границах двух столь различных миров, восточноазиатского и западноевропейского, имея твердые контакты с обоими, Россия, собственно, представляет собой особый мир. Ее независимое место в семье народов и ее особая роль в мировой истории определены ее географическим положением и в особенности характером ее политического и культурного развития, осуществлявшегося посредством живого взаимодействия и гармоничной комбинации трех творческих сил, которые проявили себя так лишь в России. Первое — православие, сохранившее подлинный дух христианства как базис воспитания и образования; во-вторых, автократизм как основа государственной жизни; в-третьих, русский национальный дух, служащий основанием внутреннего единства государства, но свободный от утверждения националистической исключительности, в огромной степени способный на дружеское товарищество и сотрудничество самых различных рас и народов. Именно на этом базисе строится все здание российского могущества...»

Согласно оптимистической точке зрения этого великого государственного деятеля России, требовалось всего лишь несколько благоприятных лет для выравнивания того экономико-цивилизационного рва, который отделял Восточную Европу от Центральной и Западной. Для выравнивания нужно было сохранить дружественные отношения с обоими центрами технологического обновления европейским Центром и Западом. Если Россия не пойдет на мирное сближение одновременно с Западом и Центральной Европой — всеми возможными источниками поощрения ее материального прогресса, ее ждет судьба европейской колонии не важно, как будет называться метрополия. В специальном меморандуме, написанном в марте 1899 года, Витте указывал, что лишь ускоренная индустриализация спасет подлинный суверенитет России.

Приблизительно той же точки зрения придерживался и второй великий государственный деятель России этого периода — председатель совета министров Столыпин. Этой фракции нужен был мир как минимум на двадцать лет, чтобы ввести систему всеобщего обучения, увеличить слой индустриальных рабочих, цивилизовать русскую деревню, увидеть подлинные плоды работы русского тигля сплавки национальностей.

Трезво мыслящий сегмент правящих кругов России призывал посмотреть в глаза объективной реальности. Россия, возможно, станет колоссом будущего, но в текущее время она является одной из самых отсталых стран Европы. Насущной задачей является обеспечение ей места участника индустриальной революции, занятие ею ниши в мировой торговле, развитие внутренних коммуникаций, организация сил. В начале XX века валовой национальный продукт на душу населения в России был в пять раз меньше среднеевропейских показателей. Россия обязана была сократить этот разрыв, иначе волею обстоятельств она выталкивалась из Европы».

---

Фрагмент из книги Вячеслава Щацилло «Первая мировая война 1914–1918. Факты. Документы» [5]:

Министру иностранных дел Германии фон Ягову, 24 июля 1914 г.

Лондон

Сэр Эдуард Грей вызвал меня к себе… Он заявил, что государство, которое примет такие требования, перестало бы рассматриваться как самостоятельная страна, (Пометка Вильгельма: «Это было бы весьма желательно. Это не государство в европейском смысле, а банда разбойников!») Ему, Грею, трудно в настоящий момент давать в Петербурге какие-либо советы…

Если Австрия вступит на сербскую территорию, то, по его мнению, возникнет опасность европейской войны. (Пометка Вильгельма: «Это, без сомнения, будет») Невозможно даже представить себе следствия подобной войны четырех — он подчеркнул слово «четыре», — имея в виду Россию, Австро-Венгрию, Германию и Францию (Пометка Вильгельма: «Он забывает Италию».)

Лихновский

*  *  *

1/24 июля 1914 г.

По заявлению министра иностранных дел о последних выступлениях австро-венгерского правительства в отношении Сербии.

Министр иностранных дел довел до сведения Совета министров, что согласно полученным им сведениям и сделанному австро-венгерским послом при императорском дворе сообщению австро-венгерское правительство обратилось к сербскому правительству с требованиями, являющимися, по существу, для Сербского королевства как суверенного государства совершенно неприемлемыми и изложенными в ультимативной форме, причем сербскому правительству назначен для ответа срок, истекающий завтра, 12/25 июля, в 6 часов вечера. Таким образом, предвидя, что Сербия обратится к нам за советом, а быть может, и за помощью, настоит (так в документе) надобность ныне же подготовиться к тому ответу, который может быть нами дан Сербии.

Обсудив изъясненное заявление гофмейстера Сазонова в связи с доложенными совету министрами военным, морским и финансов сведениями о современной политической и военной обстановке, Совет министров положил:

I. Одобрить предположение министра иностранных дел снестись с кабинетами великих держав в целях побуждения австро-венгерского правительства к предоставлению Сербии некоторой отсрочки в деле ответа на предъявленные ей австро-венгерским правительством ультимативные требования, дабы дать тем возможность правительствам великих держав исследовать и изучить документы по поводу совершившегося в Сараево злодеяния, которыми австро-венгерское правительство располагает и которые оно готово по удостоверению австро-венгерского посла, сообщить российскому правительству.

II. Одобрить предположение министра иностранных дел посоветовать сербскому правительству на случай, если положение Сербии таково, что она собственными силами не может защищаться против возможного вооруженного наступления Австро-Венгрии, не противодействовать вооруженному вторжению на сербскую территорию, если таковое вторжение последует, и заявить, что Сербия уступает силе и вручает свою судьбу решению великих держав.

III. Предоставить военному и морскому министрам, по принадлежности, испросить высочайшее вашего императорского величества соизволение на объявление в зависимости от хода дел мобилизации четырех военных округов — Киевского, Одесского, Московского и Казанского, Балтийского и Черноморского флотов,

IV. Предоставить военному министру незамедлительно ускорить пополнение запасов материальной части армии.

V. Предоставить министру финансов принять меры к безотлагательному уменьшению принадлежащих финансовому ведомству сумм, находящихся в Германии и Австро-Венгрии.

О таковых своих заключениях Совет министров всеподданнейшим долгом почитает довести до вашего императорского величества сведения.

И. Горемыкин. В. Саблер. В. Сухомлинов. И. Григорович.

П. Харитонов. А. Кривошеий. С. Сезонов. Н. Маклаков.

С. Тимашев П. Барк. А. Веревкин. П. Думитрашко. В. Шевяков.

И. д. упр. делами Сов. мин. И. Лодыженский.

Помета Николая II: «Согласен».

Красное Село, 12/25 июля 1914 г.

*  *  *

Министр иностранных дел России С.Д. Сазонов — послу России в Лондоне А.К. Бенкендорфу, 12/25 июля 1914 г.

Телеграмма № 1489 

При нынешнем обороте дел первостепенное значение приобретает то положение, которое займет Англия. Пока есть еще возможность предотвратить европейскую войну Англии легче, нежели другим державам, оказать умеряющее влияние на Австрию, так как в Вене ее считают наиболее беспристрастной и потому к ее голосу более склонны прислушиваться. К сожалению, по имеющимся у нас сведениям, Австрия накануне своего выступления в Белграде считала себя вправе надеяться, что ее требования не встретят со стороны Англии возражений, и этим расчетом до известной степени было обусловлено ее решение. Поэтому весьма желательно, чтобы Англия ясно и твердо дала понять, что она осуждает не оправдываемый обстоятельствами и крайне опасный для европейского мира образ действий Австрии, тем более что последняя легко могла бы добиться мирными способами удовлетворения тех ее требований, которые юридически обоснованы и совместимы с достоинством Сербии.

В случае дальнейшего обострения положения, могущего вызвать соответствующие действия великих держав, мы рассчитываем, что Англия не замедлит определенно стать на сторону России и Франции, чтобы поддержать то равновесие в Европе, за которое она постоянно выступала и в прошлом и которое в случае торжества Австрии будет несомненно нарушено.

Сазонов

---

Романов Петр Валентинович — историк, писатель, публицист, автор двухтомника «Россия и Запад на качелях истории», книги «Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева» и др. Автор-составитель «Белой книги» по Чечне. Автор ряда документальных фильмов по истории России. Член «Общества изучения истории отечественных спецслужб».

---

Примечания

[1] Г.П. Виллмотт. Первая мировая война. М.: Издательство «Ломоносовъ», 2010.

[2] Андрей Зайончковский. Первая мировая война. СПб.: Полигон, 2002.

[3] Джон Киган. Первая мировая война. М.: «АСТ», 2004.

[4] А.И. Уткин. Первая мировая война. М: «Культурная революция», 2013.

[5] Вячеслав Щацилло. Первая мировая война 1914–1918. Факты. Документы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003.