Большинство исследователей сходятся во мнении, что до появления в Китае официальной светской дипломатической миссии Российской империи, Российская духовная миссия в Пекине (РДМ) сочетала в своей работе научно-исследовательскую, миссионерскую и дипломатическую деятельность. При этом научное и дипломатическое направления являлись для миссии приоритетными, а роль миссионерской работы была незначительной.

Важнейшими документами, проясняющими сочетание различных видов деятельности РДМ, являются инструкции, приготовленные для миссии представителями МИД Российской империи. В литературе встречаются упоминания об инструкциях РДМ и даже приводятся цитаты из них, но попыток полной публикации и анализа инструкции ранее не предпринималось.

На наш взгляд, интересно рассмотреть проект инструкции XIII-й РДМ (1849–1859), возглавляемой крупнейшим отечественным и европейским синологом XIX в., Петром Ивановичем (в монашестве – Палладием) Кафаровым[1]. К моменту формирования тринадцатого состава РДМ, процесс написания инструкций, по-видимому, уже был отлажен, а сама она воплощала в себе значительный опыт предшествующих миссий.

В Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) сохранился рукописный документ, озаглавленный «Инструкция для руководства Пекинской духовной миссии». В архивной описи приводится более развёрнутое наименование документа – «Инструкция МИД начальнику 13-ой Российской Православной духовной миссии архимандриту Палладию (Кафарову). 1849»[2].

В этом документе 1849 г. содержится девять пунктов, регулирующих функционирование РДМ. Инструкция являлась важнейшим, но, вероятно, не единственным документом, которым руководствовалась РДМ в своей деятельности – различные инстанции (Синод, Министерство государственных имуществ и др.) могли направлять РДМ отдельные инструкции. Начальнику миссии в течении года также направлялись дополнительные отношения, в которых МИД ставил перед руководством РДМ новые задачи. Существовали также и секретные предписания для начальника РДМ, регулирующие тайную переписку с Азиатским департаментом МИД и наиболее чувствительные вопросы взаимоотношений с маньчжурским правительством.

Представленный ниже документ, по всей видимости, не является финальным вариантом инструкции для XIII-й РДМ, так как несёт на себе следы редакторской правки – на полях периодически встречаются пометки «переписать». В конце документа проставлена виза «верно», заверенная коллежским советником Заблоцким[3], но редакторские метки, скорее всего, сделаны высшим руководством Азиатского департамента МИД – Я.А. Дашковым[4] или Н.И. Любимовым[5]. Редакторские правки в основном касаются формулировок и некоторых деталей, связанных с финансами. Финальный вариант инструкции утверждался непосредственно Императором Всероссийским.

Рассмотрим некоторые примечательные моменты по каждому из девяти пунктов инструкции.

В первом пункте («Состав миссии») приводится штатная численность РДМ – четыре духовных лица (начальствующий архимандрит, два иеромонаха и один иеродиакон) и шесть светских, в числе которых – четыре студента, врач и художник. Среди студентов XIII-й РДМ был один, специально направленный из Иркутска[6]. Генерал-губернатор Восточной Сибири нуждался в специалистах по Китаю, в связи с чем указанный студент был зачислен в штат РДМ, чтобы по возвращению из неё остаться на службе в Иркутске.

Второй пункт («Смена прежней миссии») описывает функции пристава XIII РДМ, который сопровождал новую миссию в Пекин, а затем должен был вернуться в Россию с членами предыдущей XII миссии. На должность пристава Император Всероссийский утвердил Егора Петровича Ковалевского[7].

Третий пункт («Главные обязанности начальника миссии») описывает круг обязанностей руководителя РДМ. Помимо проповеди православной веры для албазинцев[8], руководства учебными и научными занятиями членов миссии, в обязанности начальника входили хозяйственные вопросы и, что особенно подчёркивается, способствование «поддержанию и упрочению существующих с Китаем мирных и торговых сношений и утверждению взаимного доверия».

Четвёртый пункт («Занятия духовные и воспитание албазинцев») посвящён ведению миссионерской работы в Китае. В этом пункте содержится настояние, что даже в среде албазинцев «воздержаться от всяких излишеств нескромной ревности» в проповеди веры.

Членам РДМ категорически запрещалось вступать в отношения с европейскими миссионерами – это объясняется запретом на деятельность иностранных миссий (в первую очередь – католических) в Китае[9]. В Петербурге опасались, что общение с представителями католиков и протестантов могло бы бросить тень на деятельность РДМ.

МИД рекомендовал РДМ обратить особое внимание на проповедь православия в среде юных албазинцев – впоследствии из их числа набирались помощники для миссии. Особо оговаривалось, что РДМ не должна вызывать расстройство «подданнических отношений албазинцев к китайскому Правительству».

Для установления более тесных отношений с Лифаньюанем[10] архимандриту Палладию рекомендовалась, по примеру предшествующих руководителей РДМ, преподавать в маньчжурском училище русского языка, что впоследствии и было сделано[11].

В этом же пункте содержатся рекомендации по отправлению богослужений в двух православных храмах Пекина. Службы должны были регулярно проводиться в воскресные дни и в течении Великого поста. В инструкция сказано, что члены РДМ не должны уклоняться от служб и служить примером поведения для албазинцев.

Пятый пункт («Занятия учебные») посвящён научной и учебной деятельности РДМ. В нём оговаривается важнейший характер этих занятий и необходимость первые годы пребывания в Пекине потратить на изучение китайского языка, в т.ч. классического письменного языка вэньянь. Маньчжурский язык должны были выучить три светских члена РДМ[12]. Подчёркивалось, что «весьма желательно» чтобы кто-то из членов миссии, сообразно кругу своих занятий, изучал монгольский и тибетский языки[13]. На начальника миссии возлагалась обязанность подыскать своим подопечным хороших учителей.

Отдельный подпункт посвящён учёным трудам членов РДМ. По прибытии в Пекин, начальник составлял план учебных занятий для каждого из миссионеров. Далее этот план передавался через пристава миссии в Азиатский департамент, который утверждал его. Круг вопросов, интересовавших российский МИД, был чрезвычайно широким: «исторические, географические, физические и статистические исследования о Китае и подвластных ему народов, труды по части филологии, исследования различных исповеданий; изучение образа правления и законодательства китайцев и извлечение по сей части всего любопытнейшего и особенно объясняющего дух и систему их Правительства; также собрание всяких сведений по части сельского хозяйства, заводов и фабрик … наблюдения и розыскания о их медицине …».

Лекарь миссии[14] помимо исследования местной медицины, должен был оказывать помощь в лечении чиновников, что способствовало налаживанию хороших отношений между русскими миссионерами и маньчжурской династией. Художник миссии[15], помимо исправления иконостаса в православных храмах Пекина, мог выполнять заказы китайских сановников, что тоже способствовало укреплению положения РДМ.

Перед тем как приступить к научным занятиям, миссионеры должны были ознакомиться с имеющейся по интересующим их вопросам литературой «о Тибете, Монголии и проч., – дабы знать, что уже сделано и на что обращено теперь главное внимание европейских ученых». Подспорьем для учебных занятий могли служить и труды предшествующих составов миссии.

Три раза в год члены РДМ подавали начальнику отчёты о своих занятиях, которые он препровождал в Азиатский департамент. В инструкция отмечалось, что никто из членов миссии не мог вступать в непосредственные отношения с учёными обществами и иными местами – все связи миссионеров с Россией оставались на усмотрение начальника РДМ.

В шестом пункте инструкции («Сношения с отечеством. Связи с китайцами и образ жизни») оговаривалось, что РДМ не менее четырёх раз в год отправляет в Азиатский департамент донесения, при этом пересылка всех документов должна происходить только официальным способом через Лифаньюань.

В этом же пункте указано, что для налаживания связей с китайскими сановниками РДМ располагает особой подарочной суммой, распоряжение которой возлагается на руководителя миссии.

Значительная часть шестого пункта посвящена важности благопристойного поведения миссионеров. При общении с китайцами и любыми другими иностранцами им вменялась крайняя осторожность – «[Члены миссии] всегда должны помнить, что иногда один шаг, одно необдуманное слово, может поставить всю миссию в неприятное положение».

Седьмой пункт инструкции («Внутренний порядок и Совет миссии») подробно описывал распределение полномочий в РДМ. Согласно ему, один из иеромонахов занимал должность заместителя начальника[16], а второй – должность казначея[17].

Подробно описывается и структура Совета РДМ, в которых входили: начальник, два иеромонаха, лекарь и студент. Все прочие члены РДМ в Совете миссии представлены не были. Совет занимался широким кругом вопросов, в т.ч. ходатайствовал о наградах для светских членов РДМ. Вопросы в Совете решались голосованием, при этом начальник миссии располагал сразу двумя голосами и фактически обладал правом вето. Тем не менее, обо всех решениях, принятых Советом РДМ, следовало доносить в Азиатский департамент с приложением подписей всех членов Совета и мнениями (в т.ч. противоположными) ими высказанными.

Совет РДМ Высочайше наделялся правом каждые три года награждать студентов РДМ чинами до титулярного советника[18] включительно. О производстве в более высокие чины Совет обязался делать особые представления в МИД.

Седьмой пункт также содержит перечень мер, которые начальник миссии мог применять к членам РДМ в случае нарушения ими дисциплины или допущением иных проступков. В особо тяжких случаях допускалась высылка виновного в Россию.

Восьмой пункт инструкции («Порядок хозяйственный») посвящён экономическим вопросам управления РДМ. В нём же содержатся сведения о денежном довольствии миссионеров.

На еду, отопление и освещение в год миссионерам выделялось пять тысяч рублей серебром – по пятьсот рублей на каждого. Ещё тысяча в год полагалась на наём слуг и экипажей – эта сумма распределялась неравномерно: 325 рублей начальнику и 675 рублей – прочим членам.

В летний период миссионеры регулярно посещали горячие источники и выезжали за город – на эти нужды начальник получал восемь фунтов серебра, а остальные миссионеры по четыре.

Руководитель миссии должен был заботиться о преумножении доходов с монастырских пашен и домов, находившихся в распоряжении РДМ[19]. При этом XIII-я миссия располагала правом возмещать недостатки по каким-либо статьям расходов за счёт остатков по другим статьям.

Заключительный, девятый пункт («Награждения») подробно описывает награды и условиях их получения членами РДМ. Указано, что все учёные труды миссионеров будут рассматриваться особой комиссией при Азиатском департаменте, состоящей из «людей специальных по китайской части».

На момент 1849 г. инструкция для руководства XIII-й РДМ заключала в себе значительный опыт предшествующих пекинских миссий. К сожалению, никакая инструкция не могла предусмотреть тех эпохальных событий, которые пришлись на момент пребывания XIII РДМ в Пекине. Функционирование миссии в непростых условиях Тайпинского восстания и Второй опиумной войны[20] пришлось корректировалась дополнительными документами, присылаемыми из России, а вместо предполагавшихся шести лет, XIII РДМ провела в Пекине десять лет.

Инструкция для руководства Пекинской Духовной Миссии[21]

I.                  Состав миссии[22]. Пекинскую духовную миссию составляют: Начальник ея, в сане архимандрита, два иеромонаха, один иеродиакон, и затем – шесть светских членов, или так называемых студентов миссии, в числе коих: один лекарь, один студент для астрономических и магнитных наблюдений[23], и художник (посылаемый и ныне по примеру двух предшествовавших миссий); в числе же светских членов находится один, поступивший по избранию Иркутского Начальства и предназначаемый, по возвращении из Пекина, на службу в Восточной Сибири. Из светских членов двое, поступившие из [Петербургской] Духовной Академии, будут исправлять должность псаломщиков, при помощи иеродиакона и албазинских воспитанников, считаясь впрочем в Государственной службе и сохраняя звание студентов и все права оному присвоенные.

Отдалённость местопребывания миссии от отечества поставляет первым и необходимейшим для членов ея долгом, – кроме повиновения Начальнику, – стараться поддерживать между собою согласие, доверие и любовь, как главные основания благоустройства и успехов во всех добрых начинаниях и трудах. Миссия должна представлять семейство, которого члены обязаны Начальнику всем возможным почтением и уважением, а Начальник, как глава сего семейства, во всем должен быть их попечителем и руководителем.

II.               Смена прежней миссии. Для препровождения новой миссии в Пекин, а прежней в отечество назначен, по Высочайшему повелению, Пристав, на коего возложены: распоряжения в пути (с оными все члены в точности должны согласоваться); доставление сумм на содержание новой миссии и всех нужных для нея вещей; прием от прежнего Начальника казенного имущества в Пекине; поверка и сдача оного в главное ведение нового Начальника, который в свое время должен донести Азиатскому департаменту как о подробностях своего водворения в Пекине, так и об исправном получении от Пристава миссии сумм и вещей и всего казенного там нашего имущества.

III.            Главные обязанности Начальника Миссии. Одне из сих обязанностей относятся до дел духовных, состоящих главнейше в поддержании проживающих в Пекине албазинцев в православной вере, другия до учебной части и до прочих предметов внутреннего и хозяйственного управления. Всем сим занятиям и различным делам Начальник миссии должен давать ход и направление, согласные с правилами, здесь начертанными. – Наблюдая за успешным течением всех дел, за нравственностью лиц вверенной ему миссии и за учебной частию, которая составляет одну из важных его обязанностей, – он должен также иметь ввиду, что миссия и в других отношениях может соделаться полезным для Правительства орудием, а именно: она может способствовать, чрез ближайшие сношения с пекинским Трибуналом иностранных дел[24] и чрез полезные в Пекине связи, к поддержанию и упрочению существующих с Китаем мирных и торговых сношений и утверждению взаимного доверия.

IV.            Занятия духовные и воспитание албазинцев. Духовная наша паства в Пекине состоит не из одних только лиц, к миссии принадлежащих, но еще из общества, хотя немногочисленного, но исповедающего также православную веру, – а именно: из потомков тех албазинцев, которые за полтора слишком века пред сим взяты были китайцами в плен, – что в последствии послужило поводом и к учреждению самой Пекинской миссии нашей. А потому обязанность Начальника ея по духовной части: пещись[25] и о сих албазинцах, как о братьях наших по вере, требующих, по нахождению среди язычников, постоянного и бдительного внимания для поддержания их в христианском благочестии. Но при всех сих действиях, относительно веры, поставляется Начальнику миссии и духовным его сотрудникам за непременное правило воздержаться от всяких излишеств нескромной ревности, которая может возбудить подозрение и негодование китайцев и навлечь самые неприятные последствия для миссии. По сим же уважениям предписывается всем и каждому отнюдь не входить ни в какие сношения с европейскими миссионерами, тайно проживающими в Китае.

Ограничиваясь по духовным делам утверждением албазинцев в православной вере, которая дозволена им самим китайским Правительством, миссия должна и в сем отношении более действовать путями кротости, увещаниями, примерами строгой жизни всех членов ея и вкоренением в албазинцев, простым и понятным языком, спасительных истин христианского учения. Для сего могут быть важным для нея пособием проповеди и поучительные слова в церквах, произносимые Начальником и духовными членами миссии, когда последние достаточно усовершенствуются в китайском языке, а также переводы некоторых молитвенных и назидательных книг, чем могут заняться вместе с Начальником духовные члены Миссии, по приобретении достаточных сведений в китайском языке, и воспользовавшись всем тем, что по сей части сделано предшествовавшими миссиями. Затем – важное обстоятельство, на которое миссия должна обратить свое внимание, есть самое воспитание детей помянутых албазинцев. Для сего устроена у нас школа в Пекине[26], где обучаются они на нашем иждивении. На миссию возлагается обязанность поддерживать сие полезное учреждение, удел коего состоит во-первых: в утверждении албазинцев в истинных началах православной веры, которыя легче могут быть вкореняемы в юные сердца, незараженные еще предрассудками язычества, и во-вторых: в извлечении из них возможной пользы для миссии и для дел ея в Пекине, дабы старания и попечения об них сугубо[27] для нас вознаграждались. По сему последнему предмету главные желания Министерства иностранных дел состоят в том, чтобы некоторые из воспитанников, быв обучены церковному чтению и пению, могли не только прислуживать в церквах и петь на клиросах, но до некоторой степени отправлять и должность псаломщиков, хотя бы с каким-либо за таковые труды возмездием, для большего их к тому поощрения. Цель сия уже отчасти и достигнута стараниями двух последних миссий[28] и нужно не ослабевать в подобных попечениях об албазинцах. А затем еще желательно, чтобы из албазинских же воспитанников образовать, будет можно, род канцелярии для переписки некоторых текущих бумаг миссии, а также ученых трудов членов ея, – что могло бы быть для них некоторым облегчением. Начальник миссии должен вообще стараться об утверждении воспитания албазинских мальчиков на сих желаемых основаниях, не отягощая впрочем казны лишними и напрасными издержками и отнюдь не расстраивая подданнических отношений албазинцев к китайскому Правительству. – Для обучения их закону Божию, русскому языку и чистописанию, а также для отправления службы в Успенской нашей церкви, при коей находится означенное училище, предоставляется Начальнику миссии отрядить туда на жительство одного из иеромонахов[29], по его выбору, снабдив его надлежащими наставлениями, а также одного или двух студентов, что будет зависеть от его усмотрения. – Из албазинских же воспитанников один состоял при лекаре прежней миссии в качестве гезе́ля[30], или ученика в помощь, для приготовления разных лекарств. Лекарю новой миссии предоставляется оставить его на предписанных основаниях, или же приготовить другого воспитанника для сей цели, с разрешения Начальника миссии. Равномерно предоставляется усмотрению Начальника назначить кого-либо из албазинских юношей в помощь тем членам миссии, которые будут заниматься составлением коллекций по части ботаники и зоологии, если найдет сие нужным, а также двух из албазинских же воспитанников в помощь для магнитных наблюдений, о чем будет подробно изъяснено ниже. – В Пекине находится училище русского языка[31], устроенное и содержимое китайским Правительством для детей маньчжуров. Полезно будет, если архимандрит по примеру предшествовавших членов Русской миссии, будет преподавателем в сем училище, или кто-либо из достойнейших членов, по его назначению, ибо сие могло бы послужить к большему сближению миссии с китайскими властями и с Трибуналом внешних сношений.

Богослужение в пекинских наших храмах Сретения Господня и Успения Пресвятой Богородицы, должно быть отправляемо, с подобающим торжеством, по крайней мере во все праздничные и воскресные дни, и в течении Великого поста. Начальник миссии обязан смотреть, чтобы члены миссии не уклонялись от исполнения обрядов, предписанных уставами нашей Церкви, каковое исполнение, разумеется, должно более или менее согласоваться с званием каждого (духовным или светским), и с местными обстоятельствами. В сем отношении, как и во всех других случаях, члены миссии должны служить примером для христианских своих собратий, албазинцев.

Министерство считает не лишним подтвердить при этом сколь необходимо также, чтобы в пекинских храмах наших было всегда поддерживаемо приличное благолепие и чистота, о чем Начальник миссии, без сомнения, приложит все должные старания и будет иметь неослабное попечение.

V.               Занятия учебные. Часть учебная есть одна из важнейших, на которую Начальник миссии должен обращать постоянное и самое бдительное внимание, давая оной направление, согласно с инструкциями и принятою системою учения. Цель Правительства состоит в том: чтобы, во-первых, члены миссии возвратились из Китая с основательными познаниями в языках, нужных как в служебном, так и в ученом отношениях; во-вторых: чтобы каждый из них, по той части, которую изберет для своих исследований, был в состоянии представить верные и точные сведения, из коих одне могут быть полезны для Правительства (в политическом, торговом, или промышленном отношении), другие – для наук и просвещения.

Таким образом учебные занятия членов миссии, по самому существу своему, разделяются на два рода: 1е изучение языков; 2е труды ученые и собрание всяких полезных сведений. По тому и другому предмету Министерство нужным считает преподать здесь к руководству и исполнению следующие главные постановления:

По изучению языков: Первые годы пребывания в Пекине исключительно должны быть посвящены языкам: они составляют краеугольный камень, который должен служить основанием дальнейших успехов и трудов миссии по ученой части. К языкам китайскому, маньчжурскому и монгольскому прибавлен еще в последнее время тибетский, и на все даны нужные средства, как деньгами, так и вещественными пособиями.

По прибытии в Пекин первым старанием Начальника новой миссии будет: определить способных и благонадежных наставников в добавление к тем, которые назначены от китайского Правительства (в чем прежние члены могут дать полезные советы), – и затем распределить занятия между лицами новой миссии. Китайскому ученому языку должны учиться все члены, за исключением разве художника, которому нужен один разговорный язык. Изучение маньчжурского языка поставляется в непременную обязанность трем из светских членов, разумея тут и отправленного из Иркутска. Они должны знать сей язык так, чтобы могли свободно и со всею возможною точностью на оный переводить; ибо бумаги наши в пекинский Трибунал внешних сношений и к Ургинским[32] пограничным правителям[33] посылаются всегда с маньчжурскими переводами.

Лекарь Миссии и студент по астрономической части, как равно и все прочие лица, кроме помянутых трех членов, могут быть освобождены от изучения маньчжурского языка. Что же касается до языков монгольского и тибетского, то изучение оных будет зависеть от рода занятий, какие кто для себя изберёт; весьма желательно однако же, чтобы и сим языкам некоторые из членов посвятили часть своих трудов во время пребывания их в Пекине.

Ученые труды: К ним Миссия, разумеется, приступит по приобретении уже достаточных познаний в языках. Но для правильнейшего распределения сих трудов и вообще занятий по учебной части, должен быть прежде всего на месте составлен особый план учения, – что возлагается на обе миссии в совокупности, при участии Пристава. При составлении сего плана примутся во внимание и труды прежней миссии (Те же из сих трудов, которые могут послужить облегчением для новых членов в предлежащих им занятиях, должны быть им сообщены). Сей план учения представится, чрез Пристава, на утверждение Азиатского департамента и с оным уже следует в точности сообразовываться в дальнейшем ходе ученых занятий всех членов миссии.

В план учения должны входить исторические, географические, физические и статистические исследования о Китае и подвластных ему народов, труды по части филологии, исследования различных исповеданий; изучение образа правления и законодательства китайцев и извлечение по сей части всего любопытнейшего и особенно объясняющего дух и систему их Правительства; также собрание всяких сведений по части сельского хозяйства, заводов и фабрик китайцев (по инструкции от Департамента сельского хозяйства[34]); наблюдения и розыскания о их медицине, способах лечения, разных медицинских средствах и проч. (в чем главнейше должны состоять ученые занятия лекаря, независимо от практики). Ему же, и еще одному из светских членов, должно быть поручено составление коллекций по части естественной истории, сколько это будет возможно и совместно с другими их занятиями. Желательно еще, чтобы лекарь, который по роду своих занятий может иметь доступ даже в дома знатнейших китайцев, вел журнал всему, что́ заметит у них любопытного и заслуживающего внимания. Затем нужно также, чтобы он, по ознакомлении с китайским языком, и когда практика его несколько увеличится, доносил Начальнику миссии о сих практических своих занятиях, с объяснением кого из китайцев лечил, от каких болезней, с успехом или без успеха, и т.п. Сии донесения, или выписки из оных, должны быть представляемы Начальником миссии Азиатскому департаменту.

При прежней миссии в Пекине производились магнитные и другие наблюдения в особо устроенной небольшой обсерватории. Теперь предположено дать большее развитие сим наблюдениям, и для сего самую обсерваторию увеличить. Начальник миссии должен будет озаботиться скорейшим приведением сего в исполнение, по соглашению с Приставом миссии (которому в подробности известно сие дело), а также с Начальником прежней миссии. На устройство помянутой обсерватории предоставляется ему: из кассы миссии употребить до трех тысяч рублей серебром заимообразно. Когда же получится здесь донесение о том, сколько именно издержано на означенный предмет, – то сделается распоряжение о возврате сей суммы из сметных сумм Министерства иностранных дел. Студент[35] Скачков, на коего возложены все сии наблюдения, должен заниматься ими сколь возможно тщательно и с надлежащею точностью. В пособие ему можно назначить, как выше было упомянуто, двух албазинских воспитанников, с какою-либо за сие платою, отнеся сей расход на сумму, положенную на Албазинское училище, или же на сумму доходную, собираемую с имений наших в Пекине. Самые же наблюдения должны быть представляемы чрез Начальника миссии в Азиатский департамент, для сообщения здесь по принадлежности.

Занятия художника исключительно будут состоять в предметах, относящихся до его искусства. На него возлагается исправить в чем следует иконостас в Успенском нашем храме; а затем, независимо от трудов его на пользу миссии, коими можно делать одолжения нужным для нас лицам в Пекине, он должен стараться составить коллекцию всяких рисунков, для представления впоследствии Азиатскому департаменту.

При составлении выше изъясненного плана учения, в главное его основание должно быть поставлено: чтобы каждому из членов по возможности с точностью были определены его занятия, назначена часть, по которой исключительно должен он трудиться. Это – единственное условие для того, чтобы труды их и разыскания принесли пользу наукам и обогатили отечество полезными сведениями. До приступления же к сим ученым трудам необходимо, чтобы члены миссии заранее приготовили себя к оным посредством чтения разных полезных книг и сочинений о Китае, – филологических, исторических и т.п., – так же о Тибете, Монголии и проч., – дабы знать что уже сделано и на что обращено теперь главное внимание европейских ученых. Тогда самые их труды принесут сугубою пользу наукам и ученому миру. Таким образом, приобретя нужные предварительные сведения и приступив к собственным исследованиям подлинных источников, – они будут в состоянии многое исправить, пояснить, дополнить, и вообще все представить в точнейшем и полнейшем виде. Для сего полезно также заняться переводом некоторых замечательных книг с китайского, маньчжурского и других языков, или сделать из них извлечения и присовокупить критические к оным замечания. – Обязанность Начальника миссии – наблюдать вообще за всем порядком и ходом учения, помогая каждому из членов советами своими и опытностью, одобряя их в нужных случаях и благоразумными внушениями, не допуская с их стороны нерадения.

Все лица, как духовные, так и светские, составляющие миссию, обязаны в конце каждой трети года представлять Начальнику отчеты в своих занятиях, о которых он в подробности будет доносить Азиатскому департаменту, с нужными объяснениями и с присовокуплением засвидетельствования об успехах каждого. Из сего порядка не исключается и студент, поступивший из Иркутска, коего и отчеты по учению должны быть представлены никому другому как Начальнику же миссии. Вообще никто из членов непосредственных сношений с учеными обществами, ни с иными местами, мимо своего начальства иметь не должен.

Министерство вообще надеется, что члены миссии, как духовные, так и светские, приложат все старания, дабы по сей учебной части, как важнейшей для них и почти исключительной, исполнить ожидания Правительства и тем самым соделаться достойными предобещанных наград.

VI.            Сношения с отечеством. Связи с китайцами и образ жизни. Дабы Азиатскому департаменту быть в постоянной известности о ходе всех дел наших в Пекине и снабжать миссию нужными наставлениями, вменяется в обязанность Начальнику ея представлять сюда, поколику[36] возможно, подробные донесения и отчеты по всем частям управления. Необходимо, чтобы он доносил не менее четырех раз в год в установленные Департаментом сроки, посылая свои донесения не иначе, как по заведенному порядку, чрез Трибунал внешних сношений, ибо всякий иной способ может подвергнуть миссию величайшим неприятностям, и потому строго воспрещается.

Миссия должна также поддерживать добрые связи с Трибуналом и с другими полезными для нас лицами, что во многом может облегчить ея действия и устранять всякие для нее неприятности. На поддержание таковых полезных связей и знакомств в Пекине, отпущены миссии в достаточном количестве разные вещи, а также имеется особая, по штату положенная, подарочная сумма. Посылка подарков вещами или деньгами вообще зависит от ближайшего усмотрения Начальника миссии. Расход же оным (как вещам, так и подарочной сумме) должен делаться на том самом основании, как вообще разным суммам миссии, и вносится таким же порядком в особую шнуровую книгу; а подробные[37] выписки из сей книги, за подписанием как Начальника, так и всех членов Совета миссии, должны представляться в Азиатский департамент. Если кто-либо из членов с своей стороны полагал бы иногда нужным и полезным для дел миссии (учебных или других) одарить кого-либо в Пекине, то он может представить о сем на благоусмотрение Начальника миссии, но отнюдь не имеет права требовать непременного исполнения его представления, что будет совершенно зависеть от усмотрения Начальника, который, или удовлетворяет подобную просьбу, или же вносит оную в Совет миссии, – и в таком случае поступается на общих правилах, положенных в статье VII, для дел, рассматриваемых в помянутом Совете.

К поддержанию же и упрочению нужных для нас в Пекине связей, могут быть полезными орудиями: лекарь миссии и художник. Чрез труды их миссия может оказывать разные услуги и одолжения китайским сановникам и другим лицам, расположение коих может быть для нас важно и полезно. Лекарь особенно может принести пользу своим искусством и поддержанием того доверия, которое приобретено нашими врачами в Пекине. Но для сего он должен в лечении китайцев поступать с особенною осторожностью и осмотрительностью и, так сказать, с внутренним убеждением в успехе своего дела, во избежание каких-либо нареканий и даже неприятных последствий для самой миссии. В сем отношении прежний лекарь может дать ему полезные советы, – основанные на опыте.

Во всех подобных услугах, оказываемых с нашей стороны туземцам, первым и постоянным правилом должно быть, чтобы оные, равно как и подарки, делались не по каким-нибудь частным расчетам и личным видам, а единственно для пользы службы, для успешнейшего течения всех дел наших в Пекине. Сему правилу неотменно должны следовать как лекарь в практических занятиях, так и прочие лица, руководствуясь во всем советами и указаниями Начальника миссии и отнюдь оных не преступая.

Что касается до образа жизни в Пекине всех членов миссии, то нет, кажется, надобности повторять сколь необходимо чтобы все они, от первого до последнего, старались поведением своим и благородными поступками вселять в китайцах доброе о себе мнение и уважение к имени русскому. В сем отношении, как и во всех других, Начальник миссии необходимо должен наблюдать с неусыпным вниманием за поведением своих подчиненных, отвращая, и отеческими внушениями и силою данной ему власти, – всякие поводы и случаи к соблазнам, ссорам или иным поступкам, несогласным с правилами нравственности, а также к знакомствам, для них предосудительным и вредным. Малейшее отступление от сих правил подвергнет виновного строгому взысканию.

Всем членам миссии предписывается также величайшая осторожность в обращении и во всех сношениях с китайцами и вообще с иностранцами, – осторожность не только в действиях, но в самых разговорах. Они всегда должны помнить, что иногда один шаг, одно необдуманное слово, может поставить всю миссию в неприятное положение. Даже пред своими слугами всякий должен вести себя с возможною осторожностью.

Для вящего же избежания всяких неприятностей, Начальнику миссии вменяется в обязанность, чтобы не только он сам, но и никто из принадлежащих к миссии, не заводил с китайцами никаких тяжб и никаких торговых оборотов, или иных денежных дел; чтобы все довольствовались назначенным жалованием и содержанием; чтобы все нужное было покупаемо на чистое серебро и никто не дозволял бы себе ни мены, ни продажи какого бы то ни было рода.

Начальнику миссии поставляется также в непременную обязанность, чтобы из казенного имущества ничто, без точного разрешения высшего Начальства, не было ни продаваемо, ни обмениваемо, ни закладываемо. В отношении же к покупкам каких-либо имений (пахотных земель, огородов, и т.п.) на что отпущена миссии особая сумма, – он должен поступать на точном основании преподанных о сем прежней миссии правил (изложенных в предписании Азиатского Департамента от 11го ноября 1842 года, № 3141)[38].

За тем, как сказано было в начале сей инструкции, все и каждый должны стараться поддерживать и сохранять взаимное согласие, доверие и любовь, как залог истинного для всех спокойствия и прочных успехов.

VII.        Внутренний порядок и Совет миссии. По прибытии новой миссии в Пекин, Начальник ея имеет, по своему усмотрению, определить членов оной к разным должностям по внутреннему управлению миссии, – для успешнейшего течения дел ея и для общей пользы всего братства. Старший из иеромонахов назначается помощником Начальника миссии, в случае тяжкой болезни последнего, заступает его место. Другой иеромонах имеет исправлять должность казначея. Сверх того, оба они, а также лекарь миссии и студент по астрономической части назначаются членами Совета миссии, в коем Начальник будет председателем, иеродиакон докладчиком, а прочие студенты письмоводителями. В сем Совете подаются голоса только Начальником, иеромонахом и двумя светскими членами Совета; все же прочие не участвуют в рассуждениях оного.

В Совет поступают все дела миссии, выходящие более или менее из обыкновенного круга ея действий, и все те, которые Начальник миссии сочтет нужным туда внести; также дела о наградах и наказаниях и т.п. Дела в Совете решаются по большинству голосов. Начальник, как председатель, имеет два голоса, и даже в таком разе, когда оба иеромонаха и светские члены противного мнения, – исполнение может делаться согласно с его мнением; но о том, при первом случае, доносить Азиатскому департаменту, с представлением списка с журнала за общею подписью (В сем журнале, с мнением большинства членов Совета должно быть изложено и противное мнение в подробности). Голоса в Совете должны подаваться членами с приличною скромностью, со всем должным почтением и уважением к Начальнику. Если кто-то по какому-нибудь делу не согласен с мнением Начальника, то может подать свой голос письменно, для отвращения и малейшего даже повода к неуместным спорам, которые строго воспрещаются. Журналы Совета вносятся в особую шнуровую книгу, которою снабдит миссию Азиатский департамент. Из сих журналов Совета должны также представляться краткие выписки Департаменту за общим подписанием членов, дабы оный мог яснее видеть течение всех дел миссии[39]; по делам же более важным могут быть представляемы и копии с журналов. Совету сохраняется Высочайше дарованное право: студентов миссии каждые три года или более, по его удостоению, – за ревностную и беспорочную службу, – награждать чинами до Титулярного советника[40] включительно; о производстве же их в высшие за тем чины, по уважению отличных трудов, Совет обязан представлять Министерству иностранных дел. Равным образом он имеет тем же путем входить с представлением о вознаграждении особенных заслуг, кои будут оказаны духовным членам миссии.

Если же кто из членов миссии замечен будет в предосудительном поведении, и увещательные средства, Начальником употребленные, как то: внушения, замечания, домашние выговоры и т. п. останутся без действия, то, по его предложению, Совет должен усмирять такового: сначала выговором, сделанным в общем оного присутствии, потом арестом, или уменьшением жалованья и подобными другими исправительными мерами, с донесением обо всем Начальству. Таковые налагаемые Советом меры взыскания вносятся в журналы или протоколы оного и отмечаются уже в формулярных списках. Наконец если и сии меры к исправлению окажутся тщетными, или же в случае какого-нибудь проступка особенной важности, предоставляется Совету выслать виновного в Россию для примерного наказания. Из вышесказанного порядка взыскательности не исключаются сами иеромонахи и светские члены Совета миссии (Правительство напротив требует в отношении к ним еще большей строгости, ибо они как старшие, должны служить для других примером и трудолюбия, и нравственности). Излагая все сие как необходимые правила в настоящей инструкции, в которой всякие случаи должны быть по возможности предусмотрены, – Министерство остается однако же уверенным, что члены миссии, проникнутые каждый своим долгом и одушевленные желанием оправдать надежды Правительства и заслужить его внимание, никогда не доведут себя до подобных мер строгости, помня всегда, что чрез оные могут лишить себя всех наград и преимуществ, предоставленных токмо достойным членам Пекинской миссии.

VIII.     Порядок хозяйственный. К непосредственной обязанности Начальника миссии относятся и попечения о хозяйственных делах оной; на каковый конец излагаются здесь также некоторые правила:

1.                 Высочайше утвержденное прилагаемое расписание о жалованье и других расходах миссии[41], должно быть основанием производства оных. У сего же следуют пять шнуровых книг для записки отпущенного на содержание и расходы миссии серебра, которое, по сдаче оного в Пекине Приставом, имеет быть поставлено и хранимо в церкви за печатями[42]: Начальника миссии, помощника его и казначея. Сей последний должен всякую выдачу серебра на жалованье и другие потребности, в расписании означенные, производить не иначе как по письменным приказаниям Начальника. Он хранит их при кассе, как нужнейшие документы, записывая всякую выдачу в установленную шнуровую книгу. В начале же каждого месяца Совет миссии приглашается свидетельствовать шнуровые книги, прочие документы и наличное серебро; количество сего наличного по каждой книге серебра тут же заверяется подписью всех членов Совета миссии. О таковых свидетельствах кассы доносится чрез каждые три месяца в установленные для сношений сроки Азиатскому департаменту.

2.                 По расписанию положено на стол, отопление и освещение для всей миссии пять тысяч рублей серебром в год, – каковая сумма делится поровну между всеми членами миссии. Если от сей суммы будут остатки за выбытием кого-либо из членов в Россию, или за смертью, – то остатки сего рода, в отмену доселе[43] существовавшего порядка, должны причисляться к прочим казенным остаткам сумм миссии. Но если будет оказываться какая-либо по сей статье экономия, то оная обращается уже в пользу членов миссии.

3.                 По тому же расписанию положено тысячу рублей серебром в год Начальнику и членам миссии на наем служителей и содержание экипажей. Сумма сия должна распределяться таким образом: 325 рублей серебром Начальнику, а остальные 675 рублей всем прочим девяти членам миссии поровну; за сим прекращается уже отпуск[44] особо положенных 250 рублей серебром на экипаж лекаря миссии.

4.                 Для членов прежней миссии с Высочайшего разрешения, положено было на летние выезды по четыре фунта серебра каждому на лето, а Начальнику по восьми фунтов. Сие положение и для новой миссии остается в своей силе, с отнесением сего расхода на остатки от штатных статей миссии, или же на доходную сумму, собираемую с имений наших в Пекине[45].

5.                 Миссия обязана стараться о преумножении доходов с монастырских пашен и домов и со всех имений наших в Пекине[46], а также о содержании их в хорошем положении и исправности. Поступающие[47] же с оных имений суммы должны быть записываемы в шнуровую книгу приходом и употребляемы на починки и постройки в двух пекинских наших подворьях и в церквах, и на другие чрезвычайные надобности миссии. – Починки и постройки, не требующие больших издержек, могут быть делаемы без разрешения высшего начальства, но об оных должно быть предлагаемо Совету миссии и решаемо на основании правил, изложенных в ст. VII. Если же предстоящий расход по починкам и по стройкам превышает пятьсот рублей серебром, то мнение об оных Совет миссии представляет на дальнейшее рассмотрение и решение Министерства иностранных дел, исключая особых случаев, не требующих отлагательств.

6.                 Если от прежней миссии окажутся некоторые от штатных сумм ее остатки, то сии остатки, по примеру как сделано было для прежней миссии, оставить в Пекине на могущие быть чрезвычайные расходы по постройкам ли и починкам, или по каким-либо другим предметам, с разрешения Азиатского департамента. Сумма сия будет называться общею остаточную.

7.                 Недостаток[48] по каким-либо статьям расходов, относящихся собственно до надобностей миссии, определенных в расписании расходов ее, может быть пополняем остатками от других же статей (не выходя однако же из годовой по оным статьям). А затем вообще весь остаток, который окажется от штатных сумм миссии в течение каждого года, присовокупить к общей остаточной сумме, о коей изъяснено выше в п 6м.

8.                 Из всех расходных шнуровых книг Начальник миссии имеет представлять Азиатскому департаменту краткие выписки по истечении каждого года. Сии выписки должны быть за подписью всех членов Совета миссии.

IX. Награждения[49].

1.                 Начальник миссии или архимандрит, если он в точности исполнит возложенные на него обязанности и ожидания Правительства, – по возвращении в отечество, на основании Высочайшего повеления, состоявшегося в 7й день февраля 1848 года, получает пенсию до тысячи двухсот рублей серебром в год по смерть. Сверх того, Министерство иностранных дел озабочивается, по сношению с Духовным начальством, об устройстве его положения в России.

2.                 Пенсия для прочих членов миссии, как духовных, так и светских на основании того же Высочайшего повеления, полагается трех разрядов: высший разряд оной составляет пятьсот рублей серебром в год; средний четыреста рублей, а низший триста рублей серебром в год. Для определения же ее постановлены следующие правила:

а) необходимым условием для получения пенсии должно быть, чтобы каждый член выжил в Пекине весь положенный шестилетний срок, при похвальном и беспорочном служении; а затем – представил бы также, по возвращении в отечество, опыты своих ученых трудов и розысканий, – опыты, могущие служить свидетельством успехов каждого в ученых занятиях и в изучении языков.

б) Что касается до художника, то принимая в уважение особую цель его посылки, состоящую в оказании услуг, нужным для нас в Пекине лицам и в поддержании там полезных для миссии связей, – от него, по этой причине, не будет требоваться никаких ученых занятий; но он (независимо от пользы для дел миссии, какую может оказать в Пекине своим искусством) – должен, по возвращении, представить свои труды по живописи, которые служили бы вящим доказательством его усердия и деятельности во время пребывания в Пекине.

в) Ученые труды членов миссии будут рассматриваться в особой комиссии при Азиатском департаменте, составленной по назначению Министерства. Помянутая комиссия, состоя преимущественно из людей специальных по китайской части, должна удостовериться и в степени знаний каждого в языках; коим обучались в Пекине.

г) Засвидетельствования Начальника миссии о поведении каждого из членов, о пользе, оказанной во время пребывания в Пекине и т.п., – будут приниматься при этом в особенное уважение.

д) Сообразно сим отзывам Начальника миссии и сообразно достоинству рассмотренных здесь трудов, будет назначаться членам миссии, духовным и светским, та или другая пенсия (высшая, средняя или низшая) по сем будет от Министерства иностранных дел представляемо на окончательное утверждение Его Императорского Величества.

3.                 Независимо от пенсии, иеромонахи, по возвращении, производятся в архимандриты, с определением к высшему месту, или же с оставлением в ведомстве Министерства иностранных дел, если Министерство найдет сие нужным. Иеродиакон, кроме также пенсии, может быть удостоен еще особой награды Духовным начальством и тоже, по усмотрению, быть оставлен в ведомстве Министерства иностранных дел.

4.                 Студенты, во время пребывания в Пекине, получают, по удостоению Совета миссии, через три года или более, как того заслуживать будут, награждения чинами, до Титулярного советника включительно, а в высшие за сим чины производятся сообразно постановлению, изъяснённому выше в статье VII; по возвращении же в Россию, по окончании срока пребывания их в Пекине, они, кроме пенсий, каких будут заслуживать, производятся также в чин, следующий за тем, в коем каждый из них возвратится, и определяются, по распоряжению Министерства иностранных дел, к местам, соответсвенным сему чину и их способностям. Отличнейшие же по познаниям, оказанным трудам и поведению, могут быть еще награждаемы орденскими знаками.

Всякий из членов миссии, кто, по отзыву начальства, своими поступками в Китае, нанесет бесчестие и имени Русскому, или не пробудет при миссии положенных шести лет, или же по истечению оных, возвратится в отечество, не оказав желаемого успеха, – лишается права на получение вышеозначенных наград.

Сия инструкция, как содержащая правила к наблюдению для всей Пекинской миссии, должна быть объявлена всем лицам к оной принадлежащим.

Верно: коллежский советник Заблоцкий

2 (14) ноября 1860 г. русский уполномоченный Николай Павлович Игнатьев (1832–1908) и двоюродный брат маньчжурского императора, князь Айсиньгйоро Исинь подписали в китайской столице Пекинский трактат, поставивший точку в ряде важнейших вопросов русско-китайских отношений XVIII–XIX вв. и открывший в них новый этап.

Всего в договоре содержалось пятнадцать статей. Важнейшим моментом, безусловно, являлось территориальное размежевание двух государств по р. Амур и Уссури, которому посвящены три первых статьи трактата. Наибольшее число пунктов договора посвящено вопросам организации связи и решения различных споров между представителями обеих империй в новых реалиях (статьи №8–14). Заключительная статья №15 носит итоговый характер.

Важное значение в договоре уделялось и вопросам русско-китайской торговли (статьи №4–8), которая к моменту подписания трактата в основном происходила сухопутным путём через Кяхту и испытывала на себе значительное число ограничений с китайской стороны. В условиях, когда присутствие британского и французского торгового капитала в Китае постоянно росло, русская сторона также искала возможности для расширения торговли в империи Цин.

Безусловно, каждый трактат важен не сам по себе, а в свете его фактического исполнения. В этой связи весьма интересно рассмотреть проблемы, возникшие с толкованием сторонами 5-й статьи Пекинского договора.

В русском тексте эта статья имела следующий вид: «Русским купцам, сверх существующей торговли на Кяхте, предоставляется прежнее право ездить для торговли из Кяхты в Пекин. По пути, в Урге и Калгане им дозволяется также торговать, не открывая оптовой продажи. В Урге – русскому правительству предоставляется право иметь консула (лин-ши-гуань), с несколькими при нем людьми, и на свой счет выстроить для него помещение. Касательно отвода земли под здание, величины постройки сего последнего, равно и отвода места под пастбище, предоставляется войти в соглашение с ургинскими правителями.

Китайским купцам, если они пожелают, также дозволяется отправляться для торговли в Россию.

Русские купцы имеют право ездить для торговли в Китай во всякое время, только в одном и том же месте их не должно быть более двухсот человек, притом они должны иметь билеты от своего пограничного начальства, в которых обозначается: имя караванного старшины, число людей, при караване состоящих, и место, куда следует караван. Во время пути купцам дозволяется покупать и продавать все, по их усмотрению. Все дорожные издержки относятся на счет самих купцов».

В китайском тексте пятый пункт трактата имел следующий вид: «第五條　俄國商人，除在恰克圖貿易外，其由恰克圖照舊到京，經過庫倫、張家口地方，如有零星貨物，亦準行銷。庫倫准設領事官一員，酌帶數人，自行蓋房一所，在彼照料。其地基及房間若干，並餵養牲畜之地，應由庫倫辦事大臣酌核辦理。

中國商人願往俄羅斯國內地行商亦可。俄羅斯國商人，不拘年限，往中國通商之區，一處往來人數通共不得過二百人，但須本國邊界官員給予路引，內寫明商人頭目名字、帶領人多少、前往某處貿易、並買賣所需及食物、牲口等項。所有路費、由該商人自備».

Как известно, возможность взаимного проезда и торговли между подданными Русского царства и Империей Цин разрешалась уже по Нерчинскому договору 1689 г., при этом число купцов и частота приездов в трактате прямо не указывались и были определены лишь спустя четыре года, когда маньчжуры выпустили «Правила сношений с русскими». Именно в этих правилах впервые оговаривалось, что «Когда русские купцы будут приходить в Пекин для торговли, их число не должно превышать 200 человек, и они должны приходить только 1 раз 3 года… должны пользоваться собственными лошадьми и верблюдами».

Таким образом, торговля в столице цинской Империи с самого начала отношений мыслилась китайскими представителями как привилегия для иностранцев.

Возможность бывать с торговыми караванами в Пекине для русских купцов подтверждалась и четвёртой статьёй Кяхтинского трактата 1727 г., согласно которой приезд русских купцов в китайскую столицу мог происходить не чаще одного раза в три года и в числе, не превышающем 200 человек.

Фактически караванная торговля между Россией и Китаем прервалась в 1763 г. – после того как в Пекине побывал казённый караван, возглавляемый русским дипломатом, Иваном Ивановичем Кропотовым (1724–1769). Примечательно, что ещё в 1762 г. цинская сторона инициировала прекращение кяхтинского торга, который следует отделять от караванной торговли. Напряжение в русско-китайских отношениях середины XVIII в., объяснявшееся нерешёнными вопросами сыска перебежчиков через границу, сохранялось вплоть до переговоров 1768 г., на которых от Российской Империи присутствовал тот же Кропотов. Результатом этой встречи стало подписание дополнительной десятой статьи к Кяхтинскому договору, регулирующей вопросы, связанные с сыском разбойников и перебежчиков через границу. Кяхтинский торг после этого возобновился, но русские караваны в Пекин отныне ходили исключительно с Российской духовной миссией и торговлей занимались в крайне ограниченном объёме.

Пятая статья Пекинского трактата 1860 г. фактически являлась закономерным развитием положения Кяхтинского трактата, но уже в новых реалиях середины XIX в. – сохранялось даже ограничение на число купцов в одном месте.

К 60-м гг. XIX в. торг в Кяхте для российской стороны стал крайне невыгодным и требовал кардинальных изменений. В этом свете показательно мнение кяхтинского градоначальника Александра Ивановича Деспот-Зеновича (1829–1897), высказанное им министру финансов Российской Империи, а затем переданное Н. П. Игнатьеву в письме от 22 марта [3 апреля] 1860 г.: «Я обрисовал [Александру Максимовичу Княжевичу] полную картину всей несостоятельности, искусственности начал кяхтинской торговли и безобразность таможенных порядков и указал, основываясь на неоспоримых фактах, всю важность караванной торговли как единственный исход для обновления всех условий жизни Сибири».

После того как Игнатьев заключил с маньчжурами Пекинский договор, Деспот-Зенович активно включился в дело организации первого после почти столетнего перерыва русского каравана в Пекин. В начале марта 1861 г. караван с русскими товарами на 133.473 руб. вышел из Кяхты в цинскую столицу.

4 (16) марта Деспот-Зенович уведомил об этом маньчжурских пограничных правителей в Урге: «По дружбе и согласию существующим между обеими великими Империями, сообщаю Вам Амбани, что, на основании 5го п. ст. трактата, заключенного в Пекине 2 ноября 1860 г. отправится отсюда в первых числах марта, в места Дайцинской Империи, открытые для торговли, купеческий караван, в котором будет находиться до 20 человек купцов и других при них лиц, с товарами, на менее, как на 100 верблюдах.

Караван дойдет сначала до Урги; как по пути из Кяхты, так и в Урге, недолжно быть принимаемо никаких мер, которые могли бы стеснить купцов в путеследовании и торговле. Так как по 8й ст. трактата, правительства обеих великих Империй, взаимно обязаны покровительствовать коммерческим сношениям их подданных, то Вы, Амбани, должны устранять все препятствия, могущие противодействовать свободной торговли…

Из Урги караван направится в Пекин, чрез заставу Души-кхяу. Купцы ныне не заедут в Калган, чтобы не мешать местной там торговле и, главное избегнуть трудного калганского пути. – Так как в производстве торговли купцам предоставлена совершенная свобода, то они имеют полное право избирать для своего проезда те пути, которые будут найдены ими более удобными. Но, принимая во внимание, что русские подданные в первый раз следуют по дороге в Пекин, мимо Калгана, – я прошу Вас предупредить об этом кого следует, с тем однако ж, чтобы ни Вы, ни другие начальства великой Дайцинской Империи не назначали никого для сопровождения купцов, так как они сами будут и должны заботиться о своем проезде…

Я уверен, что вы Амбани ценя пользу прямых международных сношений двух дружественных великих Империй, – поймете необходимость оказывать им должное покровительство и удовлетворите все те справедливые требования, с которыми купцы может быть будут иметь надобность обращаться к Вам чрез посредство своего старшины Нерпина, которого рекомендую Вам как человека известного у нас честностью, опытностью, знающего обычаи вашего народа и посетившего порты Китая».

Деспот-Зенович, предполагая, что торговля в китайской столице сулит русским купцам большие выгоды, действовал стремительно – с этой целью и было написано вышеуказанное письмо, в котором кяхтинский градоначальник опирался на положения только что заключенного Пекинского договора.

Купеческий караван благополучно достиг Урги, от которой направился к Великой стене, но не к заставе у Калгана, как это происходило раньше, а к заставе Душикоу, находящейся северо-восточнее.

Тем временем, глава XIV-й Российской духовной миссии в Пекине, архимандрит Гурий (Карпов) (1814–1882), на тот момент являвшийся наиболее высокопоставленным представителем Российской Империи в Китае, получил почту из Кяхты. В письме директору Азиатского департамента МИД от 17 (29) апреля о. Гурий писал: «25 марта [6 апреля] вечером получена была мною кяхтинская почта от 4 [16] марта. Кяхтинский Градоначальник, уведомил меня о том, что купечество спешит воспользоваться предоставленным ему правом сухопутной торговли, и не позже 7 [19] марта отправляет первый караван в Пекин, что караван этот не пойдет в Калган, чтоб в тамошних купцах не возбуждать опасений за их торговые интересы, а возьмет восточнее, на Ду-ши-коу и пр., просил дать о том знать кому следует, чтоб начальство прохода Ду-ши-коу не задержало каравана. Так как с нашей точки зрения дело это совершенно законное, то не теряя времени я написал Гун-вану бумагу, в которой изъяснил откровенно всё вышесказанное, просил сделать распоряжение о пропуске каравана через Ду-ши-коу. Гун-ван, получив мою бумагу, чрезвычайно встревожился. Прислал своего секретаря, по фамилии Чан-шань, узнать: что́ это значит? В трактате-де не говорится, чтобы купцы русские ездили в Пекин для торговли. Я указал Чан-шаню на 5ю статью договора и объяснил как мы ее понимаем. Это было перед самым отправлением почты от 1го [13] апреля».

Далее начинается длительный период совещаний о. Гурия с маньчжурскими сановниками по вопросу толкования пятой статьи Пекинского трактата. В том же письме от 17 (29) апреля Гурий писал: «Гун-ван прислал ко мне Жуй-чана, Линь-куя и Бао-цзюня объяснить мне ка́к должно понимать 5ю статью. Вот буквальный перевод этой статьи, слово в слово как значится в китайском. – «Русские купцы, кроме торговли в Кяхте, отправляясь по-прежнему из Кяхты в Пекин, проездом через Ургу и Калган могут распродавать какие случатся у них в незначительном количестве товары / мелочи». Ясно, что речь идет о купцах (и только о купцах) о том именно, что они продолжая свою торговлю на Кяхте могут еще проезжать через Калган продавать кой-чего. Слово: проездом (цзин-го [經過]) показывает, что купцы проедут Калган, поедут за Калган, куда-то дальше. Куда же? На это отвечает вставочное предложение: отправляясь из Кяхты в Пекин. Зачем они туда поедут? Что́-ка́к будут делать? На все это отвечает слово по прежнему [照舊]! Зачем они прежде ездили, за тем же поедут и теперь: чем и как занимались прежде, тем же и также будут заниматься и теперь. В этом отношении все должно быть по-прежнему. Так мы понимали тексты 5й статьи в прошлом году, так понимаем и теперь; и мне кажется, что другого более естественного понимания и придумать невозможно. Китайцы ухитрились. Из их бумаги к Генерал-Адъютанту Игнатьеву Вы уже знаете как толкуют этот текст. Я хочу передать Вам несколько частных мыслей, сюда относящихся, и высказанных мне приехавшими Да-женями для объяснений. Едва успели они войти в комнату, как и напала на меня с упреками что это ты затеял? Когда мы обещали вам караванную торговлю? Монах – а ищет нашей головы!.. Я просил их успокоиться и вместо напрасных упреков лучше заняться делом. Жуй-чан вынул список трактата и начал доказывать, что в 5й статье нет оснований на то, чтоб наши купцы ездили в Пекин торговать. Они могут торговать в Кяхте, немножко в Урге, в Калгане и только. – Я на это сказал: о ком же говорится «отправлять из Кяхты в Пекин [由恰克圖照舊到京]»? Жуй: «ни о ком! Это значит, по тракту из Кяхты до Пекина! – Я: хорошо. А для чего же сказано: проездом (цзин-го)? Если никто не поедет, то кто же это будет проезжать? Жуй: это слово употреблено неправильно, его могло бы и не быть. Ведь это ваш слог. Несовершенство владения языком, вы (русские) иногда употребляете буквы неправильно! Я заметил, что это неправда. В предложенном нами тексте были другие буквы. Чэн-да-жень наши буквы все замарал, и вместо их написал вот эти. Следовательно, честь этого слога исключительно принадлежит вам. А для чего это: по-прежнему, что́ оно здесь значит? Жуй сознался, что это выражение совершенно лишнее. Я: по нашему здесь нет ни неправильно употребленных букв, ни лишних. Мы объясняем этот текст просто: Русские купцы, кроме торговли на Кяхте, когда по-прежнему отправятся в Пекин, то проездом через Ургу и Калган могут торговать кой-чем. При этом толковании всякая буква правильна и ни одной нет лишней. Жуй: Зато многого недостает. Зачем ваши купцы поедут в Пекин? Торговать? Так – надо было бы написать правила торговли. Этого ничего здесь нет! Я: Прибавка не помешала бы делу; но и без нее ясно, как день. Наши купцы поедут в Пекин по-прежнему. Как они ездили, что делали, какими руководствовались правилами – всё это должно быть и теперь по-прежнему. Правила есть и они годятся; зачем же писать еще новые? Жуй: да кто же помнит как было прежде? Я: в таких важных документах, как трактат, ссылка на людскую память не всегда уместна. Для это[го] есть письменные памятники. Всякий ученый, в особенности же управлявший Ли-фань-юанем человек должен знать, что в 4м томе уложений, в той именно книжке, где собраны правила сношений с русскими, есть и торговые правила! Жуй и все прочие да-жени в один голос сказали: нет! Нету, мы никогда не обещали вам караванной торговли! Ну, скажи, кто из нас говорил тебе это? Я: не говорили, но написали! – Никогда! Никогда! И мы расстались почти врагами».

Затем о. Гурий приводит интереснейшие сведения о том, как обговаривался пятый пункт Пекинского трактата осенью 1860 г.: «Это правда; уполномоченные никогда не говорили нам, что согласны на караванную торговлю, но они это написали! Я полагаю, что это равносильно. Вот как дело было. Чтоб облегчить и ускорить совещание Николай Павлович предложил уполномоченным заранее приготовленный перевод своего трактата. Да-жени читали этот перевод и что́ казалось им недопустимым и требовавшим перемены, то с согласия Николая Павловича вымарывали или изменяли. Когда прочитана была 5я статья «русские купцы, кроме торговли на Кяхте, приезжают в Пекин, торгуя свободно и пр. то все да-жени заговорили: нельзя, нельзя! Этого не пропустят! (намекая на цензуру в Жё-хэ). При этом каждый начал высказывать причины, по которым нельзя. Между тем, Чэн-ци, у которого была кисть, начал писать сбоку данного текста свой текст и написавши объяснил во всеуслышание, что «вот этак можно»! Написано же им было то, что́ теперь значится в тексте; не было только слов: по-прежнему. Я перевел Николаю Павловичу, а он подумавши сказал: да что ж это такое? Это почти тоже самое, только сказано неясно. – Я передал это китайцам, что ведь это тоже самое, почему же не оставить прежнего? – «Нет, нет! Этак лучше: не пропустят!». – Нам казалось, что они совершенно согласны с основною мыслью текста, только в видах облегчения прохода ея через цензуру Су-шуня маскируют ее неясным выражением. Чтоб не спорить о пустяках, Николай Павлович согласился, но требовал, чтоб было прибавлено для ясности хоть слово: по прежнему. Китайцы согласились. Прежний текст вымаран, к новому прибавлено слово «по прежнему», затем новая редакция снова прочитана, все выразили свое согласие и о Пекине более не говорено ни слова. – Можно было бы подумать, что я сам не понявши дела ввел в заблуждение и Николая Павловича. О сем я не говорю. Странно только, что китайцы, случайно бывавшие при переговорах (напр. учитель Гао, чиновник Гуан, прислуга приготовлявшая и разносившая чай), все поняли также, как и я. Как скоро услышали, что кит. правительство отказывается пропустить караван под тем предлогом, что будто бы это противно договору, то все крайне удивились. Особенно Гао, с которым я вижусь нередко, громко выражает свое удивление. «Ай, ай! Всё люди ученые (цзинь-ши); а как толкуют!». Гао даже припомнил такое обстоятельство, которое я опустил из виду, но которое весьма любопытно. Когда говорили об учреждении Консульства в Урге и Калгане, и когда дажени не соглашались на устройство его в Калгане, то Линь-куй сказал в подтверждение своей мысли: «И зачем вам консул в Калгане? – Купцы поссорятся, некому разобрать? Да далеко ли до Пекина? Ведь они сюда приедут; здесь их и разобрать!»… Это сказано было вслух всем и никто против мысли о приезде купцов в Пекин не возразил. Ясно, что все на это были согласны. – Впрочем, нельзя сказать, что нам не довелось объясниться по-определеннее. Об этом обстоятельстве доложил Вам Г. Татаринов как главный деятель; я только припомню его. По окончании переговоров, когда переписаны были китайские экземпляры трактата, приехал бывший Пристав подворья, чиновник Вэнь-лянь для поверки списков. Я в это время был в северном нашем подворье. Г. Татаринов с Вэнь-лянем принялись за поверку вдвоем. При этом Александр Алексеевич ясно высказал Вэнь-ляню ка́к как мы понимаем пятую статью. Завязался спор продолжительный и жаркий. Кончилось впрочем тем, что Вэнь-лянь согласился с нашим толкованием. – Я не думаю, чтоб Вэнь-лянь умолчал об этом обстоятельстве, если такой оно для них важности, как теперь представляют. Почему же никто из них ничего не возражал при последовавших затем совещаниях? Если же Вэнь-лянь промолчал, то всё же виноваты не мы. Вэнь-лянь был не простой корректор: он уполномоченный, след. за смысл договора отвечал перед своим правительством также, как и прочие дажени».

Таким образом, споры о толковании пятой статьи затягивались, а русский караван, вышедший из Кяхты, грозился застрять на полдороги. О. Гурий по этом поводу писал: «Так как совещания эти не давали никакого результата, то бесполезно было бы и продолжать их. Я спросил: что́ же они намерены делать с караваном, который по всей вероятности, теперь уже на полдороги? – «Напиши им письмо, чтоб они воротились!». – В этом я отказал им, объявив, что не имею права распоряжаться купцами. Но предложил написать купцам, чтоб они возвратились в Калган и там пока оставались для распродажи своих вещей; караванный же старшина г. Нерпин пусть приедет сюда для личных объяснений со мною. – На это дажени согласились, предложили даже написать Гун-вану, что этот караван везёт собственно миссийские вещи. В таком случае караван сюда пропустят и товары, какие есть потихоньку могут быть проданы. – Я на это не согласился, сказав, что никогда не говорил им лжи, и говорить не намерен. С тем мы и расстались. Чтоб покончить чем-нибудь дело, я написал Гун-вану бумагу, в которой упомянул о возникшей разности в понимании 5й статьи трактата, просил его сказать мне что́ я должен написать в донесении моем начальству т.е. принимает ли он наше толкование, или остается при своем? К этому я прибавил, что трактат, как мы его понимаем, доложен нашему Государю ИМПЕРАТОРУ и ИМ утвержден; кроме того, переведен на иностранный язык и всюду сообщен к сведению, что следовательно нам отступить от своего толкования нет никакой возможности. При этой бумаге отправил и письмо к караванному старшине. – Через два дня [23 апреля] приезжают ко мне опять Жуй-чан, Бао-цзюнь Чун-лунь, личность новая, старичок весьма ласковый вкрадчивый. Когда я спросил у них об ответе князя на мою бумагу, Чун-лунь пожелал сказать мне его наедине, без свидетелей, и сказал в следующем виде: Чего вы домогаетесь? Хотите торговать? Торгуйте сколько хотите; мы с вами давние приятели. Только торгуйте негласно. Товары пусть привозят под именем вещей миссии. Лавок и ханов – разумеется – не открывайте; вот как корейцы. Они ведут торговлю не маленькую. – Я остановил Чун-луня заметив, что дело у нас совсем не о размерах торговли: это дело купеческое; а об изложении трактата. Я желаю знать: намерены ли вы исполнять трактат, как мы его понимаем, и как следует понимать его по букве, или не намерены? При этом просил принять к сведению, что я не могу вступать с ними ни в какие соглашения по сему предмету: на это у меня нет полномочия. Говорю же с ними только потому, что их прислал Гун-ван. Да и у Гун-вана прошу ответа, единственно для того, чтоб донести моему начальству что-нибудь верное. – Чун-лунь отвечал, что и он говорит об том же, всё об исполнении трактата. – Следовательно, сказал я, вы не хотите исполнять его как следует. В прежние времена купцы наши ездили сюда не украдкой, торговали открыто. Предлагаемый же вами способ очевидно не походит на прежний! – В том-то и беда-то наша, заговорил Чун-лунь, что ты не принимаешь во внимание наших обстоятельств. Если Гун-ван пустит в ход эту бумагу (при чем Чун-лунь положил на стол выше помянутую мою бумагу), то, думаешь, хорошо будет нам, или полезно вам? Первым следствием доклада Гун-вана об этом недоразумении будет, по меньшей мере, отставка всех, участвовавших в совещаниях, некоторые же без сомнения потерпят еще более. Зачем вам еще наживать себе врагов? Между тем еще не известно достигнете ли вы своей цели. Су-шунь и теперь всё в Жё-хэ, да и с большим влиянием на Государя нежели прежде. Положим впрочем, что вам разрешат караванную торговлю. Едва ли и это будет вам полезно. Вы откроете и в Пекине лавку, англичане с французами – десять, ваших купцов приедет 20 человек и англичан и французов – 200 человек. Не мне рассуждать как велики будут барыши ваши в подобных обстоятельствах. Но я скажу тебе, что в таком случае мы должны проститься с надеждою на возвращение Государя в столицу и на поправление расстроенного положения государства. Услышит, что в столицу наехало народу из разных государств, ни за что не поедет сюда. А без него какой здесь порядок? И теперь мы едва в состоянии охранять город от воров и разных промышленников. Что́ же будет через три-четыре месяца? Погодите, не торопитесь; дайте нам немножко вздохнуть. Гун-ван уже послал от себя просьбу Государю о позволении лично доложить ему о некоторых весьма важных предметах. Может быть и получит разрешение. Тогда будет просить Государя возвратиться в столицу представив, что в противном случае нельзя ручаться ни за безопасность лично его, ни за существование самой династии. Если удастся уговорить Богдохана, то очевидно он будет под другим влиянием. Тогда может быть многое удастся сделать и в вашу пользу. Но караванная торговля в Пекине – я не думаю – чтоб разрешена была когда-нибудь… Я спросил Чун-луня: высказанные им мысли суть лично его мнение, или и Гун-ван размышляет их? – Слова – мои, отвечал он; но в общем Гун-ван совершенно согласен со всем мною сказанным; он послал меня собственно, чтоб передать тебе это. Я просил благодарить Гун-вана за такое внимание и уверить его, что всё теперь мною слышанное будет в точности передано моему начальству, которое о своем решении и распоряжениях по сему делу не замедлит известить его, и что я, с своей стороны, искренно желаю, чтобы это неожиданное разногласие не послужило к большему расстройству их государства, а разрешалось бы как можно скорее и самым удовлетворительным для обеих сторон образом. Чун-лунь просил меня взять обратно мою бумагу и написать другую, полегче, и сверх того, дать перевод того письма, которое я написал караванному старшине. Гун-ван хочет знать что́ именно писал я. Я на это согласился и на другой день и перевод письма и другую бумагу отправил Чун-луню для доставления Гун-вану. В бумаге этой я сказал кратко, что по поводу возникшего разногласия в понимании 5й статьи князь присылал ко мне несколько раз своих чиновников для объяснений, что все слышанное мною от этих чиновников я в скором времени представлю на благоусмотрение моего начальства, которое не замедлит сделать по этому предмету надлежащее распоряжение. Между тем чтоб вывести из затруднения наших купцов, которые отправились с разрешения своего начальства, я прошу князя не препятствовать им ехать до Калгана и по дороге распродавать свои товары. Караванному же старшине пусть позволят приехать сюда, в Пекин для личных со мною объяснений. В исполнении этой просьбы я нисколько не сомневался; потому что это заранее было обещано мне. При том бумага эта была послана Гун-вану вчерне, на предварительный просмотр, и только по одобрению, а след. и с согласия его переписана и отослана. К немалому моему удивлению 12 [24] числа вечером пристав Миссии А-сы-е привозит для перевода бумагу на имя Николая Павловича, в которой Гун-ван жалуется на нарушение трактата купцами и требует, чтобы они были отозваны в Кяхту! Я решительно не понимаю что́ это значит! Может быть это косвенная демонстрация против меня. Судя обо всех по себе, китайцы, пожалуй, воображают, что караванную эту проделку сочинил я, списавшись с купцами, что высшее начальство может быть и не знает о том. А может быть они этой бумагой до времени маскируются перед Сушунем (ведь все бумаги отсылаются к нему на просмотр). Но если они, дав мне обещание, так легко и нагло изменяют ему: то Господь заплатит им!.. Время и очень недалекое объяснит это. Купцы должны быть сюда на Пасху: так мне кажется по расчету времени».

В середине апреля русский караван, следовавший к Душикоу, был остановлен в 7–10 верстах от заставы. Китайские сановники вручили старшине Нерпину письмо от о. Гурия, в котором он рекомендовал купцам повернуть к Калгану. По Душикоу между тем курсировали слухи, что русский караван идёт с оружием для европейцев и халха-монголы находятся в сговоре с купцами. Пришлось русским ехать в Калган, куда Нерпин прибыл 21 апреля (3 мая), а остальной караван через два дня – 23 апреля (5 мая).

1 (13 мая) о. Гурий сообщил Игнатьеву о толковании пятой статьи ургинским амбанем: «Здешние утверждают, что по тексту трактата нет права нашим купцам ехать в Пекин и торговать. А Сэктунгэ (Ургинский правитель), придираясь к различным мелочам, даже против совести (уж не говорю о дружбе) не решился однако ж удержать караван от поездки в Пекин (он даже посылал купцов наших в Пекин, говоря, что по трактату они должны ехать в Столицу, а в Урге останавливаться им не след), и ни из бумаг, ни из слов его с Карповым (о. Гурий подразумевает самого себя – А.К.) не видно, чтоб он хоть мысленно считал возможным протестовать против прав караванной торговли, что́ было бы и не логично с его стороны и не расчетливо – оставив капитальную, основную несообразность с текстом трактата, заниматься мелочами. Значит, надо быть бессовестнее Сэ, чтоб утверждать, или говоря правильнее, чтоб отрицать наше право производить караванную торговлю по пути к Пекину и в самом Пекине! Впрочем Сэ наш сторонник только в отношении права торговать в Пекине. Во всех других отношениях он злейший враг наш; так толкует текст, что отнимет всякую возможность воспользоваться нашим правом... Я однако ж нахожу не лишним представить Вам несколько своих замечаний на толкование Сэктунгэ. Замечания мои сделаны на основании китайского текста и надеюсь будет полезны, если министерству угодно будет или самому отвечать, или предоставить это сделать Вам. Да пожалуйста покрепче, похлеще отвечайте. Пора вступить за честь русского имени. Ведь над нами просто издеваются. Должен еще сказать Вам, что до меня дошел еще такой слух, будто Гун-ван получивши мою первую бумагу, в которой я жаловался на кривое их (кит.) толкование трактата, тотчас пригласил Wade (китайского секретаря английского посольства) и с ним советовался об нашем деле. Wade говорят держал нашу сторону. Но не в этом сила! Его приглашали, советовались по нашему делу, а когда идут речи об английских или французских делах, то об русском подворье и помину нет!, с нами никто не советуется, даже об наших делах; нам просто предъявляют повестивые мысли к исполнению. Утешительнее не верить такому слуху, но увы! Англичане не по делам только, но и просто в гости ездят к Вэнь-вану, Хэн-ци и к самому Гун-вану. Пусть наш Министр-резидент еще с полгода поспит в Петербурге; найдет он здесь хороший прием! – Китайская бесцеремонность совершенно растерзала меня. В течении апреля месяца я постарел по крайней мере десятью годами. И все ничего бы, если б это было кому-нибудь полезно!

Ужели я не дождусь, не увижу того благословенного дня, в который в праве буду сказать себе: «Ну, ныне Гун-ван не пришлет и Жуй-чан не приедет с объяснениями трактата»! Не поверите, до какой степени возмутительно бессовестны эти объяснения! Вам известно, что по некоторым данным я ждал косвенной демонстрации против нас; думал, что будет гонение на некоторые лица более к нам расположенные (что́ впрочем до некоторой степени и оправдалось), но никак не думал, чтоб китайцы так нагло отказались от заключенного трактата. Потому что теперешнее их толкование я иначе не могу назвать, как вероломным отказом. В Урге говорят нашим купцам: ступайте в Пекин; по трактату вам следует не здесь, а там торговать. А в Пекине говорят наоборот: ступайте в Ургу! Что́ это, если не отказ? При том купцы наши дорогою ничего не могут ни купить, ни нанять; всё, даже воду, чтоб напиться, должны взять с собою из Кяхты! Что́ это, если не отказ? Ваше Превосходительство! Умоляю Вас именем Божиим; вступитесь за честь русского имени. Доколе эти мошенники маньчжуры, прикрываясь дружбой, будут издеваться над нами! Чем скорее Вы это сделаете, тем лучше; через год будет поздно. – И не думайте устроить эти дела переговорами! Объясняться необходимо; но если хотите, чтоб трактат ваш свято исполнялся, и вас лично уважали, как следует, то побейте китайцев, да побольнее: чем больше Вы побьете их, тем они искреннее будут уважать Вас. Три года я проповедую эту не утешительную вещь и последние события подтверждают мои доводы. Но увы! в [Азиатском] Департаменте так много дела, что некогда обратить на это внимание посерьезнее».

2 (14) мая Гурий написал в Азиатский департамент: «Караван наш остановлен в Калгане. Обещали пропустить сюда только 10 человек (г. Нерпина, при нем два чел. из купцов, 3 чел. прислуги и 4 чел. учеников из Кяхтинского училища под именем прислуги для Миссии). Из тяжестей – три верблюда и 12 телег. Числа 8–9 [20–21] мая они должны прибыть в Пекин. Остальное все должно быть распродано в Калгане или увезено обратно в Кяхту. Г. Нерпину (частным образом) я написал, чтобы он показал в числе вещей по крайней мере половину, хоть верблюдов 100 отправленными с ним для миссии».

Караванный старшина Нерпин действительно прибыл в Пекин 9 (21) мая. Здесь он составил записку для китайских властей и попросил через о. Гурия «в силу точного смысла 5-й статьи Пекинского договора получить разрешение от китайцев выехать из Калгана в Пекин или Тяньцзинь – по усмотрению купцов». 6 июня представители маньчжурского Цзунли ямэня разрешили русскому каравану проследовать в Тяньцзинь для торговли.

Несмотря на то, что китайская сторона не пропустила русский караван в столицу, проезд до Тяньцзиня оказался компромиссным вариантом для обеих сторон. 10 (22) июня о. Гурий писал в Азиатский департамент: «В настоящее время купеческий караван наш вероятно уже близ Тянь-цзиня если уже не в нем. Купцы наши очень рады такому обороту их дела. Пекин, на который они приезжали полюбопытствовать, нисколько не интересует их ни в каком отношении. Розничная торговля не в их расчетах, а оптовая не может быть значительна в Пекине».

Интересно рассмотреть причины, по которым китайская сторона отказывалась пропустить русский караван в столицу.

О. Гурий в ходе переговоров о пятой статье высказывал в переписке и такое мнение: «Я убежден, что китайцы действуют добросовестно. Они действительно не поняли нас. Вы помните это горячее время [переговоров о Пекинском договоре], как все торопились». Отметим, что в переписке с различными инстанциями, архимандрит Гурий, крайне утомленный нажимом со стороны китайцев и отсутствием дипломатической поддержки из России, порой высказывал диаметрально противоположные мнения относительно дипломатической тактики китайцев.

На наш взгляд, наиболее откровенное объяснение китайской политики в отношении русского каравана было высказано сановником Чун Лунем в личной беседе с архимандритом Гурием. Китайская сторона фактически не была против торговли в Пекине, но крайне болезненно относилась к вопросу явного признания нового порядка – отсюда и попытки сгладить формулировки в пятой статье договора. Во много подобное противоречие объяснялось и борьбой придворных клик при императоре, находившимся в Жэхэ. На момент переговоров о караване, большое влияние по-прежнему было сконцентрировано в руках сановника Сушуня, возглавлявшего консервативную клику. Князь Исинь, возглавлявший Цзунли ямэнь, вынужден был лавировать между интересами иностранцев и китайского правительства.

Завершением этого противоречивого этапа внешней политики Китая стала смерть императора Ичжу, произошедшая 22 августа 1861 г. Через несколько месяцев – 8 ноября в результате придворных интриг был казнён и сановник Сушунь. На престол восходил малолетний император Цзайчунь (1856–1875), находившийся в тени своей матери – вдовствующей императрицы Цыси (1835–1908). В этих условиях в Пекине официально открылась русская дипломатическая миссия – межгосударственные отношения Российской империи и цинского Китая окончательно переходили на новый этап.

Количество прошитых и пронумерованных страниц: 33.

[1] Пётр Иванович Кафаров (в монашестве – Палладий) (16(28).09.1817–6(18).12.1878) – востоковед, дипломат, путешественник и миссионер. Участник XII (1840–1849 гг.) и начальник XIII и XV (1865–1878 гг.) РДМ. С 1860 по 1864 гг. служил в церкви при Русском посольстве в Риме. Умер в Марселе. Похоронен в Ницце (могила сохранилась).

[2] АВПРИ, ф. СПб, главный архив, I-5, оп. 4, г. 1823, д. 1 (п. 54), л. 3–27 об. Копия.

[3] Информацию об этой персоне отыскать не удалось. По Табелю о рангах чин коллежского советника относится к VI классу.

[4] Яков Андреевич Дашков (1803–28.02(11.03).1872) – русский дипломат. В 1824 г. определён на службу в Коллегию иностранных дел. С 1848 по 1852 гг. – директор Азиатского департамента МИД. Умер в Стокгольме.

[5] Николай Иванович Любимов (4(16).12.1811–20.08(1.09).1875) – русский дипломат. С 21 декабря 1828 г. работал в Азиатском департаменте МИД. 22 декабря 1839 г. пожалован в коллежские советники. 8 апреля 1840 г. назначен приставом для сопровождения XII РДМ. 18 февраля 1842 г. вернулся в Россию. 10 апреля 1843 г. назначен вице-директором Азиатского департамента. В 1845 г. совершил поездку в Синьцзян. Впоследствии служил в Правительствующем Сенате.

[6] Этим студентом был Николай Иванович Нечаев (ум. 20.01(1.02).1853). Окончив Иркутскую гимназию, служил в Иркутском губернском правлении. Присоединился к XIII РДМ в Кяхте в марте 1849 г. В миссии заведовал хозяйственной частью, изучал маньчжурский язык и законодательство эпохи Цин. Неожиданно скончался в Пекине.

[7] Егор Петрович Ковалевский (06(18).02.1809–20.09(2.10).1868) – русский дипломат и путешественник. Выполнял различные дипломатические поручения МИД. В 1851 г., будучи полковником корпуса горных инженеров, подписал русско-китайский Кульджинский договор. В 1856 г. назначен директором Азиатского департамента МИД. Участвовал в разработке Айгунского договора 1858 г. С 1861 г. – сенатор и член совета МИД. С 1856 по 1862 гг. – помощник председателя Императорского российского географического общества.

[8] Потомки казаков, пленённые китайцами в районе острога Албазин и увезенные в 1684 и 1685 гг. в Пекин.

[9] Запрет 1724 г. на исповедание христианства был частично ослаблен французско-китайским Хуанпуским трактатом от 24 октября 1844 г. Тем не менее, положение католических миссий в Китае по-прежнему оставалось весьма ограниченным.

[10] Палата по управлению инородцами (кит. 理藩院). В соответствии с Кяхтинским трактатом, через Лифаньюань велась дипломатическая переписка с Россией. В источниках того периода инстанцию часто называли «Трибунал внешних сношений».

[11] Училище русского языка при Дворцовой канцелярии (Нэй-гэ Элосы вэнь-гуань 內閣俄羅斯文館) – учреждено в 1708 г. для подготовки китайцев-переводчиков с русского языка и перевода посланий, приходивших из России и отправляемых туда. Архимандрит Палладий состоял в штате училища до завершения службы в составе XIII РДМ. См.: [Лапин, 2009, с. 74–75, 90, 110].

[12] Маньчжурским языком в XIII РДМ занимались студенты Николай Иванович Успенский (1824–21.12(2.01).1850), Николай Иванович Нечаев и Михаил Данилович Храповицкий (1816–4(16).11.1860).

[13] Тибетский язык в XIII РДМ изучал иеродиакон Илларион (в миру – Михаил Григорьевич Оводов) (1827–11.04(08).1857).

[14] Лекарем XIII РДМ был Стефан Иванович Базилевский (1822–3(15).09.1868). В Китае он занимался лечением сановников, собирал местные растения, переводил трактаты и оставил значительное рукописное наследие.

[15] Художником XIII РДМ был Иван Иванович Чмутов (17(29).10.1817–31.03(12.04).1865). В Пекине он делал карандашные и акварельные рисунки из бытовой жизни, писал портреты, пейзажи и занимался иконописью.

[16] Им, скорее всего, был иеромонах Павел (в миру – Пётр Иванович Цветков (ок. 1820–27.11(9.12).1855).

[17] Казначеем XIII РДМ был иеромонах Евлампий (в миру – Елисей Михайлович Иванов (1822–1864).

[18] По Табелю о рангах – гражданский чин IX класса.

[19] Этот момент требует более подробного изучения, но по некоторым архивным данным, в 1849 г. РДМ располагала семью участками земли и двенадцатью домами в Пекине, которые сдавала в наём.

[20] Тайпинское восстание длилось с 1850 по 1864 гг. Вторая опиумная война длилась с 1856 по 1860 гг.

[21] Лексика и пунктуация оригинала за исключением незначительных моментов сохранены.

[22] Выделено для удобства.

[23] Подразумевается Константин Андрианович Скачков (1821–14(26).03.1883).

[24] Подразумевается Лифаньюань.

[25] Заботиться.

[26] Школа (или училище) с пансионом для албазинских детей на северном подворье РДМ была открыта по инициативе руководителя X миссии (1821–1830 гг.), архимандрита Петра (в миру – Павел Иванович Каменский) (июнь 1765 – 17(29).05.1845).

[27] Полностью.

[28] XI (1830–1840 гг.) и XII (1840–1849 гг.) РДМ.

[29] Изначально эту обязанность выполнял иеромонах Павел, а после его смерти – иеромонах Евлампий.

[30] Гезель – от нем. geselle – подмастерье, товарищ. В Российской империи существовало одноимённое звание, подразумевающее помощника врача или аптекаря.

[31] Здесь и далее – подчёркивание сделано в рукописи.

[32] Совр. Улан-Батор.

[33] Подразумеваются амбани (кит. аньбань 按班), которые формально являлись представителями Пекина при местных монгольских правителях, но фактически выполняли функцию генерал-губернаторов.

[34] Департамент в составе Министерства государственных имуществ Российской империи. Создан в 1845 г.

[35] Начиная от этого слова до слов «с имений наших в Пекине» в рукописи на полях стоит вертикальная пометка с подписью «переписать». Здесь же стоит литера, напоминающая букву «N», которая встречается и далее (см. Рис. 1). Не совсем ясно, что означает данная литера.

[36] Поскольку.

[37] От этих слов до слов «в Азиатский департамент» на полях проставлена фигурная скобка с пометкой «N».

[38] В этом месте на полях рукописи карандашом проставлен знак вопроса.

[39] От слов «Из сих журналов» до этого места на полях рукописи стоит круглая скобка и сделана метка карандашом – «N».

[40] В этом месте на полях рукописи стоит метка карандашом: «N Объяснить».

[41] На полях сделана пометка карандашом – «N».

[42] Подразумевается Сретенская церковь на южном подворье РДМ.

[43] На полях сделана пометка карандашом: «Не (слово неразборчиво) возвратить к прежнему порядку».

[44] От слов: «325 рублей» до этого места на полях рукописи проставлена фигурная скобка и сделана пометка «N».

[45] Рядом с этим пунктом на полях рукописи карандашом написано: «Переписать» и «А если остатков не будет?».

[46] На полях рукописи сделана пометка карандашом: «нет списка».

[47] Начиная от этого слова и до конца пункта на полях рукописи проведена вертикальная пунктирная линия с надписью: «Переписать».

[48] Рядом с седьмым подпунктом на полях рукописи проставлена пунктирная вертикальная линия и сделана пометка: «переписать».

[49] В рукописи слово «Награждения» перечёркнуто и вместо него карандашом написано «Выписка из Высочайше утвержденной инструкции Начальнику Пекинской духовной миссии».