Троцкий не брал в заложники семьи офицеров-военспецов

Краткое описание мифа

Троцкий держал семьи военспецов в заложниках, чтобы обеспечить лояльность бывших офицеров большевикам.

В текстах современных историков и публицистов, а через них и в общественном сознании сегодня прочно утвердилось устойчивое мнение о том, что в годы Гражданской войны бывшие царские офицеры служили в Красной Армии под жесточайшим контролем. Одним из механизмов такого контроля над военспецами считается учёт их семейного положения с целью ареста, а возможно, и последующего уничтожения их близких в случае измены.

На самом деле

Вопрос о заложничестве и репрессиях в отношении членов семей военспецов крайне политизирован. При этом авторы, пишущие о кровожадности большевиков в этой области, не только не приводят конкретные примеры, но и закрывают глаза на находящиеся в явном противоречии с этой точкой зрения сотни случаев измены военспецов советской власти на всём протяжении Гражданской войны. Ведь, казалось бы, окажись родственники военспецов в заложниках с угрозой неминуемого ареста и расстрела, массовые измены были бы немыслимы. Но они были.

Действительно, 4 сентября 1918 года в РСФСР официально появился институт заложничества, легализованный приказом главы НКВД Г.И. Петровского. Инициативу поддержал нарком по военным делам Лев Троцкий, распространив её на семьи бывших офицеров и военных чиновников.

Приказ Троцкого от 30 сентября 1918 г. гласил: «Предательские перебеги лиц командного состава в лагери неприятеля, хотя и реже, но происходят до настоящего дня. Этим чудовищным преступлениям нужно положить конец, не останавливаясь ни перед какими мерами. Перебежчики предают русских рабочих и крестьян англо-французским и японо-американским грабителям и палачам. Пусть же перебежчики знают, что они одновременно предают и свои собственные семьи: отцов, матерей, сестер, братьев, жён и детей. Приказываю штабам всех армий Республики, а равно окружным комиссарам, представить по телеграфу члену Реввоенсовета Аралову списки всех перебежавших во вражеский стан лиц командного состава со всеми необходимыми сведениями об их семейном положении. На т[оварища] Аралова возлагаю принятие, по соглашению с соответственными учреждениями, необходимых мер по задержанию семейств перебежчиков и предателей».

Речь шла о семьях ранее изменивших советской власти военспецов. Однако в приказе не указано, что делать с задержанными. В дальнейшем Троцкий конкретизировал свои предложения, указав, что в случае измены военспецов их семьи будут арестованы.

Но при этом учётом военспецов в Красной армии занимались… сами же военспецы. Они едва ли могли выступать активными проводниками репрессивной политики в отношении родственников таких же бывших офицеров. Как выясняется, даже семьи многих видных деятелей антибольшевистского лагеря спокойно жили в Советской России и не подвергались серьёзным репрессиям. Среди них мать «чёрного барона» Петра Врангеля, отец оренбургского атамана Александра Дутова, супруга белого генерала Владимира Каппеля, семья петлюровского военного министра Сергея Дядюши.

Анализ документов показал, что это была скорее декларированная угроза. В конце 1918 года, учитывая многочисленные новые случаи измены, Троцкий вновь вернулся к этому вопросу, отметив, что до сих пор арестов семей не было. Нарком не учёл перегруженности штабов оперативной и организационной работой – им просто не хватало времени на такие излишества, как установление семейного положения всех военспецов. Советская бюрократическая машина едва справлялась с учётом самих военспецов, не говоря уже о членах их семей. В итоге централизованный учёт данных о десятках тысяч военспецов с их семьями оказался непосильной задачей.

Не удалось обнаружить и приказ Троцкого, в котором он требовал бы оставления на службе только тех военспецов, семьи которых находились на советской территории. Даже если и лелеял тов. Троцкий такую тайную мечту, она так и оставалась бы утопией: в Красной Армии существовала острейшая нехватка квалифицированных командных кадров.
Заложничество членов семьи было слишком сложным и неэффективным средством обеспечения лояльности. Неотъемлемыми составляющими его должны были являться эффективная связь фронта и мест призыва, а также доведение сведений о нём до заинтересованных лиц и предъявление им соответствующих условий освобождения заложников. Требовалось не только установить факт измены, а не простого исчезновения или гибели в сложной боевой обстановке военспеца (что было нелегко). Кроме того, нужно было определить местонахождение его семьи (что в случае заранее подготовленной измены было практически невозможно), завязать переписку с тылом об аресте, осуществить арест, а затем обнародовать сведения о взятии семьи в заложники и, видимо, выдвинуть какие-то требования. В противном случае механизм не работал.

Понятно, что он и не работал – в реалиях Гражданской войны в России начала ХХ века.

Изначальный замысел Троцкого, очевидно, сводился к запугиванию тех, кто ещё не перебежал к противнику. Возведёнными в систему арестами членов семей перебежчиков, наверное, можно было запугать ещё колеблющихся военспецов, но едва ли такие действия могли остановить людей, готовых бороться до конца. Реальных рычагов воздействия на белых офицеров, даже оставивших свои семьи на советской территории, у красных не было. Репрессии против семей уже перебежавших к противнику лиц могли только озлобить перебежчиков, дав им дополнительный стимул в борьбе с большевиками. Активные контрреволюционеры при этом не ликвидировались бы, а преследованиям подвергались лишь невинные и беззащитные члены семьи.

Конечно, отдельные случаи взятия заложников имели место, но они не приводили к серьёзным последствиям для арестованных, поскольку дело не шло дальше угроз.

Много лет спустя, уже в Мексике, Троцкий посвятил заложничеству раздел очерка «Их мораль и наша», в котором писал: «Не будем настаивать здесь на том, что декрет 1919 г. вряд ли хоть раз привел к расстрелу родственников тех командиров, измена которых не только причиняла неисчислимые человеческие потери, но и грозила прямой гибелью революции. Дело, в конце концов, не в этом. Если б революция проявляла меньше излишнего великодушия с самого начала, сотни тысяч жизней были бы сохранены. Так или иначе, за декрет 1919 г. я несу полностью ответственность. Он был необходимой мерой в борьбе против угнетателей. Только в этом историческом содержании борьбы — оправдание декрета, как и всей вообще гражданской войны, которую ведь тоже можно не без основания назвать “отвратительным варварством”».

Источники и литература

ВЧК уполномочена сообщить… Жуковский; М., 2004.

Ганин А.В. «Мозг армии» в период «Русской Смуты»: Статьи и документы. М., 2013.

Критский М. Красная армия на Южном фронте в 1918–1920 гг. (по документам и секретным приказам, захваченным в боях 1-ым Корпусом Добровольческой Армии) // Архив русской революции. Берлин, 1926. Т. 18.

Троцкий Л.Д. Их мораль и наша // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1938. Август–сентябрь. № 68–69.

---

Читайте также:

Дмитрий Титов. Сталин Кирова не убивал в коридорчике" href="http://histrf.ru/lyuboznatelnim/history-delusions/article-history-delusions/stalin-kirova-nie-ubival-v-koridorchikie" target="_blank">Сталин Кирова не убивал в коридорчике

Виктор Мараховский. Когда держава вернулась. Ретро-рецензия на х/ф «Белое солнце пустыни»

Андрей Сорокин. Культурное достояние. На день рождения «тридцатьчетвёрки»

Иван Зацарин. На взятие Парижа: зачем Россия впервые стала жандармом Европы

Валентин Жаронкин. О праве гордиться Революцией. Нет в русской истории «трудных вопросов»: часть 9

Александр Шубин. Революция: это не «локомотив истории», а «таран истории»