Сытые

Грязно-желтые, покрытые палой травой поля. Серая туманная взвесь над полями. Словно усталые облака легли на землю отдохнуть и скоро снова в путь. Разбитая в хлам дорога средней полосы России, уходящая в царство мертвых деревень или в никуда. Посреди поля зеленым сосновым пупком высота как яркая заплата на рыжей, изгвазданной, порезанной пулями и осколками солдатской шинели. А под соснами скромный обелиск с почти стертыми фамилиями, именами, званиями. 

Тихо… вокруг нет живых только мы и они. Краем высоты заплывшие, разбитые снарядами их окопы, обрушенные блиндажи, землянки, пулеметные гнезда. Отсюда их вынимали, тут и лежат теперь. Лица…. Я люблю бродить и смотреть в их лица. Молодые улыбающиеся пацаны с дерзко вскинутыми подбородками, переполненные гордостью за свою новую военную форму. Задумчивые мужики, в чьих лицах мысли о доме и родных. Строгие, затянутые в портупеи командиры. Все разные, а что-то одинаковое в их лицах.

Глаза… Да, у них у всех одинаковые взгляды. Как объяснить? Они светлые, человеческие что ли. Они внутрь тебя смотрят как живые и, кажется, спрашивают: «Поговорим, солдатик»? Я это не для красного словца, вы сами сравните. Вы вглядитесь в миллиарды селфи в интернете, они пустые, они, как сейчас модно говорить, - «не о чем». Это просто картинки. А там лица. 

Склон, впереди в молоке тумана поле, а сзади как дрелью в спину глаза. Что же там в них? В них голод! Да, голод! В них голод и жажда! Жажда жизни. Жажда творить, создавать, жить, работать. И вопрос немой: «А ты что штаты здесь просиживаешь, на поле глядючи, философ доморощенный»? Перед глазами лентой черно-белые кадры хроники первых пятилеток. Парни, девчонки, мужчины и женщины с горящими глазами строят, ткут, покоряют вершины гор, ведут самолеты, ледоколы, машины, трактора. Хроника Великой Отечественной войны: строгие лица, раскрытые в крике рты, взрывы, дым пожаров и слезы радости в Берлине. Потом стройки возрождения, космос, БАМ, полярные станции, геологические партии. И везде улыбки и огонь в глазах. Полистайте старые газеты. Нет там и слова про патриотизм. Ну нет и все. Про гражданскую позицию есть, про ответственность перед страной и народом есть, про долг перед Родиной есть. Про патриотизм ни слова.

Почему? Почему они горели, а у нас глаза в пелене, с туманной поволокой? Почему талдычим мы про патриотизм на каждом шагу, а все никак Родину не полюбим и детишек своих ее любить не научим? Все думают они, где б потеплей пристроиться, а лучше так и за пределами страны этой. А потому что сытые мы! Глаза нам жир застит. Закормила страна своих патриотов, зажрались они, простите. Слеты, сборы, конференции - здорово это. Но не так! Правильно, должно государство людям, добрые дела делающим, помогать, обязано просто. Но оно им должно помогать только делать, оно их на трон сажать не должно!

Доброволец, волонтер - он голодный должен быть. Он должен быть готов в любую минуту. Чемодан, рюкзак, вещмешок подмышку и на целину, в тайгу, в космос, а вот там ему страна должна условия к труду создать. Ну не должен доброволец в добровольцы за теплой должностью и за красивой формой идти. За фуршетами, кофе-брейками, отелями и вип-трибунами. Он за возможностью в тайге в вагончике пожить должен идти. За счастье в ночи корабль между льдин вести. В радость утром в сосновом лесу под пенье птиц проснуться. За возможность гореть, а не плавиться. 

А мы сытые и дети наши, кого мы в патриоты прочим, еще больше заплывшими становятся. Мы даже понятие такое себе выдумали – «зона комфорта». Это типа где ты как в коконе собственных исполненных желаний прибываешь. Телевизор, компьютер, еда, тепло, душ, горячая вода. И нам-то себя выдрать из этой зоны тяжко, а уж младших сейчас клещами выдирать надо, а годков через пять и не выколупаешь. Выползут, через дорогу переползут, в какой-нибудь молодежный центр с кучей компьютеров и кондиционеров, с душами, друг перед другом пофорсят дутыми достижениями в продвижении своих страниц и количеством «лайков» и обратно по норам. Сытые они и дальше мы их кормим, если лагерь, то с кроватями, если работа, то непыльная и безопасная. Условия чтоб труда и отдыха соблюдались, ветерком чтоб не задуло. 

Смотрел я в пелену тумана серого и вспоминал, а ведь видел я глаза горящие. Видел и не на могилах, а живьем и недавно. Вспомнил и совсем мне страшно стало, потому что хоть и был тот огонь живой, но злой он был и страшный. А потому что видел я его в прорезях балаклав марширующих молодых нацистов, из-под тюрбанов игиловцев, у парня в Керчи, товарищей своих истребившего, адским злым огнем глаза горели. Они голодные! Голодные, злые и своей ненавистью, и злобой сильные. Они сами себя из зоны комфорта вырвали. Теперь их комфорт - боль людская! Лагерь детский, где нацики пацанов малолетних учат русских убивать. Оружие, полосы препятствий, грязь, ссадины, еда из полевых кухонь, палатки старые, вода из реки и глаза пацанов, страшным задором горящие. И нет там ни проверяющих от Министерства образования, ни санстанций, ни потребнадзора. А только ненависть, злость и голод в глазах до наших жизней. И помнятся наши мальчики, девочки в белых курточках, с глазками после сытного фуршета осоловевшими, на Красной площади у богатого, теплого автобуса, о любви к Родине и патриотизме рассуждающие.

Не подумайте, я не за то чтоб в грязи и дерьме все было, его итак у нас вокруг в достатке, да и про голод я фигурально. Голод к жизни, к свершениям, к переменам должен быть. Не должен патриот в тепле Родину любить, в тепле ее каждый гражданин любить может. Не должен в тепле и неге пребывать пока есть в стране деревни умирающие, могилы солдатские брошенные, неубранные, а поля непаханые. Сам должен себя из привычной, проклятой зоны комфорта вырвать, а государство не за трибуну разговаривать его поставить должно, а дать ему возможность дело важное и для страны, а не для дяди, упитанного в пиджаке фирменном, сделать. А по-другому оставим мы за собой «сладких» мальчиков и девочек с масляными, коровьими глазами с поволокой, и придут волки, и порвут и мальчиков с девочками - детей наших, а заодно и страну нашу. Страшно это. «Потому с себя начать надо, солдатик» - вот что мне в спину глаза живые с мертвых фотографий сказали.