Шепилов — ученый, ополченец, генерал, государственный деятель и «примкнувший»

Шепилов — ученый, ополченец, генерал, государственный деятель и «примкнувший»

К 110-летию Д.Т. Шепилова

Вспоминает А. Кириллов — автор военно-исторического очерка «От Москвы до Эльбы».

Дмитрий Трофимович Шепилов пришел в Московское народное ополчение одним из первых. Утром 3 июля 1941 г. он явился в среднюю школу №59 в Старо-Конюшенном переулке Арбата, где размещался штаб 21-й дивизии народного ополчения. Как профессор, ученый секретарь Института Экономики академии наук СССР, он имел «бронь». Но, очевидно, руководствуясь своими, уже сложившимися патриотическими установками, бронью он не воспользовался, а добровольцем вступил в ополчение.

Шепилов был определен заместителем начальника политического отдела дивизии и получил звание батальонного комиссара.

Непосредственным начальником Дмитрия Трофимовича, т.е. начальником политического отдела, стал научный сотрудник института Маркса-Энгельса-Ленина, историк и пропагандист С. Абалин. Последний был слаб здоровьем, и, как рассказывал мне бывший коллега Шепилова по политическому отделу Александр Федорович Меденников, с первых дней образования дивизии полностью положился на молодого энергичного заместителя. Более того, со слов Меденникова, Абалин предлагал Шепилову: «Дима, давай ты будешь начальником, а я буду тебе помогать». Но боевая обстановка и то, что дивизия вскоре стала кадровой, не позволили эту рокировку. Шепилов и не воспринял это предложение серьезно, а сразу взял на себя всю организаторскую работу политического отдела. В короткое время он стал одним из авторитетных и полезных должностных лиц дивизии.

После жестоких боев и больших потерь дивизии в октябре 1941 года под Москвой и последовавшего за этим доукомплектованием, 4 ноября батальонный комиссар Шепилов был назначен начальником политического отдела и получил звание старшего батальонного комиссара. Формы и методы партийно-политической работы политотдела в период участия дивизии в разгроме фашистов под Москвой и Сталинградом и влияние этой работы на успех боевых действий можно проследить в материалах очерка «От Москвы до Эльбы». Отмечу только, что под руководством Шепилова она проводилась постоянно и целенаправленно, способствовала воспитанию личной примерности командного и политического состава, успешному выполнению боевых задач.

За время работы Шепилова в должности начальника политического отдела все звенья управления 173-й дивизии и политсостав выполняли свои обязанности ответственно и профессионально. По складу характера начальник политотдела Шепилов сочетал в себе и качества командира. В боях каждодневного напряжения под Москвой и Сталинградом Шепилов никогда не терял самообладания, осмысленно и конструктивно влиял на решения, принимаемые командиром дивизии.

Шепилов был одним из авторитетных политработников Донского фронта. Не случайно, когда в результате больших потерь под Сталинградом стал вопрос об объединении 173-й, а также 221-й и 292-й малочисленных дивизий в одну, Шепилову удалось добиться личной встречи и убедить командующего Донским фронтом Константина Рокоссовского сохранить за новым объединением наименование родной 173-й дивизии.

В декабре 1942 года, Шепилов уходит на повышение и до конца войны выполняет обязанности начальника политического отдела 4-й армии 3-го Украинского фронта. С этой армией он прошел боевой путь до взятия Вены. В столице Австрии генерал-майор Шепилов встречает день победы. Его боевые заслуги за годы войны отмечены семью орденами и многими медалями. В Вене, возглавив авторский коллектив из полиотдельцев и офицеров оперативного отдела штаба армии, Шепилов готовит и издает уникальный 2-х килограммовый гроссбух о боевом пути 4-й армии. По качеству полиграфии, художественному оформлению, содержанию и объему работы этот фолиант я не могу сопоставить ни с одним томом энциклопедии.

Я познакомился с Шепиловым 9 мая 1975 года в Москве. Дмитрий Трофимович еще был в опале. Об этом, на всякий случай, меня предупредил возглавлявший совет ветеранов 77-й гвардейской дивизии Меденников. Высокий, смуглый, с седой курчавой шевелюрой, в генеральской форме и с фуражкой в руке, Шепилов совсем не тянул на возраст 70-летнего человека. Вокруг него постоянно толпились удивительно моложавые, улыбчивые и шустрые фронтовички. Судя по его виду, он совсем не переживал то, что мужчины держались от него на удалении. Шепилов был весел и активен как в сквере, где происходила встреча, так и в зале, снятом для торжества.

Уже за столом, когда публика поутихла, было объявлено, что среди присутствующих есть представитель от наследников боевой славы дивизии из Архангельска. Я был представлен. Это дало мне возможность в перерыве, накоротке, переговорить с Дмитрием Трофимовичем о моей работе над историческим очерком о боевом пути дивизии. Он дал мне свой телефон и адрес. Я передал ему для ознакомления копии глав очерка о боях дивизии под Москвой и Сталинградом и не преминул сказать, что я в восторге от изданного им боевого пути 4-й армии и что три экземпляра этой книги хранятся в секретной части дивизии. Он удивился и сказал, что свой единственный экземпляр передал в музей советской армии. Я сообщил ему о том, что есть законная возможность рассекретить книги, и как только мы сделаем это, я сообщу.

В июле я позвонил Шепилову, что еду проездом через Москву, и что готов завести ему рассекреченный фолиант. Перед отъездом я позвонил бывшему подчиненному — секретарю партбюро полка капитану Юрию Сизову, который в это время учился в военно-политической академии имени Ленина в Москве.

— Юра на среду ничего не планируй, позже 16-ти часов поедешь со мной. Будет хороший материал для осмысления.
— Какой? — опешил он.
— Поедешь со мной к Шепилову.
— А это разве можно?
— Можно, но еще осторожно, — ответил я.

Мы собирались с легкой самонадеянностью. Как-никак оба получали историческое образование. Шепилов жил недалеко от станции метро «Сокол». Поэтому добрались мы быстро. Нам открыл сам Дмитрий Трофимович. Встреча проходила в рабочем кабинете скромной квартиры. Я передал привет от однополчан и вручил гроссбух. Шепилов полистал книгу.

— Как удалось вам руками австрийских печатников, создать такой шедевр на русском языке с уймой фотографий и схем боевых операций? — спросил я, желая завести беседу.
— Работы было проделано много, но кто ж откажет победителю. — ответил он, улыбаясь, и рассказал о перипетиях, связанных с изданием книги.
— Как у вас дела с изданием очерка? — в свою очередь, поинтересовался он и отметил, что главы о боевых делах дивизии под Москвой и Сталинградом сделаны достаточно обстоятельно.
Я ответил, что дело с публикацией затянулось, но работу я продолжаю.

Дальше разговор перешел о положении в стране. Чувствовалось, что Шепилову хотелось высказаться. С уверенностью он по полкам раскладывал назревшие проблемы в политике, экономике, сельском хозяйстве. Его рассуждения были убедительны. Величие всесторонности личности Шепилова от нашей изначальной самонадеянности не оставило и следа. 18 лет находящийся не у власти он мыслил как государственный деятель и не мог им не быть в принципе.

Из кабинета мы не выходили, хотя беседа уже длилась более двух часов. После чая с бутербродом, который занесла в кабинет жена, мы единственный раз встали. Шепилов подвел нас к одному из книжных шкафов и со словами «Это мое наследие» провел рукой по корешкам книг. Это были его книги и монографии по экономике, праву, дипломатии, землепользованию и т.д. «Пойдут ли они впрок, не знаю», — сказал он, с трудом втискивая в полку гроссбух о 4-й армии.

Как только мы снова присели к столу, Юрий, видимо от сочувствия под воздействием беседы и увиденных трудов Шепилова, вдруг сказал: «Дмитрий Трофимович, а можно поинтересоваться, как вы оказались «примкнувшим»?». Вопрос был явно бестактным, если не сказать глупым. «Ну а у кого, как не у первоисточника можно узнать правду», — впоследствии объяснял мне свою выходку Юрий.

Видимо Шепилову не хотелось отвечать на этот вопрос, но то ли потому, что мы молоды (мне — 34, Юрию — 28), то ли, что все-таки гости, но, взглянув на каждого из нас, он решил ответить.

«Я попал в поле зрения Хрущева, когда был секретарем ЦК КПСС и участвовал в подготовке доклада к ХХ съезду КПСС «О культе личности и его последствиях», — начал он. «Моя работа над докладом была отмечена Хрущевым. Вскоре я был избран кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС. Освобождаясь от своего конкурента — авторитетного Молотова, Хрущев остановил свой выбор на мне. В результате в 1956 году я был назначен министром иностранных дел. А дальше вы, как политработники, знаете, как у нас воспринимают критику», — продолжал он. «Когда на заседании президиума ЦК КПСС в июле 1957 года Молотов, Маленков и другие представители этой группы решили сместить Хрущева и стали высказывать в его адрес обвинения, я, в силу своих оценок, так же выступил с критическими замечаниями по поводу собственного культа личности Хрущева. Это скорее всего и стало основанием того, что я был причислен к группе семи, как и «примкнувший» к ним. Хотя к личности Хрущева и его действиям как государственного деятеля я относился, да и теперь отношусь, отрицательно, но тогда с группой Молотова я не имел каких-либо контактов. Ну да что уж теперь говорить», — заключил он.

Под столом я надавил на ногу Юрия, упреждая его от новых вопросов, и незаметно показал на часы. Как будто почувствовав напряжение, в дверях появилась супруга и, глядя на Шепилова, сказала: «Дмитрий, уже десять».

«Постигай историю, она очень поучительна», — обратился Шепилов к Сизову и встал. «А вам, майор, надо постараться издать очерк, ведь другой дивизии с такими боевыми заслугами в истории Советской Армии нет. В своей стране мы не победители и издать что-либо даже нужное бывает нелегко. Но надо стараться, а я буду ждать экземпляр», — сказал на прощание Шепилов и похлопал меня по плечу.

Таким мне запомнился Дмитрий Трофимович Шепилов. Как могло все измениться в стране, стань он во главе государства. А ведь он был близок к этому, свершись заговор Молотова или не свершись его выступление с критикой Хрущева на том заседании Президиума ЦК КПСС. Не судьба.