«Революция пожирает собственных детей»

Историки расходятся во мнении, кто является автором этой фразы, которая ещё не раз в истории человечества докажет свою справедливость. Карньер де Мойле в своей книге «История Революции во Франции» приписывает её Пьеру Верньо, лидеру жирондистов и главе Конвента в течение двух недель января 1793 года. Дескать, он заявил это перед своей казнью, однако многочисленные свидетели экзекуции не вспоминали ничего подобного. Полвека спустя, в 1847 году, Альфонс де Ламартин, исследователь истории жирондистов, писал, что на самом деле Верньон заявил это после учреждения Революционного трибунала, и говорил это в будущем числе. Но и этой версии документального подтверждения не существует.

Но можно встретить и в исторической, и в художественной литературе приписывания этой фразы другим деятелям Великой Французской революции, позднее самим сложившим голову на плаху истории – Жоржу Жаку Дантону или Камиллу Демулену. Но, как бы то ни было, фраза прочно закрепилась в лексиконе. Как же могло произойти, что пламенные революционеры, рука об руку ради самых светлых идей – свободы, равенства, братства – совершавшие революцию, едва получив в свои руки власть над страной и народом, стали уничтожать друг друга как пауки в банке?

Начало якобинцев.

Конец 1780-х годов был сложным временем для Франции. Спад экономики из-за многочисленных неурожаев и природных катаклизмов, снижение уровня производства, невозможность конкурировать с более дешёвыми английскими товарами. Добавить к этому издержки на неудачные войны и поддержку американской революции – и получается анатомия общего финансово-экономического кризиса, охватившего страну. Брать что-либо с третьего сословия, составлявшего большинство населения, было уже нечего, и правительство решило отменить налоговые привилегии с первого и второго сословий – соответственно дворянства и духовенства.

Но проломить сопротивление этих сословий было непросто, и Людовик XVI принял решение впервые за более чем полтора века созвать Генеральные штаты. Эта идея вызвала небывалый подъём общественной активности – люди действительно стали надеяться на перемены, в широкий обиход вновь вошли идеи Просвещения. Возникло множество объединений по политическим убеждениям и устремлениям, в некотором роде их можно назвать политическими партиями в зачаточном состоянии. Вот одним из таких клубов стал так называемый Бретонский клуб, названный по провинции Бретань, откуда были избраны его основатели. Постепенно к ним один за другим стали примыкать депутаты от других провинций. По большей части это были как раз представители привилегированных сословий – дворяне и духовенство, что и обусловило со временем распад Бретонского клуба. Партия с таким социальным составом не могла рассчитывать на широкую поддержку народных масс.

Немалая часть экс-бретонцев перешла в новое общество, получившее название «Общество друзей конституции», из которого явственно видны первоначальные политические устремления его членов – конституционная монархия. Своё название знаменитый Якобинский клуб получил от роялистов – сторонников абсолютной монархии – в некотором роде даже в насмешку, потому что собирался в монастыре Доминиканского ордена монахов-якобинцев. Интересно, что в заседаниях клуба участвовали и некоторые из монахов этого монастыря.

Но ещё до знаменитой попытки Людовика бежать от революции среди якобинцев наметился раскол. Уже тогда стали раздаваться первые голоса о том, что революция и монархия суть несовместимые вещи, и, значит, королевская власть должна быть упразднена, чтобы народ мог полноценно участвовать в управлении страной. В итоге к весне 1790 года из якобинцев выделились так называемые конституционалисты, оставшиеся сторонниками конституционной монархии. Это привело к радикализации взглядов оставшихся в рядах якобинцев, так как политического внутреннего противовеса у них уже не осталось. Среди конституционалистов можно отметить таких влиятельных деятелей, как Оноре Мирабо, Жильбер Лафайет, Морис Талейран, Никола Кондорсе. При этом тому же Мирабо это не мешало продолжать считаться полноправным членом Якобинского клуба.

Якобинцы и революция.

Нужно сказать, что после неудачного побега Людовика в 1791 году якобинцы ещё не желали полной ликвидации монархии, этого скорее желали их противники из Клуба кордельеров, которые объявили о сборе подписей за отречение короля. Результатом стал расстрел на Марсовом поле и гибель десятков людей, и вот именно это событие окончательно раскололо якобинцев. Большая их часть оказалась на умеренных позициях, но сравнительно небольшая группа реакционеров во главе с Максимилианом Робеспьером вынудила их уйти, основав новое объединение – Клуб фельянов. А радикалы сблизились с многочисленными народными движениями на почве республиканских взглядов. Поначалу их численность была вовсе небольшой, но часть фельянов со временем вернулась, да и многие провинциальные объединения выразили якобинцам свою поддержку.

Клуб открыл свои заседания для всех желающих в октябре 1791 года, что также способствовало росту его влияния. В ту пору его члены не особо влияли на политическую жизнь, и пока Робеспьеру, Демулену, Бриссо и прочим приходилось выступать со своими пламенными речами исключительно на своей площадке. Положение изменили поражения французских войск, которые радикализировали настроения в обществе. Всё большему числу людей стало казаться, что избавление от монархии станет панацеей от всех проблем. В августе 1792 года король был низвергнут, и впервые путем всеобщего голосования был избран новый парламент – Национальный Конвент. Якобинцы активно участвовали в революционных событиях, вошли в Парижскую Революционную коммуну. В ту же пору официально они стали себя называть «Обществом друзей Свободы и Равенства», но и «Якобинцами» они с удовольствием продолжали себя величать. Популярность их в обществе стала очень высокой, даже добровольцы, уходившиеся сражаться на фронт, использовали их символику.

Жирондисты и монтаньяры.

Но поначалу радикалы-якобинцы всё-таки не оказывали серьёзного влияния на Конвент. Первую скрипку в нём играли жирондисты, выдвинувшиеся ещё до августовских революционных событий. Людовик XVI даже назначил целый ряд их активистов своими министрами. Наконец, именно жирондисты были основными идеологами ведения войны против других европейских государств, объясняя это борьбой с их заговором. На самом же деле, как считают многие, они хотели поднять свои политические очки ещё выше благодаря победоносным войнам.

Кто же были эти люди? Название объединения происходит от департамента Жиронда, от которого были избраны его основатели – уже упоминавшийся Пьер Верньо, а также Эли Гюаде, Арманд Жансонне и некоторые другие. Следом к ним примкнули и представители некоторых других территорий, самые известные из которых – Жак Бриссо, Жан-Мари Ролан, Клод Фоше, Максимен Инар.

Первое постмонархическое правительство включало в себя немало жирондистских деятелей, но не только их. В его состав вошёл и известный Жорж Жак Дантон, лидер так называемой партии монтаньяров, получивший портфель министра юстиции. Поначалу он явно хотел бы сблизиться с жирондистами, и, возможно, тогда вся история послереволюционной Франции пошла бы по-другому. Но те, чувствуя свою силу, демонстративно отвернулись от Дантона, которого считали виновником бессудных сентябрьских массовых убийств 1792 года, жертвами которых стали сотни человек, а также бессовестным грабителем Бельгии, завоёванной французской армией.

Дальнейшие события показали, что такая политическая щепетильность была крупной ошибкой жирондистов. Они приобрели злейшего врага в лице Дантона, который отныне старался завернуть любое предложение своих оппонентов. Ярким примером такого соперничества можно назвать спор по поводу смертного приговора опальному королю, когда жирондисты, явно не желая оного, предложили Конвенту передать свой приговор на утверждение народу. Большинство депутатов не поддержало их, и в немалой степени это было следствием интриг монтаньяров и якобинцев. Жирондисты продолжили участвовать в политической жизни, но их прежнее влияние в политических кругах значительно просело.

К 1793 году произошло фактическое слияние монтаньяров и жирондистов в их политических устремлениях. Из Якобинского клуба были удалены все прожирондистские элементы. Кроме того, якобинцы и монтаньяры объявили жирондистов сторонниками федерализма – довольно непопулярной на то время идеи – а сами поддержали единое государство.

Кульминацией противостояния стали события апреля-мая 1793 года. Парижская коммуна, тон в которой задавали противники жирондистов, потребовала лишить депутатских полномочий 22 представителей их фракции. Но добровольно сделать это Бриссо и его сподвижники отказались. Коммуне удалось привлечь на свою сторону Национальную гвардию, которая силой заставила других депутатов проголосовать за лишение полномочий жирондистов. Десятки их активистов были арестованы. После революционного суда 31 октября 1793 года были казнены 21 деятель партии из числа её лидеров, в том числе Бриссо, Верньо, Арман Жансонне. Позднее отправились на гильотину или покончили с собой ещё немало жирондистов. Среди них было немало представителей интеллигенции, писателей, учёных и просто прогрессивных людей.

Судьба Дантона.

Больше всех от падения жирондистов на первых порах выиграл Дантон. Вскоре после этого, 13 июля 1793 года, в результате покушения дворянки и жирондистки Корде, погиб один из лидеров якобинцев Жан-Поль Марат, и равновеликой Дантону политической фигурой среди Якобинского клуба остался только Робеспьер. Под влиянием Дантона, возглавившего Комитет общественного спасения, была принята Конституция, окончательно провозгласившая Францию республикой. Однако на внешнеполитической арене новая власть действовала крайне неудачно. Да и внутри обстановка не благоприятствовала спокойствию – при мятежах жирондистов в провинции, а затем Вандейском мятеже, увековеченном Виктором Гюго в его знаменитом романе «Девяносто третий год», действовали войска под руководством Комитета крайне неудачно.

В июле 1793 года Комитет Дантона (так его называли, хотя номинально председателем он был только поначалу, более того, все члены формально обладали равными правами) был распущен, а место председателя в новом Комитете занял Максимилиан Робеспьер, фактически сосредоточивший в своих руках всю верховную власть в стране. Именно с его именем связано начало новой эпохи – эпохи революционного террора. Сам же Дантон совершил роковую для себя политическую ошибку – считая себя неприкасаемым ввиду собственной популярности в народе, он отстранился от политической жизни, подолгу покидал Париж, вдобавок с началом массовых казней оппозиционных якобинцам людей стал критиковать действия Робеспьера и его сподвижников.

Результатом стал арест Дантона и его друзей. Инициатором этого стал Луи Антуан Сен-Жюст, один из ближайших сподвижников Робеспьера, прославившийся своей склонностью к самым крайним мерам в отношении тех, кого он считал врагами революции, самый молодой депутат Конвента – на момент избрания ему было всего 24 года. Влияние Робеспьера, окончательно поставившего к тому времени под свой контроль Комитет общественного спасения и Комитет общественной безопасности, позволило поставить популярного Дантона и его сподвижников, в том числе друга детства самого Робеспьера Камилла Демулена, вне закона.

Судебный процесс был настоящим фарсом, вёлся с нарушением всех принятых юридических норм. Наверное, именно процесс над дантонистами – первый хрестоматийный пример подобного судилища, нужда в котором возникает только для соблюдения формальностей, а приговор написан заранее. Разумеется, всех подсудимых приговорили к смертной казни. По легенде, когда осуждённых везли на казнь возле дома Робеспьера, Дантон крикнул: «Максимилиан, ты следующий за мной!» Правда это или красивая легенда, но если такое было на самом деле, то слова оказались пророческими.

Эбертисты.

Ещё одной немаловажной политической силой того периода были сторонники Жака-Рене Эбера. Некогда он также был видным членом Клуба Кордельеров и Якобинского клуба, потом стал заместителем прокурора в Парижской коммуне. Эбер был даже ещё большим радикалом, чем Робеспьер, предпочитавший действовать осторожно. Он призывал усиливать революционный террор, запретить религию, Робеспьера обвинял в «посягательстве на свободу», а Дантона в коррупции. В общем, Эбер являл собой тип непримиримого революционера, который со временем становится опасен для установившейся после революции власти.

В своё время жирондисты арестовали Эбера как опасного смутьяна, но это лишь добавило политической популярности ему в глазах народа. В результате его были вынуждены выпустить. Когда жирондистов свергли, Эбер быстро нашёл себе новых врагов в лице дантонистов, особенно в лице Пьера Филиппо, депутата от департамента Сарт. Он обвинял сторонников Дантона в прикрытии своих корыстных целей маской патриотизма.

В начале весны 1794 года Эбер попытался поднять мятеж против Конвента, используя сложное положение с продовольствием в столице. Но Парижская коммуна не поддержала его. Эбер со своими сторонниками попытался оправдать свои действия, но Робеспьер решил использовать это как повод для расправы с ними. Всего одиннадцать дней заняло следствие, суд и расправа. Явных противников у Робеспьера к определённому момента не осталось, но внутреннее недовольство в Конвенте нарастало.

Якобинский террор.

Мы коснулись выше только самых известных политических процессов, однако якобинский террор этим не исчерпывается – не напугал бы он всех своих современников, если бы дело было в расправе над несколькими сотнями оппозиционеров действующей власти. Реальные масштабы его были намного выше и затронули всю страну. Жестокость и раньше была отличительной чертой власти, но впервые она была возведена в статус государственной кампании.

Необычайно жестоко расправлялись с многочисленными восстаниями, вне зависимости от того, что стояло за ними – происки роялистов и иностранных держав, или же просто недовольство деятельностью местных комиссаров. Кошмарную память по себе оставило Лионское восстание – там в конце мая 1793 года местные жители свергли городскую администрацию, состоявшую из якобинцев. Париж не без оснований опасался того, что огонь этого восстания полыхнёт по всей Франции – вскоре подобные мятежи подняли Тулон и Марсель. Для осады французского города пришлось снять с фронта – а Франция к тому времени опять воевала против половины Европы – немалые французские же сил. Применялись самые жёсткие методы – блокада с голодом среди защитников, обстрелы раскалёнными ядрами, запрет брать в плен или выпускать из города даже женщин и детей.

Двухмесячное сопротивление Лиона было сломлено к 9 октября 1793 года. Расправа над мятежным городом ужаснула многих современников. Почти все дома были разрушены, а тысячи людей были казнены. Здесь же, учитывая число казнимых, комиссары Конвента попытались автоматизировать процесс, стреляя по рядам обречённых картечью. Это вызвало недовольство в Париже, и тактику пришлось скорректировать – любопытно, что Жозефу Фуше, одному из отвечавших за эти казни, пришлось отправить на гильотину некоторых из местных чересчур радикальных якобинцев. Позднее этот человек, чудом пережив расправы над якобинцами, сделал головокружительную карьеру при Наполеоне, удержавшись во власти даже и после него, при Бурбонах, став министром полиции и нажив огромное состояние.

По данным историков, только за период с 3 апреля 1793 года по 30 июля 1794 года на гильотине, ставшей самым, пожалуй, узнаваемым символом Французской революции, опередив в этом в общественном сознании «Марсельезу» или трёхцветный французский флаг, только в Париже было казнено 2663 человека. А всего по Франции исследователи называют цифру в 17000 казнённых. И это не считая расстрелянных, утопленных в реках, убитых в тюрьмах. Более половины из них были не причастные ни к какой политике люди – крестьяне и солдаты, рабочие и ремесленники, а то и просто члены семей тех, кто, заслуженно или нет, попал во «враги революции». На гильотину отправили знаменитого химика Антуана Лавуазье и известного поэта Андре Шенье, а уж сколько было казнено менее знаменитых представителей интеллигенции, известно, наверное, только специалистам.

17 сентября 1793 года был принят декрет, вошедший в историю как «Закон о подозрительных». Революционные комитеты, действовавшие на местах по аналогии с парижским Комитетом общественной безопасности, получили право составлять списки подозрительных лиц, производить обыски, арестовывать их без объяснения причин, привлекая для этого армейские подразделения. Документ действовал чуть больше двух лет, но результаты его действия оказались поистине чудовищными – в тюрьмах содержалось более 400 тысяч человек, многие из которых были женщинами, стариками и детьми. Немало людей умерло от болезней и плохого питания, здоровье многих оказалось подорвано. В пользу государства было конфисковано имущество «подозрительных» в сотни миллионов франков по тогдашним ценам.

10 июня 1794 года Конвент принял декрет, который лишал права обвиняемых защищаться и установил единственную меру наказания – смертную казнь. За последующие полтора месяца было казнено почти 1,5 тысячи человек только в одном Париже. Но бесконечно так продолжаться не могло...

Конец якобинцев.

Расправившись с эбертистами и дантонистами, Робеспьер стал считать себя неприкасаемым, хотя, если посмотреть непредвзято, его сторонники составляли меньшинство что в Комитете общественного спасения, что в Комитете общественной безопасности. Разногласия назревали постепенно, и Робеспьер к концу июля 1794 года решил идти ва-банк. На заседании Конвента 26 июля 1794 года он обвинил своих коллег по Комитетам в интригантстве и поднял вопрос об обновлении его состава. Но Робеспьер отказался назвать имена обвиняемых им людей, хотя от него это прямо потребовали. В результате чуть ли не каждый депутат почувствовал себя потенциальным кандидатом на гильотину. Ночью того же дня произошёл сговор ряда членов Конвента против Робеспьера и его ближайших сподвижников. При этом не нужно думать, что двигало ими исключительно желание освободиться от террора. Некоторые из заговорщиков были вызваны из провинции для дачи объяснений по поводу эксцессов массовых казней (как, например, уже упоминавшийся Фуше, прославившийся лионскими казнями, или его коллеги Тальен из Бордо и Каррье из Нанта), и им самим угрожала гильотина.

27 июля (или 9 термидора по революционному календарю) 1794 года прямо на заседании Конвента заговорщики сорвали выступление Сен-Жюста, а затем выступили с рядом не запланированных в официальной повестке докладов против Робеспьера. Последний пытался оправдываться, но, как вспоминают, в общем гуле голосов его даже не был толком слышен. Но Робеспьер был ещё очень опасен, что продемонстрировали дальнейшие события. В Париже у него было много сторонников в полиции, мэрии и в Парижской коммуне. Последняя даже объявила вне закона депутатов-заговорщиков. Но мятеж не стал единым, что и обусловило его крах. Оставшиеся верными Конвенту части Национальной гвардии штурмом взяли здание ратуши, захватив Робеспьера, его младшего брата, Кутона, Сен-Жюста и других видных якобинцев. На следующий день безо всякого следствия и суда они были казнены.

Конец республики.

После поражения якобинцев прошла новая волна расправ и казней, вошедшая в историю как Термидорианская реакция. Сначала от якобинцев очистили Парижскую коммуну, казнив сразу 73 её члена – кстати, столь массовой одновременной расправы не было даже при Робеспьере. Всех, кто хоть как-то был связан с казнённым, подлежали казни. Но немало противников новой власти из числа якобинцев засело в провинциях, и казнь их лидеров отозвалась многочисленными восстаниями, жестоко подавляемыми. Ситуация в стране становилась всё более напряжённой, а власть – всё более хрупкой. Стало ясно, что с этим в стране надо что-то делать. Новая Конституция, принятая 22 августа 1795 года, ликвидировала некоторые вольности. В октябре 1795 года Конвент был распущен, его заменило коллективное руководство – Директория, состоящая из пяти человек. К тому времени террор естественным образом пошёл на убыль. Но власть от этого не стала более прочной, и вся история Директории – это череда постоянных попыток переворотов и заговоров. В конечном итоге осенью 1799 года она была распущена Наполеоном Бонапартом. Начиналась новая эпоха в истории Франции и всей Европы.

Заключение.

История Французской революции и по сей день вызывает устойчивый интерес специалистов, пытающихся понять в том числе и такой вопрос – как вообще стало возможным, что те, кто когда-то совершал революцию бок о бок друг с другом, кто сражался вместе на парижских баррикадах, рисковал жизнью при штурме Бастилии, под пулями на Марсовом поле и при взятии Версаля, непримиримо разошлись друг с другом и стали смертельными врагами? Как стало возможным, что, поправ всё то, что сами же и провозгласили, они стали, по сути, убивать друг друга и всех тех, кто был недоволен сложившейся ситуацией? Наконец, как получилось так, что период революционной власти потом сменился периодом жёсткой диктатуры, которая ещё доставила проблем и Франции, и всей Европе.

Ответ на эти вопросы оставим открытым, пусть каждый для себя ответит на него сам. Отметим лишь, что это поучительная история для политических авантюристов всех времён и всех народов. Берясь за такое дело, как революция, конечно, сложно заглянуть совсем уж далеко, но задайте себе вопросы: а выдержит ли такое страна, жизнь в которой революционеры, разумеется, хотят изменить к лучшему? А сколько лет потом понадобится на то, чтобы восстановить всё то, что в одночасье пойдёт под нож? Судьбы скольких людей будут сломаны безвозвратно? Наконец, не сгинете ли вы сами в горниле революции, как сгинули до вас многие творцы предыдущих революций? Жаль только, что эти вопросы очень мало кто себе пытается задать...

Обложка: Картина Жака Берто «Штурм дворца Тюильри». 1793 год.

Источник: Музей Версаля