Правление Александра III

ВОСПОМИНАНИЯ ВИТТЕ ОБ АЛЕКСАНДРЕ III

Хороший хозяин не из-за чувства корысти, а из-за чувства долга

Я уже имел несколько раз случай говорить о замечательной и благороднейшей личности Императора Александра III. Большое несчастье, что он процарствовал так мало: всего 13 лет; но и в эти 13 лет фигура его, как Императора, совершенно обрисовалась и выросла. Это почувствовала вся Россия и вся заграница в день его смерти. Но Императора Александра III его современники и ближайшее поколение далеко не оценили, и большинство относится к Его царствованию скептически. Это в высокой степени несправедливо. <….> Я сказал, что он был хороший хозяин; Император Александр III был хороший хозяин не из-за чувства корысти, а из-за чувства долга. Я не только в Царской семье, но и у сановников, никогда не встречал того чувства уважения к государственному рублю, к государственной копейке, которым обладал Император Александр III. Он каждую копейку русского народа, русского государства берег, как самый лучший хозяин не мог бы ее беречь.

Будучи при нем два года министром финансов и, наконец, зная его отношение к финансам, еще когда я был директором департамента министерства финансов, - я должен сказать, что именно благодаря Императору Александру III, Вышнеградскому, а затем, в конце концов, и мне - удалось привести финансы в порядок; ибо, конечно, ни я, ни Вышнеградский не могли бы удержать всех порывов к бросанию зря направо и налево денег, добытых кровью и потом русского народа, если бы не могучее слово Императора Александра III-го, который сдерживал все натиски на государственную казну. В смысле государственного казначея, можно сказать, что Император Александр III был идеальным государственным казначеем - и в этом отношении облегчал задачу министра финансов.

Точно так же, как он относился к деньгам государственного бюджета, так же он относился и к собственному своему хозяйству. Он терпеть не мог излишней роскоши, терпеть не мог излишнего бросания денег; жил с замечательной скромностью. Конечно, при тех условиях, в которых приходилось жить Императору, часто экономия его была довольно наивна. Так, например, я не могу не сказать, что в Его царствование, когда я был министром, при дворе ели сравнительно очень скверно. Я не имел случая часто бывать за столом Императора, но что касается так называемого гофмаршальского стола, то за этим столом так кормили, что можно сказать, почти всегда, когда приходилось там есть, являлась опасность за желудок. <….> Как относился Император Александр III к войне, показывает следующий факт. Я припоминаю, что как-то раз, по поводу какого-то доклада - чуть ли не касающегося пограничной стражи, у нас перешел разговор на войну. И вот что мне сказал Император Александр III:

- Я рад, что был на войне и видел сам все ужасы, неизбежно связанные с войною, и после этого, я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избегать ужасов войны, конечно, если его (правителя) не вынудят к войне его противники, - тогда грех, проклятия и все последствия этой войны - пусть падут на головы тех, кто эту войну вызвал.

У Императора Александра III каждое слово - не было пустым звуком, как мы это часто видим у правителей: очень часто правители говорят по тому или другому случаю ряд красивых фраз, которые затем забываются через полчаса. У Императора Александра III никогда слово не расходилось с делом. То, что он говорил - было им прочувствовано, и он никогда уже не отступал от сказанного им.

Таким образом, в общем говоря, Император Александр III, получив Россию, при стечении самых неблагоприятных политических конъюнктур, - глубоко поднял международный престиж России без пролития капли русской крови.

Можно сказать, что в конце своего царствования Император Александр III был главнейший фактор мировой международной политики.

Средний ум и прекрасное сердце

Я имел счастье быть близким к двум Императорам: к Императору Александру III и к ныне царствующему Императору Николаю II; обоих я знал очень хорошо.

Император Александр III был несомненно обыкновенного ума, и совершенно обыкновенных способностей и, в этом отношении, Император Николай II стоит гораздо выше своего Отца, как по уму и способностям, так и по образованию. Как известно, Александр III совсем не приготовлялся быть Императором. Старший брат Его Николай Александрович, который уже совсем взрослым умер от чахотки в Ницце, сосредоточивал на себе внимание отца Его - Императора Александра II, так и Императрицы Марии Александровны; что же касается будущего Императора Александра III, то, можно сказать, Он был несколько в загоне; ни на Его образование, ни на Его воспитание особого внимания не обращали, так как все внимание, как я сказал, и отца, и матери, и всех окружающих было сосредоточено на Наследнике Николае, который по своей наружности, по своим способностям и блеску, который он проявлял - был несравненно выше своего брата Александра.

И один, быть может, Николай Александрович в то время ценил и понимал своего брата, будущего Императора Александра III. Из достоверных источников известно, что когда Цесаревич Николай был безнадежно болен (о чем он сам знал), - то на восклицание одного из приближенных к нему: «Что будет, если что-нибудь с Вами случится? Кто будет править Россией? Ведь Ваш брат Александр к этому совсем не подготовлен?» - он сказал: «Вы моего брата, Александра, не знаете: у него сердце и характер вполне заменяют и даже выше всех других способностей, который человеку могут быть привиты».

И, действительно, Император Александр III был совершенно обыденного ума, пожалуй, можно сказать, ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования; по наружности - походил на большого русского мужика из центральных губерний, к нему больше всего подошел бы костюм: полушубок, поддевка и лапти - и тем не менее, он своею наружностью, в которой отражался его громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость и, вместе с тем, твердость - несомненно импонировал и, как я говорил выше, если бы не знали, что он Император, и он бы вошел в комнату в каком угодно костюм - несомненно все бы обратили на него внимание.

Поэтому меня не удивляет то замечание, которое я, помню, сам слышал от Императора Вильгельма II, а именно, что он завидует царственности, самодержавной царственности, которая проявлялась в фигуре Александра III.

…

Когда мне приходилось сопровождать поезд  Императора Александра III, то, конечно, я ни днем, ни ночью не спал; и постоянно мне приходилось видеть, что когда все уже лягут спать, то камердинер Императора Александра III, Котов, — постоянно штопал штаны, потому что они у Него рвались. Как то раз, проходя мимо камердинера (который до настоящего времени жив и теперь состоит камердинером у Императора Николая II) и видя, что он все штопает штаны, говорю ему:

- Скажите, пожалуйста, что вы все штопаете штаны? Неужели вы не можете взять с собою несколько пар панталон, чтобы в случае, если окажется в штанах дырка, - дать Государю новые штаны? А он говорит:

- Попробуйте-ка дать, как раз Он и наденет. Если Он, - говорит, - наденет какие-нибудь штаны или сюртук, - то кончено, пока весь по всем швам не разорвется - Он ни за что не скинет. Это для Него - говорит, - самая большая неприятность, если заставить Его надеть что-нибудь новое. Точно также и сапоги: подайте, - говорит, Ему лакированные сапоги, так Он, говорит, - вам эти сапоги за окно выбросит.

Только благодаря гигантской силе, удержал он эту крышу

Третий раз я сопровождал императорский поезд уже в конце восьмидесятых годов, в год крушения императорского поезда в Борках, около Харькова. Крушение это было в октябре месяце при возвращении Государя из Ялты в Петербург. - Раньше же, в августе или июле месяце, Государь, едучи в Ялту, совершил следующее путешествие: Он проехал экстренным поездом из Петербурга через Вильно в Ровно (тогда Вильно-Ров. жел. дор. была еще только что открыта); со станции Ровно Он уже поехал по Юго-Западн. ж. д.; там я Его встретил, а затем Император из Ровно (где поезд не останавливался) поехал через Фастов в Елисаветград. Там Государь делал маневры войскам; после этих маневров, Государь из Елисаветграда вернулся в Фастов по Юго-Западн. жел. дор. и, по дороге, мною управляемой, проехал из Фастова до Ковеля в Варшаву и Скерневицы (в один из императорских дворцов). Пробыв в Скерневицах несколько недель, Император поехал из Скерневиц опять-таки через Ковель и Фастов в Крым или на Кавказ (не помню). Затем месяца через два вернулся в Петербург. И вот при обратном возвращении в Борках и произошел этот ужасный случай с императорским поездом.

Таким образом в этот год, в течеше лета и осени, Государь проехал 3 раза по Юго-Западн. жел. дор.

1-й раз - от Ровно до Фастова,

2-й раз - от Фастова до Ковеля и

3-й раз - от Ковеля опять в Фастов.

Так вот, когда императорской поезд пришел в Ровно, я, встретив его, должен был вести этот поезд далее.

Расписание императорских поездов составлялось обыкновенно министерством путей сообщения без всякого спроса и участия управляющих дорогами. Я своевременно получил расписание, по которому поезд из Ровно до Фастова должен был идти такое-то количество часов, причем в такое количество часов это расстояние мог пройти только поезд легкий, пассажирский; между тем в Ровно вдруг явился громаднейший императорский поезд, составленный из массы тяжелейших вагонов.

О том, что поезд пойдет такого состава - меня предупредили телеграммой только за несколько часов до прихода этого поезда в Ровно. Так как такой поезд - и притом с такою скоростью, какая была назначена - не только не мог везти один пассажирский, но даже и два пассажирских паровоза, то нужно было приготовить 2 товарных паровоза и везти его двумя товарными паровозами, то есть, как говорится, в двойной траксе, потому что тяжесть его была больше, нежели тяжесть обыкновенного товарного поезда, между тем, как скорость была назначена такая, с какой идут пассажирские поезда. Поэтому для меня совершенно было ясно, что каждый момент может случиться какое-нибудь несчастье, потому что, если товарные паровозы идут с такою скоростью, то они совершенно расшатывают путь, и, если в каком-нибудь месте путь не вполне, не безусловно крепок, что всегда, на всяком пути может и должно случиться, так как нигде, ни на каких дорогах путь не предназначается для подобного движения, с такою скоростью, с двумя товарными паровозами, то паровозы эти могут вывернуть рельсы, вследствие чего поезд может потерпеть крушение. Поэтому я все время, всю ночь ехал как в лихорадке, между тем как все спали, в том числе и министр путей сообщения (адмирал Посьет), у которого был собственный вагон; с ним ехал главный инспектор железных дорог инженер барон Шерваль. Я вошел в вагон министра путей сообщения и все время в нем ехал; вагон этот находился совершенно сзади, даже не имел прямого сообщения с другими вагонами, так что оттуда, из этого вагона, даже нельзя было дать какой-нибудь сигнал машинистам. Ехал я, повторяю, все время в лихорадке, ожидая, что в каждый момент может случиться несчастье.

И вот, когда мы подъехали к Фастову, то я, давая поезд на другую дорогу, не мог успеть ничего передать ни министру путей сообщения, ни барону Шервалю, потому что они только что проснулись.

Вследствие этого, когда я вернулся из Фастова в Киев, я тотчас же написал рапорт министру путей сообщения, в котором объяснил, каким образом совершалось движение по дороге; что я не имел мужества остановить поезд, так как не хотел произвести скандала, но что я считаю такое движение немыслимым, невозможным…

На это я получил следующий ответ телеграммой; что в виду моего такого категорического заявления, министр путей сообщения приказал переделать расписание и увеличить время хода поезда на три часа.

Вот наступил день, когда Император должен был ехать обратно. Поезд приехал (в Фастов) ранним утром; все еще спали, но вскоре проснулись.

Когда я входил на станцию, то заметил, что все на меня косятся: министр путей сообщения косится и гр. Воронцов-Дашков, ехавший в этом поезде, который был так близок с моими родными и знал меня с детства, — он также делает вид, что как будто бы меня совсем не знает.

Наконец, подходит ко мне генерал-адъютант Черевин и говорит: Государь Император приказал Вам передать, что Он очень недоволен ездою по Юго-Западным ж. д. - Не успел сказать мне это Черевин, как вышел сам Император, который слышал, как мне Черевин это передает. Тогда я старался объяснить Черевину то, что уже объяснял министру путей сообщения. В это время Государь обращается ко мне и говорит:

- Да что Вы говорите. Я на других дорогах езжу, и никто мне не уменьшает скорость, а на Вашей дорог нельзя ехать, просто потому что Ваша дорога жидовская.

(Это намек на то, что председателем правления был еврей Блиох.)

Конечно, на эти слова я Императору ничего не ответил, смолчал. Затем сейчас же по этому предмету вступил со мною в разговор министр путей сообщения, который проводил ту же самую мысль как Император Александр III. Конечно, он не говорил, что дорога жидовская, а просто заявил, что эта дорога находится не в порядке, вследствие чего ехать скоро нельзя. И в доказательство правильности своего мнения говорит:

- А на других дорогах ездим же мы с такою скоростью, и никто никогда не осмелился требовать, чтобы Государя везли в меньшею скоростью.

Тогда я не выдержал и сказал министру путей сообщения:

- Знаете, Ваше Высокопревосходительство, пускай делают другие, как хотят, а я Государю голову ломать не хочу, потому что кончится это тем, что Вы таким образом Государю голову сломаете.

Император Александр III слышал это мое замечание, конечно, был очень недоволен моей дерзостью, но ничего не сказал, потому что Он был благодушный, спокойный и благородный человек.

На обратном пути из Скерневиц в Ялту, когда Государь опять проехал по нашей дороге, то поезду уже дали ту скорость, прибавили то количество часов, которое я требовал. Я опять поместился в вагоне министра путей сообщения, причем заметил, что с того времени, как я последний раз видел этот вагон; он значительно наклонился на левую сторону. Я посмотрел, отчего это происходит. Оказалось, что произошло это потому, что у министра путей сообщения адмирала Посьета была страсть к различным, можно сказать, железнодорожным игрушкам. Так, например, к печам различного отопления и к различным инструментам для измерения скоростей; все это ставилось и прикреплялось на левую сторону вагона. Таким образом тяжесть левой стороны вагона значительно увеличилась, а потому вагон накренился на левую сторону.

На первой же станции я остановил поезд; вагон осмотрели специалисты по вагоностроению, которые нашли, что следить за вагоном надо, но что никакой опасности нет, и следует продолжать движение. Все спали. Я поехал далее. Так как при каждом вагоне находится, так сказать, формулярный список данного вагона, в который записываются все неисправности его, то я в этом вагон и написал, что предупреждаю: вагон наклонился на левую сторону; и произошло это потому, что всё инструменты и проч. прикрепляются на левую сторону; что я не остановил поезда, так как поезд был осмотрен специалистами, которые пришли к заключению, что он может пройти - те 600-700 верст, которые ему осталось сделать по моей дороге.

Затем я написал, что, если вагон будет в хвосте, в конце поезда, то, я думаю, что он может пройти благополучно до места назначения, но что там необходимо его тщательно пересмотреть, все аппараты снять, лучше всего их совсем выбросить или перенести на другую сторону. Во всяком случае вагон этот не ставить во главе поезда, а поместить его в хвосте.

Затем я перекрестился и был рад, что избавился от этих Царских поездок, потому что всегда с ними были связаны большие волнения, хлопоты и опасности.

Прошло месяца два. Тогда я жил в Липках против дома генерал-губернатора. В одной из комнат был телеграфный аппарат, и так как приходилось давать телеграммы целыми днями, то днем и ночью дежурили телеграфисты.

Вдруг однажды ночью стучит ко мне в дверь камердинер. Я проснулся. Говорят: есть срочная телеграмма. Читаю: срочная телеграмма за подписью барона Шерваля, в которой барон телеграфирует, что императорский поезд, едучи из Ялты, повернул на станцию Синельниково по Екатерининской дороге, а оттуда пойдет на станцию Фастов. Из Фастова Император поедет далее по Юго-Западной дороге или через Киев, или опять через Брест, но вернее через Киев. Тогда я приказал приготовить себе экстренный поезд, чтобы поехать навстречу в Фастов, и ждал, чтобы мне дали расписание, когда ехать.

Но ранее нежели я выехал из Киева, я получил вторую телеграмму о том, что Государь по Юго-Западной дороге не поедет, что, доехав до Харьково-Николаевской дороги, повернул на Харьков и дальше поедет так, как предполагалось: на Курск и Москву.

Получив эту телеграмму, я все время думал: что там такое случилось? Затем явились смутные слухи, что императорский поезд потерпел крушение и поэтому изменился маршрут. Я представил себе, что по всей вероятности случилось что-нибудь пустячное, так как поезд продолжал идти далее.

Не прошло и нескольких часов, как я получил телеграмму из Харькова за подписью барона Шерваля, в который он мне телеграфировал, что министр путей сообщения предлагает мне сейчас приехать в Харьков, для того, чтобы быть экспертом по вопросу о причинах крушения императорского поезда.

Я отправился в Харьков. Приехав туда, я застал барона Шерваля, лежащего в постели на Харьковском вокзале, так как у него была сломана рука; у курьера его также были переломаны рука и нога (этот самый курьер впоследствии, когда я был министром путей сообщения, был и моим курьером).

Приехал я на место крушения поезда. Кроме меня экспертами там были местные инженеры путей сообщения и затем директор технологического института Кирпичев, который жив доныне. Главную роль, конечно, играли я и Кирпичев. Кирпичев пользовался и пользуется большим авторитетом, как инженер-технолог и как профессор механики и вообще железнодорожного строительства, хотя он в полном смысле слова теоретик и никогда на железных дорогах не служил. В экспертизе мы с ним разошлись.

Оказалось, что императорский поезд ехал из Ялты в Москву, причем дали такую большую скорость, которую требовали и на Юго-Западных железных дорогах. Ни у кого из управляющих дорог не доставало твердости сказать, что это невозможно. Ехали также двумя паровозами, причем вагон министра путей сообщения, хотя и был несколько облегчен снятием некоторых аппаратов с левой стороны, но никакого серьезного ремонта во время стоянки поезда в Севастополе сделано не было; кроме того его поставили во главе поезда. Таким образом поезд шел с несоответствующей скоростью, двумя товарными паровозами, да еще с не вполне исправным вагоном министра путей сообщения во главе. Произошло то, что я предсказал: поезд вследствие качания товарного паровоза от большой скорости, несвойственной для товарного паровоза, выбил рельс. Товарные паровозы конструируются без расчета на большую скорость и поэтому, когда товарный паровоз идет с несоответствующей ему скоростью, он качается; от этого качания был выбит рельс и поезд потерпел крушение.

Весь поезд упал под насыпь и несколько человек было искалечено.

Во время крушения Государь со своей семьею находился в столовом вагоне; вся крыша столового вагона упала на Императора, и он, только благодаря своей гигантской силе, удержал эту крышу на своей спине и она никого не задавила. Затем, со свойственным ему спокойствием и незлобивостью, Государь вышел из вагона, всех успокоил раненым оказал помощь и только благодаря его спокойствию, твердости и незлобливости - вся эта катастрофа не сопровождалась какими-нибудь драматическими приключениями.

Так вот, как эксперт, я дал такое заключение, что поезд потерпел крушение от указанных мною причин. Кирпичев же говорил, что катастрофа эта произошла от того, что шпалы были несколько гнилые. Я осматривал шпалы и пришел к заключению, что Кирпичев не знает железнодорожной практики. На всех русских дорогах в деревянных шпалах, прослуживших несколько месяцев, верхний слой всегда несколько гнилой, иначе и быть не может, потому что во всяком дереве, если оно постоянно не окрашивается или не засмолено, всегда верхняя часть (так называемая яблоня дерева) имеет несколько гнилой слой; но сердцевина, в чем держатся костыли, которыми придерживаются рельсы к шпале, - эти части шпал были совершенно целы.

К этому же времени относится мое знакомство с Кони, который был прислан из Петербурга, для расследования этого случая. Тогда я виделся с ним в первый раз. По-видимому, Кони очень хотелось, чтобы в этой катастрофе была виновата администрация дороги, чтобы было виновато управление дороги, поэтому ему ужасно не нравилась моя экспертиза. Он хотел, чтобы экспертиза установила, что было виновато не управление поезда, не инспектор императорских поездов, не министр путей сообщения, а чтобы было виновато управление дороги. Я же дал заключение, что виновато исключительно центральное управление — министерство путей сообщения, а также виноват инспектор императорских поездов.

Результат этой катастрофы был следующий: через некоторое время министр путей сообщения Посьет должен был выйти в отставку.

Барон Шерваль также должен был выйти в отставку и поселился в Финляндии. По происхождение барон Шерваль был финляндец; он был почтенным человеком, очень благодушным, с известною финляндскою тупостью, и среднего калибра инженером.

Государь с этими лицами расстался без всякой злобливости; лица эти должны были выйти в отставку, вследствие того, что общественное мнение России было крайне возмущено происшедшим. Но Император Александр III, не без основания, считал главным виновником катастрофы инженера Салова, который в это время был начальником управления железных дорог. Человек он был несомненно умный, толковый и знающий, но практически мало был знаком с делом. …

Император Александр III, со свойственным ему здравым смыслом, это разобрал, а потому удалил Салова уже по собственному своему желанию и не без некоторой доли естественной злобы.

Витте С.Ю. Воспоминания

Чудесное спасение Александра III в Борках

КОНСЕРВАТОРЫ

Реформы 60-70 гг. XIX века вызывали широкий общественный резонанс. Значительная часть русского общества полагала, что либеральные реформы подрывают основы государства и ведут к социальным потрясениям. Террористическая деятельность «народников» подкрепляла эти выводы. Тон российским консерваторам второй половины XIX века задавали две знаковых фигуры русской общественной мысли – М.Н. Катков и К.П. Победоносцев.

М.Н. Катков – талантливый публицист и редактор газеты «Московские ведомости» так выразил свое отношение к либеральным идеям: «Говорят Россия лишена политической свободы; говорят, что хотя русским подданным и предоставлена законная гражданская свобода, но что они не имеют прав политических. Русские подданные имеют нечто более, чем права политические; они имеют политические обязанности. Каждый из русских обязан стоять на страже прав Верховной власти и заботиться о пользах государства. Каждый не то, что имеет только право принимать участие в государственной жизни и заботиться о ее пользах, но и призывается к тому долгом верноподданного. Вот наша конституция». Еще больше в консервативных взглядах Каткова укрепило польское восстание 1863-1864 гг., которое и сделало его последовательным борцом с западноевропейским либерализмом и радикальными движениями. Он был убежден в возможности реформирования России, не затрагивая основ самодержавной власти, что, по его мнению, должно было вывести стану в число ведущих западноевропейских государств. В этой связи он подчеркивал, что нельзя нивелировать роль дворянства, которое должно оставаться и в новых условиях опорой трона и связующим звеном между императором и народом.  Именно поэтому, относясь в целом лояльно к введению земств, он утверждал, что главную роль в них должно играть дворянство, дополненное представителями из других сословий. Также, по его мнению, земские учреждения необходимо было подчинить правительству, т.е. поставить их под контроль бюрократии. Вместе с тем, он поддержал судебную реформу 1864 г., утверждая, что «суд есть сила независимая и состоятельная».

М.Н. Катков много писал о роли образования и необходимости проведения такой реформы просвещения, которая бы воспитала поколение, уверенное в незыблемости государственного порядка и чуждое идеям «нигилизма». Для этого необходимо было последовательно осуществлять принципы доктрины Уварова – «православие, самодержавие, народность». 

Именно в лице Каткова правительство увидело публициста и издателя, который мог талантливо донести до русского общества самодержавную идеологию. События 70-начала 80-х гг. XIX века, в связи с усилением «народнического» террора,  сделали М.Н. Каткова еще большим консерватором, резко выступавшим не только против  реформ, но и против любого проявления либерализма, пусть даже умеренного. И подобная деятельность принесла свои плоды. С мнением «Московских ведомостей» стали считаться даже в правительстве.

К.П. Победоносцев – наставник Александра III, который в 1880 г. стал обер-прокуром Св. Синода также играл значительную роль в определении правительственного курса и его идеологии, особенно после событий 1 марта 1881 г. В 60-е годы XIX века мы видим в нем последовательного критика императора Александра II, которого он обвинял в нерешительности, нерациональной политике, отсутствии последовательного правительственного курса. Он писал: «Власть уже становится на Руси игрушкой, которую хотят передавать друг другу жалкие и пошлые честолюбцы посредством интриги. Нет уже твердого центра, из которого всякая власть прямо исходила бы и на котором прямо бы держалась». В ходе реформ 60-70-х гг. он особенно резко выступал против радикального проведения судебной реформы, критиковал военные преобразования Милютина, особенно введение всеобщей воинской повинности. «Весело сказать, что дворянина возьмут также как и крестьянина в солдаты», - говорил он.

Став наставником наследника престола, он последовательно стремился оградить его от влияния сторонников либеральных преобразований, внушая, что «вся тайна русского порядка и преуспеваний - наверху, в лице верховной власти». И его влияние на нового императора оказалось определяющим. Так, К.П. Победоносцев резко выказался против проекта Лорис-Меликова, обсуждавшегося на заседании Совета министров в течение марта-апреля 1881 г. И именно под его влиянием 29 апреля 1881 г. был опубликован знаменитый манифест Александра III, в котором провозглашалось, что царь будет править «с верой в силу и истину самодержавной власти», которую будет «утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений». Таким образом, приверженцы консерватизма одержали победу в правительстве, что и предопределило весь курс внутренней политики Александра III.

Манифест о «Незыблемости самодержавия», 1881 г.

ЦАРИЗМ И РАБОЧИЕ

Воспоминания Г.В. Плеханова

Написаны в период 1880–1890-х годов, повествуют о жизни обычного российского рабочего 70-х – начала 80-х годов прошлого века.

«Само собой разумеется, что между рабочими, как и повсюду, я встречал людей, очень различавшихся между собой по характеру, по способностям и даже по образованию. <…> Но, в общем, вся эта среда отличалась значительной умственной развитостью и высоким уровнем своих житейских потребностей. Я с удивлением увидел, что эти рабочие живут нисколько не хуже, а многие из них гораздо лучше, чем студенты. В среднем каждый из них зарабатывал 1 руб. 25 коп., до 2 руб. в день. Разумеется, на этот, сравнительно хороший заработок, нелегко было существовать семейным людям. Но холостые – а они составляли тогда между знакомыми мне рабочими большинство – могли расходовать вдвое больше небогатого студента. <…> Чем больше я знакомился с петербургским рабочим, тем больше я поражался их культурностью. Бойкие и речистые, умеющие постоять за себя и критически отнестись к окружающему, они были горожанами в лучшем смысле этого слова. <…> Нужно сказать и то, что между петербургскими рабочими «серый» деревенский человек нередко являл собой довольно жалкую фигуру. На Василеостровский патронный завод поступил в качестве смазчика крестьянин Смоленской губернии С. На этом заводе у рабочих было свое потребительское товарищество и своя столовая, служившая в то же время и читальней, так как она была снабжена почти всеми столичными газетами. Дело было в разгаре герцеговинского восстания (речь шла о восстании в Боснии и Герцеговине против Османской империи в 1875 году. - Ред.). Новый смазчик отправился есть в общую столовую, где за обедом газеты читались, по обыкновению вслух. В тот день, не знаю уж в какой газете, шла речь об одном из «славных защитников Герцеговины». Деревенский человек вмешался в поднявшиеся по этому поводу разговоры и высказал неожиданное предположение о том, что «он, должно быть, любовник ейный».

- Кто? Чей? - спросили удивленные собеседники.

- Да герцогинин-то защитник; с чего же бы стал он защищать ее, кабы промеж них ничего не было.

Присутствующие разразились громким хохотом. «Так, по-твоему, Герцеговина не страна, а баба, - восклицали они, - ничего-то ты не понимаешь, прямая деревенщина!» С тех пор за ним надолго установилось прозвище - серый. <…> Прошу читателя иметь в виду, что я говорю здесь о так называемых заводских рабочих, составлявших значительную часть петербургского рабочего населения и сильно отличавшихся от фабричных, как по своему сравнительно сносному экономическому положению, так и по своим привычкам. <…> Заводской рабочий представлял собой нечто среднее между «интеллигентом» и фабричным: фабричный - что-то среднее между крестьянином и заводским рабочим. К кому он ближе по своим понятиям, к крестьянину или заводскому, – это зависело от того, как долго прожил он в городе».

Русский рабочий в революционном движении // Революционеры 1870-х годов: Воспоминания участников народнического движения в Петербурге. Лениздат, 1986

Философско-литературное наследие Г.В. Плеханова в трех томах

СОВЕРШЕННА СЕКРЕТНО

Из политического обзора за 1892 г. начальника Екатеринославского губернского жандармского управления Д. И. Богинского о причинах волнений рабочих в М. Юзовке. 9 февраля 1893 г.

...Поводом к последним беспорядкам в местечке Юзово, как установлено теперь и как утверждают свидетели беспорядков и лица вполне компетентные (в доказательство чего могу представить письменные заявления ко мне от лиц, вполне заслуживающих доверия), послужила эксплуатация в обширном смысле этого слова рабочих как шахтовладельцами всеми без исключения и в особенности французской компанией, так и торговцами. Действительно, приводимые примеры эксплуатации этими лицами рабочих превосходят всякие описания; довольно оговорить, что рабочие в большинстве (преимущественно беспаспортные) никогда полностью не получают зарабочих денег (Так в подлиннике; следует; заработанных денег (прим. сост.)) , а только расчетный лист, в котором показаны продукты (например: чай, сахар и так далее) по весьма дорогой цене, которых они никогда не требовали; а на многих рудниках (преимущественно на рудниках Алчевского-«Алексеевских», Славяносербского уезда) расчет производится в 2-3 месяца один раз и то не наличными деньгами, а «талонами», которые принимаются местными торговцами с вычетом 20% со стоимости талона.

Беспорядки в местечке Юзово повторяются ежегодно в большей или меньшей мере и, без сомнения, будут повторяться, по заявлениям самих рабочих, пока не будет введен порядок и совершенная реформа в отношениях работодателей к рабочим и сверх сего будет прекращен прием беспаспортных. В удостоверение же равнодушного, нечеловеческого отношения шахтовладельцев к рабочим довольно упомянуть, что с 14 августа по 18 сентября имело место до 12 несчастных случаев с увечием и смертельным исходом для рабочих по причине только игнорирования необходимых технических средств к безопасности рабочих.

ЦГИА г. Москвы. - Ф. ДП. - 3 дел-во.- Д. 152.-Ч. 2.- Л. 11 об.- 12.

ОБРАЗОВАНИЕ РУССКО-ФРАНЦУЗСКОГО СОЮЗА

Франко-русский союз стал поворотным во внешней политике России. Основой для его заключения стало наличие общих противников – Англии и Германии.

Отказ Германии в 1890 г. от возобновления «договора о перестраховке» и возобновление ею в 1891 г. Тройственного союза с Австро-Венгрией и Италией создавал благоприятную почву для русско-французского сближения. Россия, боясь остаться в международной изоляции, искала союзника, способного поддержать ее в борьбе с Германией и Австро-Венгрией за сферы влияния в Европе и с Великобританией – за сферы влияния в Азии.

С другой стороны, внутриполитический кризис в середине 80-х годов XIX в., обострение отношений с Англией и Италией на почве колониальной политики и напряженные отношения с Германией также поставили Францию в изолированное положение в Европе. Таким образом, в сложившейся международной обстановке этот союз был выгоден обоим государствам. Сближение с Францией, старой противницей Германии, а в той ситуации и Англии, было подготовлено самой жизнью.

Летом 1891 года в г. Кронштадт прибыла французская эскадра под командованием адмирала Жерве. Встреча французских кораблей вылилась в демонстрацию русско-французского единства.

27 августа 1891 г. в Париже произошел обмен письмами о согласовании действий обеих держав в случае возникновения военной угрозы для одной из них. Через год была подписана аналогичная секретная военная конвенция между русским и французским генеральными штабами, а в 1(13) октября 1893 г. русская эскадра, состоявшая из пяти кораблей, торжественно встала на рейд Тулонского порта. Так начался десятидневный визит русских моряков во Францию, где их ожидал восторженный прием.

Кроме Тулона русские моряки побывали в Марселе, Лионе и Париже, которые были празднично украшены для встречи гостей. Повсюду продавались специальные сувениры с символикой русско-французского единства. Так, лицевую сторону одного из сувенирных жетонов, которые крепились на одежду, украшали два кинжала с надписью: «Да здравствует Франция – Да здравствует Россия», а оборотную – уравнение «1+1=3». Это символизировало, что русско-французский союз является надежным противовесом Тройственному союзу Германии, Италии и Австро-Венгрии.

Подбирая нужную кандидатуру для командования этой эскадрой, Александр III приказал дать ему список контр-адмиралов, плохо говорящих по-французски. Именно это обстоятельство определило то, что командующим эскадрой был назначен Ф.К. Авелан, с тем чтобы, по словам императора, «поменьше там болтал». Офицерам эскадры предписывалось в отношениях с французами соблюдать осторожность и сдержанность в выражении своих политических убеждений.

Окончательное оформление русско-французского союза произошло в январе 1894 г., когда русско-французский договор был ратифицирован российским императором и французским президентом.

Обложка: И.Е. Репин «Прием волостных старшин императором Александром III во дворе Петровского дворца в Москве», 1886 год. Из собрания Третьяковской галереи. Источник: https://my.tretyakov.ru