«Он уходил… жить!» Загадки последнего путешествия Льва Толстого

На склоне лет человек обычно ищет покоя: кто-то находит его в кругу самых близких, кто-то – в уединении. Граф Лев Толстой выбрал для себя последний путь, и этот выбор оказался для него единственным.

Последние годы жизни писателя были полны мучений – не столько физических, свойственных его возрасту, сколько духовных. Конфликт с супругой Софьей Андреевной и детьми сделал жизнь Толстого в Ясной Поляне невыносимой. Яблоком раздора стало завещание литератора. На закате своих лет Толстой проникся идеей отказа от собственности. Дворянская роскошь ему опостылела; Лев Николаевич много лет мечтал покинуть барский дом и жить как простой человек, а все имущество хотел раздать нищим и крестьянам.

Эти новые убеждения неизбежно затрагивали вопрос об авторских правах писателя. В свои последние годы Толстой был убежден в том, что его литературные труды должны принадлежать всему человечеству. Однако сделать свои книги всеобщим достоянием ему мешала семья.

Графиня Софья Андреевна, бесспорно, была чуткой и любящей супругой, но также она была матерью, которая думала о будущем своих детей. Вопрос о завещании Толстого постоянно ее тревожил. Кроме того, масла в огонь постоянно подливал преданный ученик и последователь Льва Николаевича Владимир Чертков. Он имел огромное влияние на Толстого, и именно Чертков в конце концов уговорил писателя написать завещание не в пользу жены.

Зная, что понимания в семье ему не достичь, 10 ноября 1910 года (107 лет назад) Толстой наскоро собрал вещи и покинул имение. Это путешествие стало для него последним: по дороге в Новочеркасск писатель заболел воспалением легких и скончался.

Что же явилось финальным толчком для этого рокового поступка? Что, кроме распрей с родными, сподвигло Толстого на уход и для чего он отправился в Оптину пустынь, к монахам?

О последнем путешествии великого писателя в интервью «Истории.РФ» рассказал писатель, литературовед и литературный критик Павел Басинский.

«Толстой мечтал жить в бедной избушке»

– Павел Валерьевич, как вы думаете, что сыграло главную роль в уходе Толстого: борьба с самим собой, конфликт с супругой или влияние Черткова?

– Вы знаете, там все сошлось. Такие поступки не совершаются по какому-то одному позыву. Толстой мечтал об уходе давно; он хотел покинуть барский дом и жить в бедной избушке или при монастыре или просто странствовать. Поскольку у него была большая семья, в которой росли дети, он этого сделать не мог.

– Да, ведь у Толстых родилось 13 детей! Пятеро, правда, умерли в раннем детстве, однако и забота об остальных требовала немало сил и средств. Но разве кто-то из детей оставался на иждивении Льва Николаевича перед его уходом?

– К тому моменту, когда он уходил, все дети, в общем-то, были уже взрослые. В доме оставалась только одна дочь Саша, и она уже тоже была совершеннолетняя. К тому же она всецело поддерживала отца в его уходе.

– Она единственная из семьи одобряла его идею?

– Были дети, которые относились к этому лояльно: скажем, Сергей и Татьяна – старшие дети Толстых. А более младшие – Илья, Лев, Андрей – были категорически против. 

– В одной из своих лекций вы говорили, что важную роль в принятии этого непростого решения сыграло завещание Толстого. Почему оно оказалось для писателя роковым?

– Конечно, завещание было одной из причин его ухода. Дело в том, что свою собственность (Ясную Поляну, дом в Хамовниках и другие имения) Толстой уже давно переписал на жену и детей – еще в начале 1890-х годов. Но решался вопрос о литературных правах. Толстой был уверен, что его произведения могут печататься безвозмездно, что они принадлежат всем и т.д. Но в конце жизни его знакомый юрист Муравьев объяснил ему, Черткову и Саше, что это невозможно. Литературные права не могут принадлежать всем. Они должны принадлежать либо какому-то конкретному физическому, либо юридическому лицу, например Академии наук.

– А если бы Толстой продолжал настаивать на своем? Его бы перестали печатать?

– Нет, его бы печатали, но просто права по закону о наследстве перешли бы пополам его жене и детям.

– Как история с завещанием повлияла на отношения в семье писателя?

– Отношения с женой у Толстого в то время были натянутыми в связи с конфликтом, который происходил между ней и Чертковым. И вообще, будем говорить прямо: Толстой не хотел, чтобы его родственники распоряжались его литературным наследием – грубо говоря, наживались на его трудах. Более того, после смерти графа его дети сами согласились с волей отца и считали, что он правильно поступил, потому что деньги были слишком большие. Зарубежные издатели предлагали десять миллионов золотых рублей за эксклюзивные права на посмертное издание Толстого. Наши предлагали чуть поменьше, но все равно речь шла о миллионах, а это в то время были колоссальные деньги.

– То есть его дети боялись стать нахлебниками?

– Да, конечно. Они признали, что это заставило их работать и самим устраивать свою жизнь.

«За свои дневники держался как лев»

– Конфликт между Толстым и Софьей Андреевной строился только на его отношении к собственности? Или что-то еще было причиной размолвки?

– Толстой не без оснований опасался, что, возможно, Софья Андреевна как-то поправит его дневники. Вообще, настоящая война шла именно за дневники Льва Николаевича, а не за его сочинения. К своим сочинениям Толстой к концу жизни относился уже крайне пренебрежительно. Все его статьи к тому времени были напечатаны: после 1905 года они печатались либо в России, либо за границей и были всем известны. А вот за свои дневники он держался как лев. И боялся, что Софья Андреевна внесет в них какие-то поправки. Поэтому в этом смысле он доверял Черткову больше, чем жене.

– Что за личность был этот Чертков?

– Чертков был его самый фанатичный и преданный ученик, ловивший каждое слово Толстого. Но он скрыл одно-единственное письмо Толстого к нему, где тот выражал сомнения по поводу вопроса о наследстве. Это письмо Чертков спрятал, но не уничтожил; оно хранилось у его сына до 1960-х годов и в итоге все равно было опубликовано, но уже после смерти Черткова. В принципе, Чертков выполнил волю Толстого – 90-томник был издан. Если вы откроете это собрание сочинений, то увидите, что там на французском языке написано, что каждый может печатать это безвозмездно.

– Все эти распри, видимо, сделали жизнь Толстого ужасной. Об этом можно судить из его прощального письма к жене, где он писал: «Положение мое в доме стало невыносимым».

– Да, уход Толстого был связан с просто невыносимой обстановкой, которая сложилась в Ясной Поляне – к сожалению, так бывает в семьях. В доме был просто раздрай – раздрай между детьми, Чертковым, Софьей Андреевной и Львом Николаевичем. Он тогда уже был глубоким стариком, и ему хотелось покоя, уединения. А Ясная Поляна представляла собой проходной двор – там постоянно торчали фотографы, Дранков снимал его на кинокамеру (Александр Осипович Дранков – русский фотограф, кинооператор, один из пионеров российского кинематографа, первым осуществил киносъемку Толстого. – Прим. ред.). В дом все время шли посетители, просили у Толстого денег, которых у него не было (когда он уходил, у него в кошельке было 50 рублей).

«В монастыре все были ошарашены»

– Многие историки считают, что Толстой отправился в это последнее путешествие, чтобы воссоединиться с Церковью, от которой прежде отрекся. В пользу этой теории говорит тот факт, что Лев Николаевич поехал в Оптину пустынь, к монахам. Вам эта версия кажется правдивой?

– Вы знаете, этот вопрос висит в воздухе. Церкви, конечно, предпочтительно думать, что Толстой поехал в Оптину пустынь для того, чтобы покаяться, примириться с Церковью. И ведь он действительно два раза подходил к келейному домику старца Иосифа – в то время это был главный старец в Оптиной пустыни. В домик он не вошел, потому что ждал, что его позовут, но его не позвали. Это не была какая-то гордыня с его стороны, просто он знал, что Иосиф болен. Тут нужно понимать, что Толстой все-таки был в хорошем смысле таким барином-аристократом: для него войти к больному человеку без приглашения было невозможно. 

– Почему его не пригласили в дом?

– Сложно сказать. Келейник Иосифа потом вспоминал, что он якобы видел Толстого в окне и спросил старца, позвать ли его. Иосиф сказал: «Конечно, позови». Но, когда келейник вышел, Толстой уже был далеко. По запискам Маковицкого (Душан Петрович Маковицкий – врач семьи Толстого и яснополянских крестьян; сопровождал писателя при его уходе из Ясной Поляны. – Прим. ред.) мы знаем, что от домика Иосифа Толстой пешком пошел к парому и возле парома долго разговаривал с монахами. В общем, ситуация довольно запутанная. К тому же все в монастыре были ошарашены. Поздняя осень – это не время паломничества, и вдруг появляется Толстой, отлученный от Церкви. Это дело серьезное. Старец может с ним встретиться, а вот игумен монастыря не может без разрешения владыки Синода встретиться с отлученным Толстым. Игумен сам был болен, он только недавно вернулся после операции. Понимаете, это была обычная человеческая ситуация, которая менялась каждую минуту, а из нее все время пытаются вывести какую-то очень жесткую логическую связь. Толстой, может быть, и хотел пожить при Оптиной пустыни. Дело в том, что это было возможно, ведь совершенно необязательно было жить в келье. В Оптиной пустыни было несколько гостиниц, где было принято, особенно среди пожилых женщин, доживать свой век при монастыре, куда они ходили молиться. Там были похоронены две тетушки Толстого, которые как раз жили при монастыре, но не как монахини.

– Куда Толстой отправился из монастыря?

– Его младшая сестра Маша была монахиней в Шамординском монастыре (это женский дочерний монастырь Оптиной пустыни). Он поехал к ней, поскольку это не так далеко от Оптины, и хотел там остаться, но, опять же, не в монастыре (тем более в женском), а снять рядом домик и уже даже договорился об этом.

– Что его удержало?

– Дочь Саша напугала его тем, что Софья Андреевна его настигнет.

– Толстой боялся, что жена будет его преследовать?

– Да, на тот момент он боялся жены. Не в том смысле, что она разорвет его на части; он боялся посмотреть ей в глаза. Она уже знала, что завещание подписано, и не в ее пользу. Толстой это понимал и не знал, что ей сказать. Он бы, безусловно, спасовал. Толстой не был твердолобым человеком, особенно в конце жизни. Поэтому он боялся ее видеть и поехал дальше, в Новочеркасск. В дороге, как мы знаем, он заболел. 

– Толстой, как вы сказали, очень трепетно относился к своим дневникам. Он делал какие-то записи в период своего ухода из Ясной Поляны?

– Да, он вел дневник. Толстой делал записи в Оптиной пустыни, диктовал дневник в Астапове (железнодорожная станция, где больного писателя сняли с поезда и где он скончался. – Прим. ред.). Так что есть дневник ухода Толстого. Есть телеграмма, которую он отправлял Саше, и какие-то документы с ее стороны тоже остались. Есть воспоминания о его разговоре с сестрой, при котором присутствовала ее дочь Елизавета. Есть воспоминания Саши, воспоминания Черткова и, конечно, свидетельства Маковицкого, который записывал каждое слово Толстого. И потом, за Толстым следовали корреспонденты, они преследовали его даже в поезде. Они посылали телеграммы, опрашивали монахов Оптиной пустыни. Свидетельств очень много, но они все не дают какого-то абсолютно однозначного ответа. Нужно понимать, что это была очень жизненная и спонтанная ситуация, и не надо пытаться извлечь из нее какую-то философию. Бунин, конечно, попытался – написал «Освобождение Толстого». Но это философское эссе, Бунин так видел; ему хотелось видеть в Толстом своего рода буддиста. Куприн в газете писал, что Толстой, как раненый зверь, убежал умирать вдали от дома, у него какая-то языческая версия произошедшего. А это была просто тяжелая человеческая история. Такие бывают в жизни.

«В дневнике был сюжет нового романа…»

– Болезнь свалила Толстого довольно резко; этот удар, казалось, был внезапным. Когда он уходил из дома, он чувствовал себя вполне нормально, ведь так? Это душевные терзания лишили его способности сопротивляться недугу?

– Он был здоров настолько, насколько может быть здоровым 82-летний человек, у которого периодически начинались приступы и провалы в памяти. Но тем не менее накануне ухода он вместе с Маковицким проехал несколько километров на лошади, спускался в овраг, поднимал лошадь наверх…

– То есть он не выглядел как человек, который приготовился к смерти?

– Он вообще не уходил умирать! Просто сегодня, читая об этом, все знают, что через 10 дней Толстой умрет, поэтому и думают, что он уходил умирать. А он не знал, что он умрет через 10 дней. Он уходил жить! У него в дневнике были сюжеты романа, который он хотел написать. Он хотел уединения и спокойной работы без этих треволнений Ясной Поляны. Он прямо написал Новикову (Михаил Петрович Новиков – русский писатель, крестьянин, близкий знакомый Толстого. – Прим. ред.): «Я как в аду киплю в этом доме». Это не значит, что Толстой осуждал всех, просто ситуация объективно так сложилась. Он понимал и свою вину, которая заключалась в том, что он не поставил всех домашних в известность о том, какое он написал завещание. А не поставил потому, что понимал, что это просто убьет Софью Андреевну и будет такой скандал, которого он не выдержит.

– Значит, уход, действительно, оказался единственным выходом. Толстой давно хотел этого, но долго ли планировал? Или решение было принято мгновенно?

– Это было спонтанное решение. Он проснулся ночью и увидел, что жена роется в его столе – ищет завещание. У него участилось сердцебиение. Он дождался, пока она заснет, быстро собрался и вместе с Маковицким уехал. И только уже в дороге Толстой спросил его: «А куда же мы поедем?» Сперва он хотел поехать к своей старшей дочери, Татьяне Сухотиной. Но это было недалеко от Ясной Поляны, и он понимал, что Софья Андреевна сразу будет его там искать. Кроме того, Татьяна не была сторонницей ухода отца. А вот сестра Маша могла его понять – Лев Николаевич это понимал. Они были погодками и самыми младшими детьми в семье. Толстой понимал, что она его примет и поймет. А в Оптину он заехал потому, что очень любил это место и ему хотелось поговорить со старцем – с Иосифом. Я думаю, что не о том, чтобы примириться с Церковью. У него было много возможностей с ней примириться еще в Крыму, когда все думали, что он умирает и приходила телеграмма от митрополита Антония (Вадковского), главенствующего члена Синода.

– Тогда чего же Толстой хотел от монахов, если не покаяния?

– Скорее, ему хотелось поговорить о том, как жить старому человеку в одиночестве. Он искал у старцев какой-то мудрости. Они очень нравились ему, и монастырская жизнь Толстому тоже нравилась, потому что она была вдали от мира.

Обложка: Лев Толстой в Ясной Поляне, 1908 год (фото: Color by Klimbim 0.1)

Источник: https://klimbim2014.wordpress.com