О многообразии государственностей в России

Как-то по весне украинские власти выдвинулись с крайне интересной инициативой: переименовать Украину в Россию, а Россию – вот что-нибудь другое. Жаль, что эта затея, по киевскому обыкновению, закончилась ничем. Сама-то идея показательная: она очень точно, хотя и интуитивно, определяет национально-культурную составляющую самой сути российской государственности, а также лейтмотив нашего спецпроекта «История народов России». Это не говоря уже о том, что сама по себе такая постановка вопроса напрочь опровергает глупость, которую сморозил один из предыдущих предводителей местной самостийности: мол, «Украина – не Россия»: быть Россией всё-таки лучше и понятнее.

Аксиомы суверенитета

Ну, раз уж Киев подкачал, придётся воспользоваться для разговора на эту тему безошибочным «датским» поводом – годовщиной дискуссии между Лениным и Сталиным о принципах устройства Советского Союза. Более подробно о тогдашних позициях сторон читайте в рубрике «Сегодня в прошлом» у моего коллеги Ивана Зацарина. Для нас же сейчас важно выделить две аксиомы, признаваемые обоими советскими вождями:

- государственность и суверенитет, максимально распространённые на всё пространство исторической Большой России – безусловны и не подлежат обсуждению;

- российская цивилизация, в свою очередь, есть единство разных этносов и культур, задачей является определение оптимальной формы их сочленения в едином и цельном государстве на основании некой единой культурной сверхценности.

Это – то, что незыблемо. Остальное – тактика, которая определяется обстоятельствами постоянно меняющегося мира, текущими (тактическими или стратегическими, утопическими или блестяще-инновационными) задачами, идеологией и проектами совершенствования.

Это и есть «единая и неделимая», о которой незадолго до ленинско-сталинской дискуссии патетично рассказывали друг другу идеологи Белого движения, только для Советской власти это не лозунги, а практика государственного строительства. Но это так, в скобках – как заметка к отдельному разговору ввиду 100-летней годовщины Революции. Мы же сейчас – об истории народов России.

Закономерности национальных самосознаний

И вот по этой части нам важно отметить ещё одну аксиому: история народов России, история каждого народа России – сущность не застывшая, а развивающаяся согласно множеству общих и своих уникальных закономерностей. И, как историю России в целом мы на нашем портале рассматриваем в жёсткой логике государственности и суверенитета, так и история её народов – это в том числе и история развития их государственности. Множества государственностей, точнее сказать.

У нас есть народы, чья культура насчитывает многовековую историю и которые имели свою государственность задолго до того, как где-то у Новгорода объявился Рюрик.

У нас есть народы, чья культура государственности возникла и развивалась в составе России и под влиянием и с даже прямой помощью российской культуры государственности.

У нас есть народы, чей проект государственного строительства долгое время конкурировал с российским: какой-то просто был угрозой безопасности, а какой-то и вовсе не без оснований претендовал на то, чтобы стать Россией (то есть центром «собирания русских земель», хребтом евразийской сверхдержавы).

У нас есть народы, которые в принципе существуют только потому, что когда-то оказались в составе России.

У нас есть народы, которые пришли к России по доброй воле – или под давлением внешней агрессии, ища у России защиты.

У нас есть народы, которые стали Россией как-то незаметно для себя – по мере освоения русскими далёких земель.

У нас есть народы, которые были завоёваны, включены в Россию силой оружия – из соображений российской безопасности.

У нас есть народы, которые в своей истории то были Россией, то не были – и так по несколько раз.

Да, собственно, и сама Россия – Московия как ядро современного государства – 300 лет была глухой западной провинцией Золотой Орды и в результате «национально-освободительной борьбы» каким-то хитрым образом собрала под своей державой саму Золотую Орду.

Да, и ещё на всей этой многовековой исторической дистанции у всех народов на любой вкус трансформировались и сменялись политические режимы, формы государственности и общественные формации.

Какая закономерность во всём этом историческом разнообразии очевидна?

Та закономерность, что у любого народа рано или поздно просыпается инстинкт собственной государственности, рано или поздно возникает практическая тяга к реализации тех или иных форм государственного самообустройства.

Закономерности единой государственности

С этой естественной закономерностью можно поступать, грубо говоря, двумя способами: или принимать во внимание, или подавлять.

С тех пор, как Московское княжество со времён Ивана III стало неуклонно превращаться в Россию, наша держава в своей интеграционной (имперской или союзной) практике пробовала оба способа. Но визитной карточкой российской государственности стал всё-таки первый: «принимать во внимание», понимать и уважать самобытность и интересы других народов – и уже с этих позиций встраивать их в свой державный контур. Так что «право наций на самоопределение» вовсе не Ленин придумал – хотя да, сказанул красиво.

Это тот же самый принцип «мира по-русски», который мы с вами обсуждали недавно в ретро-рецензии на «Семнадцать мгновений весны»: мира, в котором русские признают чужой суверенитет, а подчас к нему даже и принуждают. Это тот принцип, который мы исторически наблюдаем во внешней политике России – вплоть до сегодняшней миссии в Сирии. Это тот принцип, который Россия сегодня убедительно предлагает как основу нового мироустройства – которое должно прийти на смену умирающей уницифированно-однополярной «глобализации».

Для нас это естественно: наша страна так и устроена, многонациональная Россия на протяжении всей своей истории – сама по себе и есть модель, образец гармоничного устройства многообразного мира.

Впрочем, эта образцовая гармония, – она лёгкой жизни не обещает. Потому что сделана вечно переменных – и в пространстве, и во времени, и по существу. И кризисы в этой гармонии – дело обычное.

Гармония нуждается в повседневном уходе

Вот сталинско-ленинский спор, с которого мы начали, – показательный пример такого кризиса.

К началу ХХ века национальный вопрос стал одной из тяжелейших составляющих системного кризиса российской государственности. Накопилась критическая масса естественных позывов национальных окраин империи к самоопределению – от Прибалтики до Туркестана. Она и рванула: в разгар Гражданской войны «парад суверенитетов» насчитывал сотни участников. И ведь это притом, что, вопреки расхожему мифу, Российская империя никакой тюрьмой народов и близко не была: национальная политика у нас и тогда была весьма гибкой и лояльной, в полном соответствии с изложенными выше принципами. Однако даже в рамках этой гибкости/лояльности вызов национальных самоопределений оставался без адекватного ответа: объективно требовались радикальные и при этом системные, даже «инновационные» решения.

Советская власть такие решения и предложила: переформатирование империи в союзное государство. Большевики, как и их предшественники-самодержцы, не стали бороться с национальным самосознанием, а упаковали его в национальный суверенитет – даже с декларативным правом «на отделение». Напомню, впрочем, что к 1922 году «отделились» уже все кому не лень – а как раз в 1922 почему-то вдруг все оказались опять в едином государстве.

При этом большевики, в отличие от Российской империи, предельно жёстко унифицировали формы национальных государственностей: советская власть и один социализм на всех – и никаких гвоздей. Это, с одной стороны, и стало той самой сверхценностью, которая спаяла национальные суверенитеты в рамках сверхгосударства. С другой стороны, кончено, заложило основу для будущего кризиса – который и грянул в 80-е годы.

Это я не к тому, чтобы задним числом подловить большевиков на «ошибке». Это к тому, что наднациональные сверхценности, на которых стоит суверенитет союзного сверхгосударства, – это тоже величина переменная, нуждается в повседневном уходе и совершенствовании. А величина постоянная только одна – это сама государственность, то есть суверенитет и субъектность единого исторического цивилизационного пространства.

Новое качество XXI века

Сегодня, после катастрофы 90-х годов, мы стали свидетелями и участниками нового воссоединения. Причём в основе современной евразийской интеграции лежит не просто ленинское «право на самоопределение» – в путинской версии оно абсолютизировано до «обязанности самоопределения».

Сегодня в историческом евразийском пространстве воссоединяются земли и народы, которые с конца ХХ века живут своей суверенной национально-государственной жизнью. И вот ведь какой получается как бы парадокс: ядром нового Союза стали самые успешные, состоявшимися государства, обладающие реальным суверенитетом – Российская Федерация, Белоруссия и Казахстан.

Впрочем, это не парадокс. Ведь суверенитет – это не «праздник непослушания», не возможность безнаказанно плевать на Россию и собственную историю, как это представляется политическим элитам несостоявшихся государств. Такой суверенитет – всего лишь декоративный.

Настоящий суверенитет – это право и возможность народа принимать решения не по приказу из Москвы или Вашингтона, а в собственных интересах. Это понимание народом своих интересов не в противоречии со сверхценностями – сверхсуверенитетом и субъектностью единого пространства, – а наоборот, в синергии с ними. «Вместе мы лучше и сильнее», – вот и вся премудрость, которая следует и из тысячелетней общей истории, и из тех реалий, в которых мы живём сегодня.

Для иллюстрации, если кто забыл: инициатором евразийской интеграции был в своё время никакой не Путин, а президент независимого Казахстана Нурсултан Назарбаев. Так что кто там кого «принуждает», – вопрос открытый. И имеет только один верный ответ: а никто никого не принуждает. Это свободное решение суверенных народов.

Таким образом, история многообразия российских государственностей вот прямо сейчас выходит на новый качественный виток: суверенитет и субъектность единого пространства задаётся не «имперской крышей» сверху вниз, а вырастает из самоопределений участников интеграции.

И, должен заметить, что и это не «конец истории», и этот виток не последний. Тысячелетья впереди.