Мораль и геополитика. Об исторических корнях англосаксонского коварства и русского прямодушия

Принято считать, что мораль и политика несовместимы. Однако, если говорить рационально, могут быть несовместимы моральные принципы, которых придерживаются разные участники мировой политики – например, русские и англосаксы. Причём для каждой из сторон свои принципы естественны и сложились в результате объективного исторического развития. В том числе – и в зависимости от географических условий, в которых жил и живёт тот или иной народ.

***

Маленький остров около густонаселённого бурно конфликтующего континента обречён стать предметом многократных завоеваний. Первое подробно документированное завоевание острова Великобритания — Римской империей, в 43 году нашей эры. Но само название остров получил по имени крупнейшего из населявших его в тот момент кельтских племён — бритт, — которое пришло тоже с континента, из области, по сей день именуемой Бретань. По греческой традиции область зарождения народа называют Малой, а зону его расселения — Великой; отсюда Малая и Великая Русь, отсюда же и Великобритания.

Последнее же — пока! — завоевание совершили норманны — северные люди, то есть скандинавы (то из северогерманских племён, что преуспело в битве при Хастингсе 1066.10.14, офранцузилось за пару веков жизни на континенте, в области Нормандия). Тогда остров звали Англией — по германскому племени англ: оно в союзе с германским же племенем сакс захватило там власть несколькими веками ранее, завоевав, соответственно, бриттов. Основное население острова по сей день именуют англосаксами, хотя к этим племенам примешано немало иных. Историки говорят: коренным населением именуют предпоследних завоевателей.

***

Опираясь на владения, оставшиеся на континенте, норманны попытались обезопаситься от последующих завоеваний, покорив вслед за Англией ещё и Францию. Но Столетняя (1337 — 1453) война закончилась победой множества племён, по ходу войны сплотившихся во французский народ. Последнее континентальное владение Англии — город Кале — вернулось во Францию в 1558-м.

Тогда Англия нашла иной способ самозащиты. Когда на континенте соперничают две примерно равные силы — они не рискнут отвлекаться на захват острова, какой бы заманчивой добычей он ни казался: даже краткая борьба на два фронта куда опаснее противостояния один на один. Английские политики методично добивались европейского равновесия. Но естественно развивающиеся государства (и даже коалиции) редко оказываются равны — куда чаще результат противостояния легко предсказуем, и затяжной борьбы не получается. Как известно, цель войны — добиться лучших для себя условий, чем до войны, и если это несомненно невозможно, а требования противника умеренны, то выгоднее быстро сдаться, чем долго драться. Англии приходилось то и дело поддерживать вторую державу континента против первой: в сумме такая коалиция оказывалась достаточно могущественна, чтобы континентальный партнёр пошёл на риск.

Но вторая сила после победы становится первой — и теперь уже она самим фактом своего существования угрожает Англии. Если она коалиционная — после победы былые союзники найдут поводы для ссоры. А если Англия помогала одной державе? Приходится искать нового партнёра — против прежнего. Не зря Хенри Джон Хенрич Темпл, 3-й виконт Палмёрстон (1784.10.20–1865.10.18) заявил в палате общин 1848.03.01 «У нас нет ни вечных союзников, ни постоянных врагов. Наши интересы вечны и неизменны, и следовать этим интересам — наш долг». И не зря он тогда уже в третий раз был министром иностранных дел Великобритании, а потом дважды возглавлял правительство.

В эпоху Палмёрстона Британская империя занимала полмира. Правда, часть её североамериканских колоний уже стала независимыми Соединёнными Государствами Америки. Но их жители ещё помнили, как были ничтожным меньшинством в море индейских племён и одолели их привычным способом — поддерживая вторую силу и ополчаясь против неё, как только она при их помощи окажется первой. Так что англосаксы под любыми знамёнами сохранили верность своему вероломству.

Невозможно быть лжецом в одном деле, оставаясь честным в прочих. Англосаксонские обычаи признают допустимым нарушение любого обязательства при малейшей лазейке. Более того, англосаксы стараются формулировать обязательства так, чтобы лазейки были — даже ценой сходных лазеек для другой стороны: кто первым обманет — тот и прав. Оттого там и засилье юристов.

***

Русь с момента зарождения — вокруг Пути из Варяг в Греки — и по сей день находится посреди громадного материка. Её границы открыты для удара почти отовсюду. Зато противникам трудно между собою договориться. Если строжайше блюсти свои обязательства, не давая повода к наказанию за ложь, и не нападать первыми, дабы соседи не объединились для обуздания агрессора — каждый удар извне будет нанесён только с одной стороны, и можно будет сосредоточить на его отражении все силы. Поэтому русская цивилизация высочайше ценит честность и верность данному слову.

Это принято и в деловом обороте. Пока английский коммерсант выверяет каждое слово в договоре, русский купец заключит десяток сделок под честное слово. Если же один из десятка партнёров обманет — с ним больше никто не будет иметь дела, и он разорится.

***

Это – общепринятая норма, которая лежит в основе нашей политической морали. Однако при любой норме бывает и ненормальность. Даже в русской цивилизации грешным делом возникают подчас «объективные» обстоятельства, которые позволяют отдельным её представителям или даже целым частям народа выбирать не русскую мораль, а ту, которая ближе к вышеописанной англосаксонской. А потом разводить руками: мол, не мы такие – жизнь такая.

Такая метаморфоза приключалась и приключается прямо сейчас, на наших глазах, с той частью русской цивилизации, которая считает себя украинской нацией.

Чтобы стать щирым — искренним — украинцем, надо убить в себе всё русское. Украинский миф славит всё, что русская цивилизация признала мерзким. Среди его героев — Степан Андреевич Бандера (1909.01.01 — 1959.10.15), в детстве смеху ради удушавший руками кошек, и Ян Адам-Стефанович Колединский-Мазепа (1639.03.20 — 1709.09.22), предавший ради очередного шага по карьерной лестнице каждого, кто помог ему сделать предыдущий шаг.

Украинцу, не осознающему своей русской природы, невозможно доверять: он даже подсознательно будет поступать так, чтобы его, не дай Бог, не спутали с русским – а чтобы, наоборот, показаться европейцем или англосаксом. Он соврёт и ради собственной выгоды, и дабы ощутить превосходство над тем, кто ему доверится, и просто потому, что «так положено». Анекдот «три украинца — это уже партизанский отряд с предателем» почти не преувеличен: в советское время, усиленно приучая жителей Юго-Запада Руси считать себя отдельным народом, им преподавали миф, именующий все виды лжи нормой. Постсоветские же сепаратисты (а украинство — не национализм, но именно сепаратизм: попытка разделения народа) и подавно стараются подкрепить лозунг «Украина — не Россия» поведением, отвратительным для любого русского.

Родственные души сходятся. Вашингтонские лжецы радостно поддерживают киевских. Нам — русским, в том числе и живущим на нынешней Украине — незачем подражать им. Гораздо надёжнее нашим примером доказать то, что любят повторять — и не любят делать — американцы: честность — лучшая политика.

***

При этом надо понимать: то, что для англосакса норма (как бы мы к ней ни относились), для украинца – всё-таки извращение, как бы далеко оно ни зашло. Следовательно, с одними надо выстраивать отношения к собственной выгоде и принимая во внимание такое вот своеобразное толкование нормы – они нам всего лишь «международное партнёры», и воспитывать их не наше дело. А других, которые свои, надо заботливо отучать от всяких глупостей.