Мария Кожевникова о фильме «Собибор»: «Даже играть это – страшно…»

Актриса Мария Кожевникова поделилась впечатлениями от съемок фильма «Собибор», специально для которого в Литве был воссоздан лагерь смерти, где произошло единственное успешное восстание заключенных. Совсем скоро на российские и мировые экраны выйдет фильм «Собибор», ставший режиссерским дебютом Константина Хабенского. Эту картину очень ждут не только у нас, но и за рубежом, поскольку история этого лагеря и его узников осталась незаслуженно забытой, и само слово «Собибор» ни о чем не говорит нашим современникам.

Между тем в мае 1942 года близ деревеньки Собибур на юго-востоке Польши немецкие нацисты построили один из самых страшных лагерей смерти. Хотя он просуществовал всего около полутора лет, за это время здесь было убито порядка 250 тысяч заключенных-евреев. Расстрелянные, задохнувшиеся в газовых камерах, погибшие при пытках – все они стали жертвами небывалой жестокости, забыть о которой – преступно.

Нельзя забывать и об отчаянной храбрости узников, которые решились поднять восстание, несмотря на то, что шансы на успех казались ничтожными. Ведомые офицером Красной Армии Александром Печерским заключенные организовали побег из лагеря, где всем им назначено было погибнуть. Таким образом, 14 октября 1943 года в Собиборе произошло единственное успешное из крупных восстаний в нацистских лагерях смерти. Многие подорвались на минах, кто-то был расстрелян, а некоторых беглецов фашисты нагнали уже в лесах и окрестных деревнях, когда те едва успели вдохнуть свободы. В итоге до конца войны из почти 550 заключенных лагеря дожили всего 53. Среди спасшихся был и Печерский: он дожил до глубокой старости и умер в 1990 году.

К сожалению, книг о Собиборе написано очень мало, а художественный фильм вышел всего один – это «Побег из Собибора» 1987 года с Рутгером Хауэром в роли Печерского. И вот, наконец, этой темой заинтересовались и у нас. Автором идеи снять фильм о подвиге Александра Печерского и других узников Собибора стал министр культуры РФ Владимир Мединский. На основе его документальных разработок кинодраматург Александр Адабашьян написал сценарий, а снять картину предложили Константину Хабенскому.

Для актрисы Марии Кожевниковой эта картина тоже стала знаковой: девушка исполнила роль одной из заключенных Собибора, еврейки Сельмы Вайнберг. История ее поистине завораживает: в условиях страшной лагерной жизни Сельма сумела обрести любовь всей своей жизни. В стенах Собибора девушка познакомилась с Хаимом Энгелом –молодым евреем, который неожиданно стал ее партнером по сцене: в день, когда молодые людиприбыли в Собибор, всем новичкам приказали устроить концерт для командования лагеря. В итоге Хаим и Сельма полюбили друг друга, им вместе удалось сбежать из Собибора, и они прожили вместе долгую жизнь.

Мария призналась, что эта роль стала для нее большой ответственностью, а сами съемки – серьезным испытанием. О том, почему актеры боялись смеяться на съемочной площадке, как Хабенский успевал играть и режиссировать и каково это – любить, когда ты в аду, актриса рассказала в эксклюзивном интервью для сайта «История.РФ».

«Ад на земле»

– Мария, расскажите, как вы отнеслись к предложению сыграть узницу концлагеря? Это ведь необычная роль, и в вашей карьере ничего подобного еще не было. Были волнение, страх? Может, азарт?

– Нет, страха не было, и азарта тоже, но я ощутила огромную ответственность. Но когда ты актер, ты берешь на себя эту ответственность и просто делаешь свою работу, выкладываешься в ней, насколько это возможно.

– Интересно, откуда вы черпали информацию о своей героине? Данных о Сельме Вайнберг в открытом доступе не так уж много. По крайней мере, мне удалось найти только небольшие выдержки из книги Ада де Лимпта «Сельма, женщина, пережившая Собибор». Вы ее читали?

– Вы знаете, мы пошли от обратного: я прочитала книгу уже после того, как мы сняли фильм. Я читала какие-то выдержки, и даже сам Костя мне сказал: «Книгу пока не читай». Это было сделано для того, чтобы я подсознательно не стремилась сыграть именно ее – ту, книжную Сельму. Дело в том, что мы решили не играть прямо по книге, а брать оттуда образы. То есть мы не пытались достичь никакого внешнего сходства с персонажами. Хотя в фильме меня и зовут Сельма, это скорее не конкретная героиня, а образ.

– Ее история, конечно, потрясает. Да и в целом к тому, что творилось в Собиборе, трудно остаться равнодушным. Вас это сильно затронуло?

– Честно говоря, вся эта история настолько… Даже в богатом русском языке ты не можешь найти слова, чтобы описать тот ужас, тот страх, то безволие. На самом деле подходит только одно определение: это был просто ад на земле. Мне хочется, чтобы эту картину посмотрели во всем мире, поэтому очень правильно, что продюсеры решили устроить международный кастинг и взяли совершенно разных актеров из разных стран. Это очень важно, чтобы подчеркнуть все то, что там происходило, и чтобы мы сделали все, чтобы такого больше никогда в жизни не произошло. Понимаете, то, как фашисты поступали с людьми, – это не людские поступки. Ко мне всегда приходила одна и та же мысль о том, что в людях убили людей: душу, характер… И даже не растоптали, а убили…

«Тяжелая, но нужная история»

– Думаете, такое тяжелое кино будет востребовано? Жизнь ведь и так непростая, и в кинотеатре люди хотят расслабиться, посмотреть что-нибудь легкое.

– Конечно, у нас зрители в основном ходят в кино, чтобы развлечься, но «Собибор» – это не развлечение. Это очень умное и глубокое кино; безусловно, очень тяжелое, но очень нужное, важное и обязательное к просмотру. И мне бы очень хотелось, чтобы этот фильм отправили на «Оскар». Да, в связи с политической ситуацией и разными другими обстоятельствами этот фильм, вероятно, его не возьмет, но зато его посмотрят, а это самое главное. Это кино необходимо сейчас мировому зрителю, потому что то, как пытаются перевернуть, переписать историю, –   недопустимо! Те, кто так поступает, просто растаптывают людей и все, что там происходило. Мир должен знать об этом. Это ужасно, когда пытаются стереть подвиги Печерского и вообще подвиги наших дедов и бабушек, подвиги детей, которые воевали. И когда в школах США преподают (а это факт), что во Второй мировой победили американцы, а мы были где-то на подхвате, это, конечно, трагедия. Поэтому мы должны снимать такое кино, чтобы все-таки люди не забывали о тех страшных событиях.

– При всех ужасах, которые творились в Собиборе, его узники все-таки сумели сохранить человеческое лицо, а ваша героиня даже нашла там свою любовь. Скажите, каково это – отыгрывать любовную историю в лагере смерти? Ведь там главное было – выжить, а о романтике грезить не приходилось…

– Вы знаете, мне кажется, что любовь – не то чувство, когда вы увидели человека и тут же в него влюбились (по крайней мере, у меня в жизни такого никогда не было). Симпатия – да, но не любовь. Чтобы появилась любовь, нужен целый спектр различных других чувств – это и уважение, и доверие, и благодарность… Со временем все это перерастает в любовь. И мне кажется, что это именно такая история.

– Есть ли в фильме эпизоды, которые стали для вас испытанием как для актрисы?

–Есть одна сцена, которой я больше всего боялась: это избиение Хаима. Фашисты избивают его, а Сельма на все это смотрит и никак не может ему помочь. Этой сцены я боялась больше всего и не знала, как Костя будет ее снимать. В результате он показал ее через мои глаза. Еще есть сцена унижения, когда персонаж Кристофера Ламберта заставляет Хаима целовать Сельму… Мне кажется, что все эти испытания, через которые им вместе пришлось пройти, переросли в любовь. Сельме и Хаиму пришлось выживать, и они делали все возможное, из последних сил, вместе. Поэтому в самом фильме любовная линия как таковая проявляется совершенно в другом – в том, что на самом деле и представляет собой это чувство.

«Если режиссер – Хабенский, сценарий можно не читать»

– В одном из интервью вы говорили, что «на съемочной площадке не травили баек и редко смеялись». Почему так происходило? Ведь даже на съемках триллеров и фильмов ужасов актеры, как правило, в перерывах расслабляются, шутят, а потом возвращаются к работе. С «Собибором» так не получилось?

– Да, это правда. Понимаете, даже играть нам всем было страшно, хотя это всего лишь фильм. Читать это страшно, играть это страшно, страшно находиться в этом концлагере. Это были не просто какие-то декорации, как обычно принято на съемках. Был выстроен целый концлагерь по сохранившимся чертежам, сделанным самими узниками. Там невозможно было шутить. Расслабиться можно было лишь за пределами съемочной площадки. И то не сразу: у нас был очень долгий путь домой, и все полтора часа дороги мы молчали. И только после того, как мы переступали порог гостиницы и садились за стол, чтобы поужинать, начинались какие-либо разговоры.

– Когда съемки закончились, вы долго отходили от пережитого опыта?

– Мы снимали в другой стране, и все, что там произошло, там и осталось – по крайней мере для меня. Думаю, актерам из других стран было легче, чем тем, кто жил в Вильнюсе.

– Как вам Константин Хабенский в роли режиссера? Вы раньше сталкивались на каких-то проектах?

– Поскольку это первая режиссерская работа Константина, мне повезло – я одна из первых! Я отношусь к нему с огромным уважением, в первую очередь как к человеку и как к талантливому актеру. И я надеюсь, что это будет не последняя его режиссерская работа, потому что Костя показал себя как гениальный режиссер. Я не побоюсь этого слова, потому что так, как он, со мной на съемочной площадке не работал никто.

– А ведь Константину пришлось к тому же играть главную роль! Сложно ему было уделить внимание всем актерам на площадке, как вы думаете?

– Он подходил к каждому с большим вниманием. Может быть, благодаря тому, что он сам актер, умел находить правильные слова. Костя всегда говорил очень тихо, был немногословен, но всегда добивался той игры, которая была ему нужна. Скажу честно: теперь, если в качестве режиссера заявлен Хабенский, я готова сниматься, даже не читая сценарий.

– На съемках «Собибора» ваша дружба, наверно, стала еще крепче?

– У меня было не так много съемочных дней, чтобы успеть сблизиться с Константином как с другом. Но могу сказать одно: я этому человеку доверяю даже больше, чем другу. Я, наверное, впервые так комфортно себя ощущала на съемочной площадке. Это то чувство, когда ты слышишь режиссера, понимаешь с полуслова, доверяешь. В этом плане я испытываю к Косте безграничное уважение и доверие.