«Память о павших бессмертна!» - лозунг, который известен, наверное, всем в нашей стране. Красивые слова, которые, как сейчас все чаще говорят, уже набили оскомину. Мы слышим: «Когда вы уже успокоитесь с этой войной? Не устали вы все воевать? Сколько лет прошло? Вы все воюете? У нас что, кроме войны ничего не было?»

Знаете, мы - те, кто живет той войной - странные люди. Мы не о войне чаще говорим. Для нас война - это большей частью не операции, бои, стратегия и тактика или не только это. Для нас война - это люди. Да, простые люди. Люди, их жизни, их судьбы. И как мы ее можем закончить, если она не закончена для них?

Мы видим, слышим, чувствуем, говорим о войне через призму человеческих жизней и осознания их жизненного пути. Ведь их жизненный путь не закончен. Он остановлен. Он приторможен многоточием пулеметных очередей в полях и болотах. Он поставлен на паузу запятыми минометных мин и осколков снарядов. Этот их жизненный путь остановлен тире падающих на землю горящих самолетов. Он остановлен, но не закончен, не поставлена в их жизни точка. 

Как можно закончить войну, с которой сестры, братья, дети, внуки, правнуки еще ждут своих близких? Как можно закончить войну, на памяти о которой нелюди зарабатывают деньги? Подумайте, просто на секунду остановитесь и осознайте во что мы превратились, если рядом с нами ходят люди, способные позвонить старику и обманом выманить у него деньги за то, что нашли и привезут домой его пропавшего без вести 76 лет назад отца? Этот человек не один, их уже десятки. Они живут среди нас. Они, наверное, смеясь делятся с кем-то, как ловко провели рыдающего от обиды, нет не за деньги, а за то что не привезли его папу, обманутого старика. Старика, который, рыдая, видит себя мальчишкой. Мальчиком, держащим за шершавую, такую родную, большую, теплую руку солдата, своего самого лучшего в мире отца. Он чувствует запах новой шинели и оружейной смазки. Он видит уже сухие, без слез, любящие глаза матери и строгие глаза отца. Он помнит, как потом, по ночам она рыдала в измятую подушку. А мальчик просил кого-то там, на небе, чтобы отец пришел с войны. Он тысячи раз во сне сжимал и сжимал эту руку и смотрел в отцовские, такие спокойные глаза. А где-то в поле, или в лесу, или уже под чьим-то коттеджем, под дорожной развязкой или, может, торговым центром, с винтовкой до сих пор идет в атаку его отец, оставшийся навечно моложе сына.

Где-то среди нас прогуливает в кабаке тридцать иудиных сребренников, ходит вроде живой человек. Он не дурак, он «пробил» тему, он знает, что чего стоит, для него война не закончена, она, как и тогда, приносит кровавый, постоянный доход. Он работает, ищет тех, кто помнит, тех, кто ждет, тех, кто чувствует боль. Он ищет их, чтобы обмануть и убить. Убить веру в правду и веру в людей, ОН НЕ ОДИН. Их уже десятки, а вокруг них - еще их семьи, близкие, друзья. С ними те, кому они доверили свою грязную тайну. Рядом те, кто, узнав, не дал в морду, кто не плюнул в глаза, не развернулся молча и не ушел навсегда, забыв про Иуду. Те, кто по традиции не сдал "своего". Они-то, кто? А они вместе и в одном строю, в одном строю с теми, кто убил солдата и, наверное, уже убил его сына через 76 лет. Это рядом с нами, они продукт нашего времени, они вряд ли поймут то, о чем я говорю. И они не почувствуют никакой боли, даже когда уйдет кто-то из их близких. У этих нет чувств. 

Мы все перестаем чувствовать. Мы посмотрели сюжет по телевизору, мы даже, безусловно, возмутились вопиющим и пошли заниматься своими делами. А что мы должны? Что мы можем? Мы же не органы, не полиция. Мы, мы должны на секунду, на долю секунды почувствовать боль и обиду семидесятилетнего мальчика у которого опять, как много лет назад, убили отца. Сына, дочь свою за руку возьмите. В глаза ей, ему посмотрите и почувствуйте. Как вырвали навсегда из детской ладони ту теплую большую руку, которую он держал во сне десятки лет. Выстрелили в навсегда запомнившееся добрым и спокойным лицо отца, превратив его в кровавое месиво ужаса и предательства. Убили походя, между делом, убили за какие-то поганые тысячи нарисованных бумажек. Убили не немцы-нацисты, вражины из-за бугра, а свои. Свои убили, внуки. Насмерть, наглухо, навсегда. Убили, подарив, а потом растоптав надежду. Эти проклятые, подлые пули пострашней вражьих. Они убивают всех. Убивают и живых, и павших, и тех, кто еще не родился. 

Кого может это воспитать? Это, обокравшее убитого солдата? Продавшее за деньги, за копеечные гроши его память? Он воспитает еще худшее нечто! И это нечто будет жить уже среди наших детей! 

Так что? Закончилась война? Мы с вами, может, ее закончили, сидя в тепле у компьютера? Мы вот взяли и решили, что все, хватит, надоело про войну, хочу позитив и про котиков? Мы, как страусы башку, забитую айфонами, тачками, заботами о новогодних подарках, воткнули в песок и торчим задом кверху. А она то, вот она! Рядом стерва дышит, она очнулась через десятилетия и руками живых старика наповал - хрясь! И денежку в карман - хлоп. Она запахом затхлой гнили человеческих пороков так завоняла, что вокруг нее стая ЭТИХ как мухи закружилась. И не отсидеться! Придется рано или поздно решать: или встать в строй молчаливых пособников мрази и потерять человеческое, или почувствовать. Почувствовать, как больно второй раз умирать и опять терять самое дорогое. ЭТИМ, кто свою человеческую сущность на деньги сменял, я так скажу. Вы сдохнете, да, именно не умрете, а сдохнете.Только человек право умереть имеет, твари - они сдыхают. А когда вы сдохнете, те, чью память вы растоптали, будут молча смотреть, брезгливо запахнув прострелянные солдатские шинели, смотреть с холодным, могильным презрением, как вас поволокут, в соплях и слюнях упирающихся, в черную пропасть забвения. 

Человеческая жизнь - это только дорога в вечность. Верующий ты или атеист - не страшно сейчас. Страшно станет, когда пробьет час, а он пробьет для каждого. Что там за порогом?

И война не закончена, пока на ней погибают, пока ждут возвращения с войны, и мы живые только можем приблизить ее окончание, почувствовать боль и помочь одним вернуться, а другим дождаться.

Фото обложки: https://ruspekh.ru/