9 ноября 1991 года президент России Борис Ельцин издал указ о введении чрезвычайного положения на территории Чечено-Ингушской республики (ЧИР).
Этот указ стал результатом молниеносного развёртывания политического кризиса в республике. В августе 1991 года правительство и парламент республики поддержали ГКЧП, в начале сентября Общенациональный конгресс чеченского народа (ОКЧН) во главе с генералом Джохаром Дудаевым низложил власти республики. Помню сообщения СМИ о перевороте и телевизионные сюжеты с водящими хороводы старейшинами…
Был создан Временный высший совет (ВВС), который, однако, в свою очередь был отстранён исполкомом ОКЧН. Верховный Совет (ВС) РСФСР признал легитимной властью ВВС ЧИР (в его создании принимал участие Руслан Хасбулатов) и оказался в немного дурацком положении, когда 27 сентября президентом Чечни был избран Дудаев.
Указ Ельцина, однако, проследовал в ответ на издание Дудаевым указа о суверенитете Чечни 1 ноября. Однако, из двух указов был реализован именно указ Дудаева – Ельцин не получил поддержки со стороны Верховного Совета (11 ноября он не подтвердил указ), силовые структуры были дезориентированы, зато Дудаева в противостоянии с Москвой поддержала даже оппозиция. Уже летом 1992 года армия покинула Чечню, оставив огромное количество военной техники.
Ну а завтра была война…
К чеченской трагедии привел целый комплекс причин.
В первую очередь – государственный переворот в Грозном совпал с государственным переворотом во всём СССР. Потому чеченские события не воспринимались как нечто принципиально отличное от того, что, например, происходило в Москве или в Киеве. Между тем разница была: Чечня (точнее, на тот момент, Чечено-Ингушская АССР) была субъектом не СССР, а РСФСР. Но российское руководство эту особенность проигнорировало, тем более, что аналогичные процессы наблюдались в Грузии, Азербайджане, Украине и т.п.
Москва изначально приняла участие в разборках на местном уровне в качестве партнёра одной из политических сил (ВВС), а не в качестве высшей инстанции, к которой могли бы апеллировать все стороны внутреннего конфликта. Теоретически, наверное, вмешательство Хасбулатова могло иметь позитивные последствия, но – не сложилось. Впрочем, учитывая сложную клановую структуру чеченского общества, Руслан Имранович, наверное, и не имел такой возможности. Возможно, лучшим переговорщиком был бы славянин, но… достаточно авторитетного славянина для переговоров не нашлось. Да, похоже, его и не искали – боюсь, Хасбулатов был занят реализацией собственных задач.
Наконец, тема Чечни оказалась заложником конфликта между президентом и парламентом России. В этих условиях, понятно, она была разменной монетой, а решать проблему никто и не собирался. Пока Ельцин и Хасбулатов делили власть, на Кавказе шли столкновения между чеченцами, ингушами, осетинами. Жертвами криминального беспредела (если не геноцида) стали тысячи славян, а сотни тысяч вынуждены были бежать.
Собственно к решению проблемы Чечни власть смогла приступить только после переворота 1993 года.
Во-первых, прекратился конфликт между президентом и парламентом.
Во-вторых, у центральной власти появилось понимание и готовность проливать кровь сограждан, а главное – возможность её проливать (армия показала способность выполнять приказы).
В-третьих, никакого стабильного политического режима Дудаеву создать не удалось – Чечня пребывала в состоянии перманентной гражданской войны между сторонниками и противниками президента. Кстати, если бы не этот фактор, то не факт, что чеченский конфликт в принципе удалось бы разрешить силой – Россия и так испытывала сильнейшее давление со стороны «мирового сообщества». А что было бы, если бы суверенитет Чечни признали пара монархий Аравийского полуострова? Представить себе способы дипломатического урегулирования этого конфликта мне сложно.
Кстати, опыт в целом успешного «сидения на берегу реки», до сих пор учитывается российской элитой и используется, например, в молдавском и украинском конфликте – если бросить проблему на 20 или 100 лет и ничего не делать, то проблема, вроде бы, сама по себе решится. Но проблема Чечни сама по себе отнюдь не решилась – впереди все равно были еще две войны и тысячи жертв…
Была ли возможность изначально не допустить «горячего» конфликта? Вероятно, да, но для этого нужен был совсем другой уровень политической ответственности московской элиты. Но для этого президент и руководство парламента в 1991 году должны были исходить из безусловной целостности России как суверенного государства. Четверть века назад к этому готовы не были.