Борьба с терроризмом и проблемы определения статуса участников неправительственных вооруженных формирований

 Комментируя итоги встречи лидеров стран БРИКС на полях саммита «Группы двадцати» в Анталье 15 ноября 2015 года, Министр иностранных дел России С.В. Лавров отметил, что «последние события, в том числе и теракты в Париже, делают абсолютным императивом для всех оставить в стороне любые предлоги, любые отговорки, любые предварительные условия и сконцентрироваться на создании подлинно универсального антитеррористического фронта. О чём говорил, как вы знаете, неоднократно Президент В.В.Путин». Днем ранее в Вене в ходе совместной пресс-конференции с Государственным секретарем США Дж.Керри и Специальным посланником Генерального секретаря ООН по Сирии С. де Мистурой по итогам многосторонних переговоров по сирийскому урегулированию С.В. Лавров подчеркнул необходимость «составления единого и всеми понимаемого, одинакового списка террористических организаций».

По нашему мнению, в основе такого списка должны лежать единые юридические критерии, т.к. именно отсутствие таких критериев дает возможность некоторым политическим силам, государствам и региональным международным организациям по своему усмотрению поддерживать отдельные террористические организации, либо, напротив, широко использовать термин «терроризм» в качестве «ярлыка», который, подчас, беспричинно навешивается на политических оппонентов.

На наш взгляд, следует четко различать терроризм и ведение военных действий неправительственными вооруженными формированиями. В этой связи нельзя не указать на то, что «борьба, которую ведут народы в соответствии с принципами международного права за свое освобождение или самоопределение, в том числе вооруженная борьба против колониализма, ок­купации, агрессии и господства со стороны иностранных сил, не должна ква­лифицироваться в качестве террористических актов» (П. 1 ст. 3 Конвенции Организации Арабского Единства. Цит. по: Куфа Каллиопи К. Терроризм и права человека. Специальный доклад о работе // КОМИССИЯ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА. Подкомиссия по поощрению и защите прав человека. Пятьдесят третья сессия. Пункт 6 предварительной повестки дня // E/CN.4/Sub.2/2001/31). Организация Исламская Конференция (ОИК) трактует прения, ведущиеся по данному вопросу, как «отчаянные попытки, направленные на сглаживание четкого различия между террориз­мом и законной борьбой народов, которая согласуется с принципами между­народного права и положениями Устава Организации Исламская конферен­ция и Устава Организации Объединенных Наций» (Резолюция 53/8-Р (IS) ОИК. Цит. по: Куфа Каллиопи К. Указ. соч.). В резолюции, принятой на последней встрече исламских стран на выс­шем уровне, термин «отчаянные» был заменен на «неистовые» (Резолюция 64/9-Р (IS) ОИК. Цит. по: Куфа Каллиопи К. Указ. соч.).

Проблема определения терроризма является весьма сложной. Как различить терроризм и партизанскую войну, терроризм и революционное насилие, терроризм и борьбу за национальное осво­бождение? Слишком многое зависит от позиции субъекта оценки тех или иных насильственных действий по политическим мотивам.

Ряд исследователей называет три важнейших элемента терроризма: 1) при­менение или угроза применения насилия; 2) политические цели (мотивы) дея­тельности; 3) реальными целями оказывается мирное население, граждане (Ganor B. Defining Terrorism: Is one Man’s Terrorist another Man’s Freedom Fighter? // Police Practice & Research. An International Journal. 2002. Vol. 3, N 4. – P. 287 – 304; См. также: Бест Дж. Война и право после 1945 г. / Джеффри Бест; пер. с англ. ИРИСЭН, М. Юмашева под ред. Ю.М. Юмашева и Ю. Кузнецова. – М.: ИРИСЭН, Мысль, 2010. – С. 344 – 346).

В литературе также часто отмечается, что террористические организации и от­дельные террористы-одиночки представляют – осознанно или нет – интересы массы бедного и бесправного большинства в современном мире, которое проти­востоит богатому и властному меньшинству (См., например: Сеющие смерть, или кто заказывает террор / Под ред. С. Кара-Мурза, Ю. Мухин. – М.: Эксмо, 2010.). Не соглашаясь с данным утверждением в полной мере, отметим лишь, что своей политикой богатые страны Запада фактически провоцируют распространение терроризма.

В качестве рабочей формулировки мы будем использовать следующее оп­ределение понятия «терроризм» в дихотомии с понятием «террор»: «Террор явля­ется насилием и устрашением, используемым объективно более сильным в отно­шении более слабых; терроризм – это насилие и устрашение, используемое более слабым в отношении более сильного» (Бернгард А. Стратегия терроризма. Варшава, 1978. – С.23.) Принимая такую точку зрения, мы соглашаемся с мнением о том, что террор вызывает терроризм (Ильинский И. О терроре и терроризме // Сеющие смерть, или кто заказывает террор / Под ред. С. Кара-Мурза, Ю. Мухин. – М.: Эксмо, 2010. – С. 39).

В последнее время все большее распространение получает мнение о том, что «демонизация террористической угрозы, искусственное придание ей особой важности направляют общество по ложному пути» (Brzezinski Zbigniev, Scowcroft Brent, Ignatius David. America and the World: Conversations on the Future of American Foreign Policy. N.Y.: «Basic Books», 2008. Р. 104. Приводится по: В.Л. Иноземцев. Повторенье мать ученья. // Свободная мысль. – 2008. - № 11. – С. 196.). Это мнение представляется верным, если учитывать стремление многих влиятельных политических сил отвлечь от нее внимание общественности, «назна­чив» «террористов» «виновными» во всех бедах человечества, а также тот факт, что терроризм – это следствие, а причины кроются в стремлении крупного западного капитала к безграничному обогащению и безграничной власти в мире. В ряде случае не­обоснованное применение термина «терроризм» может быть объяснено с позиции стратегии ведения контрпартизанских мероприятий. Очевидно, что борьба прави­тельства с партизанами вызывает негативную оценку общественности, тогда как борьба с терроризмом той же самой общественностью поддерживается (Э. Абдулаев, И.И. Комарова, П.И. Нищев, И.Г. Старинов. Практика борьбы с терроризмом за рубежом // Профи. – 1999. - № 12. Цит. по: Боярский В.И. Партизанство вчера, сегодня, завтра. Историко-документальный очерк.  – М.: Издательский дом «Граница», 2003. – С. 5).

В контексте вооруженного конфликта терроризм можно считать актом, за­прещенным международным гуманитарным правом (См.: Сассоли М., Бувье А. Правовая защита во время войны: Прецеденты, документы и учебные материалы, относящиеся к современной практике международного гуманитарного права / М. Сассоли, А. Бувье, С. Карр, Л. Кэмерон, Т. де Сен-Морис. В 4 т. Т. 1. – М.: МККК, 2008. – С. 122.). Законность военных дейст­вий не имеет здесь никакого значения, поскольку даже в самом законном сраже­нии международное гуманитарное право запрещает нападения на гражданских лиц, действия и угрозы, имеющие основной своей целью терроризировать граж­данское население, а также акты террора, направленные против гражданских лиц, находящихся во власти неприятеля (См.: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 1. – М.: МККК, 2008. – С. 122; Котляров И.И. Международно-правовое регулирование вооруженных конфликтов: основные теоретические проблемы и практика: Дисс. … докт. Юрид. Наук: 12.00.10. / Котляров Иван Иванович. – М.: МУ МВД России, 2008. – С. 195 – 218.).

Сразу же после трагических событий 11 сентября 2001 года, началось то, что обычно называют «глобальной войной с терроризмом». В связи с этим возни­кает вопрос, является ли «война против терроризма» «войной» с юридической точки зрения (См.: Проблемы современных вооруженных конфликтов: Доклад МККК, Женева, 2 – 6 декабря 2003 г. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 2. – М.: МККК, 2008. – С. 437; См. также: Русинова В.Н. «Война с терроризмом» и проблемы квалификации конфликтов в свете норм международного гуманитарного права // Актуальные проблемы современного международного права: материалы ежегодной межвузовской научно-практической конференции. Москва, 10 – 11 апреля 2009 г. / Под ред. А.Я. Капустина, Ф.Р. Ананидзе. – М.: РУДН, 2010. – С. 391.) (т.е. вооруженным конфликтом, регламентируемым международным правом). Для нас совершенно очевидно, что терроризм – это метод, тактика вооружен­ной борьбы, а объявлять войну методу – бессмысленно (Солодченко В. С., Коростелев С. В. Проблемы установления статуса комбатанта в современных боевых действиях // Российский ежегодник международного права. - 2004 (специальный выпусктвиях // Российский ежегодник международного права ()родного правительстваобоснованно. ведут действительно справедливые военные). – С. 100.).  На протяжении мировой истории более слабые силы неоднократно прибегали к террористическим мето­дам борьбы против более сильного противника. Впрочем, война терроризму во­обще и объявляется лишь на словах, а действительности, людей, ведущих войну с применением одинаковых методов и средств, в зависимости от политического контекста, в одних случаях называют «борцами за свободу», а в других – «террористами». Разумеется, выбор терминологии опре­деляется отнюдь не правовыми соображениями. Те, кто ведет «войну против тер­роризма», стремятся сделать ее «театр военных действий» максимально просто­рным для политических спекуляций и т.н. «двойных стандартов», которые, ви­димо, и являются главным «оружием» этой «войны».

Сторонники мнения о том, «глобальная война с терроризмом» - это вооруженный конфликт, полагают, что одной из сторон этого конфликта являются  транснациональные сети, способные наносить удары по целям в государствах, географически находящихся на большом удалении от нападающего. Деятельность таких сетей, по их мнению, распространена по всему миру. Из этого следует, что она имеет не международный, а именно транснациональный характер, и не может быть вменена какому-либо конкретному государству (См.: Проблемы современных вооруженных конфликтов: Доклад МККК, Женева, 2 – 6 декабря 2003 г. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 2. – М.: МККК, 2008. – С. 437.).  

Поскольку, как утверждается, речь идет именно о вооруженном конфликте, к данной ситуации должно применяться международное гуманитарное право. В то же время, согласно данной точке зрения, такой конфликт не подходит под определение ни международного (т.к. террористические действия нельзя вменить государству) ни немеждународного (т.к. не ограничивается территорией одного государства). В связи с этим делаются заявления о неспособности существующего международного гума­нитарного права регулировать современные вооруженные конфликты и необхо­димости его «совершенствования». Конкретные проявления такого «совершенствования» кажутся весьма своеобразными. Так, к примеру, заявляется о том, что лица, подозреваемые в причастности к террористическим актам, явля­ются «комбатантами противника» или «вражескими комбатантами», на которых могут совершаться прямые напа­дения, но которые не имеют права на получение статуса военнопленного и могут удерживаться в заключении без предъявления обвинения в каком-либо преступ­лении и без надлежащей судебной процедуры до окончания активных военных действий в «войне против терроризма» (См.: Проблемы современных вооруженных конфликтов: Доклад МККК, Женева, 2 – 6 декабря 2003 г. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 2. – М.: МККК, 2008. – С. 438.). Примечательно, что термин «вражеский комбатант» используется для обозначения лиц, предположительно принадлежа­щих к террористическим группировкам или связанных с ними, независимо от об­стоятельств их захвата. 

7 февраля 2002 г. президент США Дж. Буш подписал меморандум, в котором, в частности, говорилось: «война с терроризмом возвещает о появлении новой пара­дигмы… эта новая парадигма … требует нового мышления в праве войны, кото­рое должно тем не менее соответствовать принципам Женевы». Исходя из этого Дж. Буш определил, что Женевские конвенции не применимы к конфликту США с Аль-Каидой, а также что задержанные талибы не имеют права на статус военно­пленных. Задержанные члены Аль-Каиды и Талибана именовались по-разному: «незаконные комбатанты», «комбатанты противника», «непривилегированные участники боевых действий». Кроме того, Дж. Буш подверг ограничительному толкованию условия применения ст. 3, общей в Женевских конвенциях 1949 г., отказавшись применять ее к задержанным членам Аль-Каиды и Талибана под предлогом, что данная статья применима лишь к вооруженным конфликтам не­международного характера (Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 3. – М.: МККК, 2008. – С. 842, 846 – 847.). Противоречивость позиции США усиливается ссыл­кой на «законы войны» в обоснование права на содержание под стражей опреде­ленных людей в течение того времени, пока идет вооруженный конфликт (См.: Рона Г. «Война» не оправдывает Гуантанамо //  http://www.icrc.org/Web/rus/siterus0.nsf/html/6NYGX3).

При этом сторонники приведенной точки зрения, упускают из виду, что терроризм – далеко не новое явление. Этот метод насильственной борьбы известен в течение веков. Негосударственный характер террористической деятельности – тоже не новое явление (См.: Проблемы современных вооруженных конфликтов: Доклад МККК, Женева, 2 – 6 декабря 2003 г. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 2. – М.: МККК, 2008. – С. 438.). Террористические акты и в прошлом совершались как государствами, так и частными лицами, а также различными организациями. Терроризм уже достаточно давно признается уголов­ным законодательством, наверное, всех государств мира в качестве тяжкого или особо тяжкого преступления. Однако постановка знака равенства между терро­ризмом и вооруженным конфликтом является правовым и логическим нонсенсом. С таким же успехом можно объявить вооруженным конфликтом борьбу с любым другим преступлением, к примеру, с кражами, или изнасилованиями.

При присоединении к Дополнительному протоколу I правительство Фран­цузской республики сделало заявление о том, что, по его мнению, «выражение «вооруженный конфликт» … означает ситуацию …, которая не включает совер­шение обычных преступлений – в том числе террористических актов, - незави­симо от того, совершаются они коллективно или отдельными лицами» (Присоединение Франции к Дополнительному протоколу I. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 2. – М.: МККК, 2008. – С. 675.).

Против постановки знака равенства между терроризмом и вооруженным конфликтом выступают не только отдельные национальные государства, но и та­кие международные организации, как МККК, и даже ООН. В частности, отмечается, что «в контексте практически всех пред­принимаемых на сегодняшний день Организацией Объединенных Наций усилий неизменно упоминается, что вооруженный конфликт не является формой терро­ризма. Так, например, в докладе Первого специального комитета по во­просам международ­ного терроризма упоминается о том, что «Комитет не должен заниматься рассмотрением актов, вытекающих из вооруженного конфликта. … для целей выра­ботки определения понятия «терроризм» крайне важно провести различие между вооруженным конфликтом и терроризмом» (Дополнительный протоколу к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жентв международных вооруженных конфликтов (Протокол I), от 8 июня 1977 г.: Письмо от 28 января 1998 г., содержащее оговорки и направленное правительству Швейцарии Кристофером Хальсом, послом Ее Величества Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 2. – М.: МККК, 2008. – С. 709.).

МККК высказывает мнение, что «акты транснационального терроризма и ответные действия должны квалифицироваться отдельно – применительно к каждому конкретному случаю» (См.: Проблемы современных вооруженных конфликтов: Доклад МККК, Женева, 2 – 6 декабря 2003 г. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 2. – М.: МККК, 2008. – С. 439 – 440). Сходную позицию занимает авторитетная правозащитная организация «Хьюман Райтс Уотч» (См.: Официальное письмо «Хьюман Райтс Уотч» Советнику по вопросам национальной безопасности США К. Райс. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 4. – М.: МККК, 2008. – С. 707 – 708.).

Даже в заключительном докладе Независимой комиссии по расследованию действий Министерства обороны, связанных с содержанием под стражей («доклад Шлезингера», 2004 г.) сказано, что «Соединенные Штаты оказались вовлечены в два различных конфликта, операцию «Прочная свобода» в Афганистане и опера­цию «Свобода Ираку» в Ираке» (Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 3. – М.: МККК, 2008. – С. 841.).

Хотя в новейшей литературе справедливо отмечается, что в последнее время «становится все более очевидным ослабление грани между терроризмом и войной» (Сабит Х.Х. Характер современных локальных войн и вооруженных конфликтов в условиях многополярного мира: Дисс. … канд. Ист. Наук: 07.00.03. / Хасан Хабиб Сабит. – М.: ИВИ Минобороны России, 2003. – С. 114.), на наш взгляд, это вовсе не означает, что такая грань совсем уже не суще­ствует или когда-либо перестанет существовать.

Следовательно, сама по себе «война с терроризмом» никакой войной, да и вообще, вооруженным конфликтом не является.

В то же время, прикрываясь «антитеррористической» «дымовой завесой», США и их союзники, в нарушение Устава ООН, развязали вооруженный кон­фликт в Ираке и вмешались в вооруженный конфликт в Афганистане, совершили агрессию против Ливии, дестабилизировали ситуацию в Сирии, спровоцировали террористический хаос на Ближнем Востоке.

«Антитеррористическая» демагогия должностных лиц США ввела многих в заблуждение относительно квалификации указанных вооруженных конфликтов. В особенности, это относится к вооруженному конфликту в Афганистане.

Сегодня достаточно много пишут о том, что «конфликты такого типа …, т.е. в котором участвуют негосударственные образования, действующие вне рамок территории одного государства, создали некоторую неопределенность в отноше­нии применимых правовых режимов. Эти так называемые транснациональные вооруженные конфликты не укладываются, естественно, в рамки двух традици­онных типов вооруженных конфликтов, признаваемых международным гумани­тарным правом» (Бартельс Р. Историческая эволюция правового раздела между международными и немеждународными вооруженными конфликтами. [Электронный ресурс]. URL:  // http://www.icrc.org/Web/rus/siterus0.nsf/html/84AHRC). Верховный суд Соединенных Штатов постановил, что борьба против Аль-Каиды, которая не ограничивается территорией Афганистана или Ирака, но ведется, по сути, за пределами Соединенных Штатов, регулируется по­ложениями общей статьи 3, применимой к вооруженным конфликтам, не нося­щим международного характера (United States Supreme Court, Hamdan v. Rumsfeld, 548 U.S. 557 (2006), pp. 66–69; См. также: Тузмухамедов Б.Р. Хамдан против Рамсфельда: уроки и параллели // Российский ежегодник международного права. – 2006 (Специальный выпуск). – СПб, 2008. – С. 135; Milanovich M. Lessons for Human Rights and Humanitarian Law in the War on Terror: Comparing Hamdan and the Israeli Targeted Killings Case // International Review of the Red Cross. – 2007. – Vol. 89. - № 866. – P. 377 – 379.). В этом деле Верховный Суд США рассмотрел вопрос о том, следует ли понимать слово «одной» буквально (как в то время счи­тала администрация Буша), и постановил, что не следует.

В настоящее время преобладает мнение, что слово «одной» следует пони­мать, как просто «Высокой Договаривающейся Стороны», как это и сформулиро­вано в статье 1 Протокола II. Многие специалисты считают, что обе формули­ровки (и Конвенций и Протокола) выражают только то, что место, где происходит конфликт, должно формально находиться в сфере применения МГП. В связи с этим отмечается, что «поскольку четыре Женевские конвенции сейчас ратифици­рованы практически всеми государствами, требование того, чтобы вооруженный конфликт проходил «на территории одной из Высоких Договаривающихся Сто­рон», утратило на практике свое значение. Действительно, любой вооруженный конфликт между правительственными вооруженными силами и вооруженными группами может протекать только на территории одной из сторон Конвенции» (См.: ICRC, ‘How is the term “armed conflict” defined in international humanitarian law?’, Opinion Paper, March 2008, p. 3. // http://www.icrc.org/web/eng/siteeng0.nsf/htmlall/armed-conflict-article-170308/$file/Opinion-paper-armed-conflict.pdf.).

Все эти соображения, бесспорно, являются верными и способствуют пра­вильному пониманию и применению международного гуманитарного права. Од­нако, на наш взгляд, сама постановка вопроса о том, что все противостояние США и Аль-Каиды является одним вооруженным конфликтом, не соответствует действующему международному праву.

Мы считаем необходимым подчеркнуть, что, с точки зрения между­народного права, операции, проводимые спецслужбами США против структур­ных подразделений и отдельных членов Аль-Каиды и других организаций в раз­личных регионах мира и вооруженные конфликты в Ираке, Афганистане и Сирии – это явления принципиально различного порядка (См., например: Официальное письмо «Хьюман Райтс Уотч» Советнику по вопросам национальной безопасности США К. Райс. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 4. – М.: МККК, 2008. – С. 707 – 708.).

То, что Аль-Каида и «Исламское государство» базируются не только на территории Сирии, Афганистана и Ирака, а имеют разветвленную сеть структурных подразделений во многих странах мира, не меняет существа дела. Борьба государств против структур этих террористических организаций, не участвующих непо­средственно в боевых действиях, регулируется нормами не международного гу­манитарного права, а других отраслей международного и национального права – прежде всего – права уголовного.   

По нашему мнению, вооруженное противостояние США и формирова­ний Аль-Каиды на территории Афганистана следует рассматривать как составную часть международного вооруженного конфликта, где сторонами являются суве­ренные государства США и Афганистан. Последний в момент начала конфликта был представ­лен правительством, сформированным движением Талибан, на стороне которого действовали вооруженные формирования Аль-Каиды и других организаций (Там же; См. также: Стенограмма пресс-конференции Д. Рамсфельда от 8 февраля 2002 года // Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 4. – М.: МККК, 2008. – С. 711 – 721; Wolfrum R., Philipp Ch. The Status of The Taliban: Their Obligations and Rights under International Law // Max Plank Yearbook of United Nations Law. – 2002. – Vol. 6 – P. 585..). Ок­ружной суд округа Колумбия в своем, впоследствии отмененном Апелляционной инстанцией, решении по иску С.А.Х. Хамдана к Д. Рамсфельду, среди прочего, определил данный вооруженный конфликт в качестве международного, указал на применимость Женевских конвенций 1949 г. и отнес вооруженные формирования Аль-Каиды к составу вооруженных сил Афганистана. В частности, суд отметил, что «конфликт в Афганистане был международным вооруженным конфликтом, в ходе которого Талибан и Аль-Каида объединили свои силы против США и их аф­ганских союзников … попытка правительства отделить Талибан от Аль-Каиды для целей Женевской конвенции не находит поддержки в структуре самих Кон­венций, которые вступают в действие в зависимости от места конфликта, а не от того, с какой конкретно группировкой связан боевик» (United States District Court for the District of Columbia. Civil Action № 04-1519 (JR). Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 4. – М.: МККК, 2008. – С. 751 – 752; The Supreme Court of the United States, Hamdan v. Rumsfeld, Judgment of 29 June 2006 // http://www.supremecourtus.gov/opinions/05pdf/05-184.pdf.).

Оценку боевым действиям США в Афганистане в качестве международного вооруженного конфликта дал и представитель Международного Комитета Крас­ного Креста в США Г. Рона (Рона Г. «Война» не оправдывает Гуантанамо //  http://www.icrc.org/Web/rus/siterus0.nsf/html/6NYGX3).

Очевидно, что вооруженные формирования Аль-Каиды и Талибана в период активной фазы военных действий обладали свойствами, присущими формирова­ниям стороны вооруженного конфликта.

Кроме того, не подлежит сомнению, что и Талибан и Аль-Каида соответст­вовали критериям для присвоения их действий Афгани­стану как государству. Это вытекает из того, что движение Талибан в тот момент осуществляло функции правительства Афганистана, а формирования Аль-Каиды, принимающие участие в борьбе против американских войск, как показано выше, фактически входили в состав афганских вооруженных сил (See: Stahn C. International Law at a Crossroads? The impact of September 11 // Zeitshrift fuer auslaendisches oeffentlisches Recht und Voelkerrecht. – 2002. – P. 201; Wolfrum R., Philipp Ch. Op. cit. – P. 589.). Наша позиция в этом вопросе основана на мнении Комиссии по международному праву ООН, выра­женном в ст. 10 Проекта статей об ответственности государств (Проект статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния…, подготовленный Комиссией по международному праву. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 2. – М.: МККК, 2008. – С. 453 – 455.). Исходя из извест­ных нам фактов, представляется, что роль движения Талибан в Афганистане на­кануне американского вторжения была как раз такой, как описано в указанной статье. Данная позиция предполагает также, что законность движения Талибан в данном случае не имеет значения (Проект статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния…, подготовленный Комиссией по международному праву. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 2. – М.: МККК, 2008. – С. 454 – 455.). Тем более не имеет значение факт отсутствия признания движения Талибан со стороны США или каких-либо иных государств или международных организаций в качестве правительства Афганистана. В соот­ветствии с п. 3 ст. 4 Женевская конвенция III, статус военнопленных должен быть предоставлен личному составу «регулярных вооруженных сил, считающих себя в подчинении правительства или власти, не признанных держащей в плену Держа­вой». В письме «Хьюман Райтс Уотч» К. Райс от 8 января 2002 г. указывается на предшествующую практику США, когда они предоставляли статус военноплен­ного личному составу вооруженных сил правительств, не признанных США (Официальное письмо «Хьюман Райтс Уотч» Советнику по вопросам национальной безопасности США К. Райс. Приводится по: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 4. – М.: МККК, 2008. – С. 708 – 709.).    

Принципиальный аргумент США против определения бойцов Талибана и Аль-Каиды в качестве комбатантов состоит в том, что талибы и моджахеды не но­сят формы и не соблюдают международное гуманитарное право (Goldman R., Tittemore B. “Unprivileged Combatants and the Hostilities in Afghanistan: Their Status and Rights under International Humanitarian and Human Rights Law”. American Society of International Law, Task Force Terrorism. 2002. December. – Р. 27.). Практика свиде­тельствует о том, что талибы отличают себя от гражданского населения черным тюрбаном. По мнению ряда западных авторов, этого вполне достаточно для опре­деления в качестве униформы (Там же. – Р. 28.), а также для проведения различия между войсками Талибана и Аль-Каиды и гражданским населением (Hampson F.J. Detention, the “War on Terror” and International Law //The Law of Armed Conflict: Constraints on the Contemporary Use of Military Force / Ed. By Howard M. Hensel. – Burlington, 2005. – P. 146.).

Что же касается соблюдения ме­ждународного гуманитарного права, то в п. 2 ст. 44 До­полнительного протокола I закреплено, что «хотя все комбатанты обязаны соблю­дать нормы международного права, применяемого в период вооруженных кон­фликтов, нарушения этих норм не лишают комбатанта его права считаться комба­тантом и военнопленным» (Женевские конвенции от 12 августа 1949 года и Дополнительные протоколы к ним. – 4-е изд., испр. – М.: Международный комитет Красного Креста, 2005. – С. 256; См. также: Кальсховен Ф. Указ. Соч. – С. 101.).

В Ираке США противостоят четыре категории сражающихся: члены ирак­ских вооруженных сил, иракцы, которые взяли в руки оружие, чтобы противосто­ять оккупации, иностранцы, прибывшие в Ирак для борьбы с коалицией, иракцы, участвующие в «обычной» преступной деятельности. США считают, что никто из них не имеет права на статус военнопленного, кроме членов иракских вооружен­ных сил (Keegan J. The Iraq War: the 21-Day Conflict and its Aftermath. Pimlico, 2005. – P. 205.). Однако, в иностранной печати достаточно широкой поддержкой пользу­ется мнение о том, что данный статус должны получать также те иракские пов­станцы, которые соответствуют определению «поголовного восстания», или же они организованы как добровольческие отряды или ополчение (Hampson F.J. Указ. соч. – P. 146.).

Специальный докладчик ООН К. Куфа отмечает, что даже в ситуации, «со всей определенностью квалифицируемой как вооруженный конфликт либо между двумя правительствами, либо между правительством и вооруженной группой, мо­гут возникать также не связанные с противоборствующими сторонами группы, занимающиеся почти исключительно террористическими актами. Следовательно, возможно появление групп, которые можно было бы назвать террористиче­скими» (Куфа К.К. Указ. Соч.). Безусловно, такие ситуации возможны, однако, мы считаем нужным заме­тить, что положение такой группы не регулируется нормами международного гуманитарного права. Таким образом, нет разницы, появляется ли такая группа в условиях вооруженного конфликта, или в мирной обстановке – к ней применимы нормы, созданные для борьбы с вооруженной преступностью, а не нормы, предназначенные для регулирования вооруженных конфликтов.  

Эксперты МККК подчеркивают, что «международное гуманитарное право в равной степени применяется к тем, кто совершает террористические акты (регулярным вооруженным силам, нацио­нально-освободительным движениям, оппозиционным вооруженным силам, уча­ствующим во внутреннем вооруженном конфликте, или группам, которые можно считать террористическими группами, поскольку террористические акты явля­ются их основным видом деятельности), так и их противникам. Поэтому война против групп, считающихся террористическими, подчиняется тем же нормам, что и любой другой вооруженный конфликт» (См.: Сассоли М., Бувье А. Указ. соч. Т. 1. – М.: МККК, 2008. – С. 122 – 123.). Очевидно, что последняя цитата каса­ется ситуации, когда террористическая группа является стороной в вооруженном конфликте. В этом случае с точки зрения международного гуманитарного права нет разницы между «террористической» группой и любым другим неправительст­венным вооруженным формированием. 

Защиту, предоставляемую законным комбатантам после их захвата против­ником, регулирует Женевская конвенция III. Предусмотренная в ней процедура определения права на статус военнопленного «компетентным судом» в случае сомнений является обязательной. Тем не менее, США в нарушение этой нормы ме­ждународного права изначально отказывают всем в статусе военнопленных, в то время, как этот вопрос должен решать компетентный суд (Hampson F.J. Указ. соч. – P. 147.).

Лица, задержанные по подозрению в совершении преступлений, вне зави­симости от того, связано ли их задержание с вооруженным конфликтом или нет, могут преследоваться по закону. Безусловно, все те, кто подозреваются в совер­шении военных преступлений или других серьезных нарушений МГП, должны нести ответственность за свои действия.

Практика США в рамках «глобальной войны с терроризмом» привела к эффекту, прямо противоположному тем целям, которые декларировались Ва­шингтоном. Число противников США и Европы в мире, готовых сражаться с ними с ору­жием в руках или посредством террора, не сокращается, а растет. Именно политика бесцеремонного силового диктата США и их союзников и их «обыкновение» вести боевые действия крайне неизбирательно являются од­ними из главных причин, по которым современные «войны становятся все более террористическими» (Сабит Х.Х. Характер современных локальных войн и вооруженных конфликтов в условиях многополярного мира: Дисс. … канд. Ист. Наук: 07.00.03. / Хасан Хабиб Сабит. – М.: ИВИ Минобороны России, 2003. – С. 90.).

Специальный докладчик ООН по вопросу о терроризме К. Куфа Калиопи подчер­кивает, что основным фактором, который нужно учитывать при анализе при­чин, по которым терроризм получил столь крупный международный размах, является заметное расширение масштабов вовлечения государств в террори­стическую дея­тельность в порядке достижения своих ближайших внешнепо­литических целей. Так, в последние годы, как в политических, так и научных кругах концепция го­сударственного терроризма получила более широкое толкование за счет включе­ния в это понятие любой формы явной или скры­той поддержки или помощи, ока­зываемой террористам тем или иным госу­дарством в целях подрыва или дестаби­лизации другого государства или его правительства (См.: Crenshaw M., Pimlott J., eds. Encyclopedia of World Terrorism. vol. I. – New York: Sharpe Reference, 1997. – Р. 206.).

Среди экспертов в этой области все более ши­рокое признание получает мысль о том, что в эпоху ядерных стратегий и со­временных технологий государственный терро­ризм, наряду с другими формами нетрадиционной и «косвенной» войны, становится осо­бенно привлекательным приемом ведения войны с малой интенсивностью боевых действий. Он позволяет тому или иному государству без крупных затрат наносить по противникам скрытные и болезнен­ные удары, гораздо менее рискованные в военном отношении по сравнению с обычным вооруженным конфликтом. Кроме того, от таких действий государство всегда может относительно легко отмежеваться (См., например: Wilkinson P. Terrorism and the Liberal State. – London: Macmillan, 1986. – Р. 277.).

Многие специалисты обоснованно предостерегают от приравнивания тер­роризма к боевым действиям. В частности, раздаются голоса против трактовки государственного терро­ризма, как войны с малой интенсивностью боевых действий. Утверждается, что такая трактовка дает извращенное представ­ление о самой природе терроризма, направляемого государством, который нельзя свести к единичному явлению или какому-либо одному типу конфликта (См.: Куфа К.К. Указ. Соч.).

Мы считаем нужным согласиться с К. Куфа Калиопи в том, что такое приравнивание может вызвать несоразмерное ответное применение силы и привести к дальней­шей дестабилизации обста­новки и эскалации терроризма (См.: Куфа К.К. Указ. Соч.).

Чрезвычайно беспокоящим фактом является то, что границы понятия «тер­роризм» зачастую произвольно раздвигаются за счет охвата практически любого акта насилия или любой угрозы насилием или, наоборот, сужаются, охватывая тех лишь, кто не угоден стороне, наклеивающей такой ярлык. Как пишет Дж. Бест, «любой акт, совершенный госу­дарством против­ника, сразу же будет осужден как терроризм, в то время как ана­логичный акт, совершенный союзником (или своей собст­венной страной), будет трактоваться иначе, ему будет найдено оп­равдание, или же он просто останется без комментариев» (См.: Бест Дж. Указ. Соч. – С. 343.). Такой явно политизированный подход приводит к тому, что целый ряд го­сударств оказывается причисленным к пособ­никам терроризма при отсутствии доказательств. С дру­гой стороны, соображения и факторы политического и экономического ха­рактера, а также реалии междуна­родных отношений зачастую служат причи­нами, объясняющими крайнее нежела­ние государств называть других пособ­никами терроризма, причем даже в тех слу­чаях, когда имеются явные и вес­кие доказательства (См.: Куфа К.К. Указ. Соч.).

Подводя итог, акцентируем внимание на следующих выводах:

Совершенно необоснованное приравнение терроризма к вооруженному конфликту породило чрезвычайно вредную путаницу, которая, по мере наращи­вания террора и ответного терроризма, только усиливается.

Военные действия, которые начались в Афганистане в октябре 2001 г., в Ираке в марте 2003 г., или в Ливии весной 2011 г., являлись вооруженными конфликтами международного характера, вне зависимости от их обусловленности «борьбой с терроризмом», «защитой демократии», «прав чело­века» или неоколониалистическими амбициями каких-либо «цивилизованных» держав. Боевые действия в Сирии, напротив, должны рассматриваться как вооруженный конфликт немеждународного характера, где национальному правительству противостоит широкий спектр неправительственных вооруженных формирований: от откровенно террористических «Исламского государства» и «Джебха-ан-Нусра» до «обычных» мятежников «Сирийской свободной армии».

Террористические действия совершаются как государствами, так и неправи­тельственными вооруженными формированиями. Это может происходить как в связи с вооруженным конфликтом, так и вне зависимости от него. Совершение террористических актов, по общему правилу, не влияет на применение междуна­родного гуманитарного права, квалификацию вооруженного конфликта и право­вой статус сторон такого конфликта. Если лиц, сражающихся с оружием в руках, захватывают во время международного или немеждународного вооруженного конфликта, их правовой статус регламентируется соответствующими нормами международного гуманитарного права, независимо от того, как их называют. Если речь идет о вооруженном конфликте международного характера, такие лица имеют право на получение статуса военнопленного и не должны наказываться за само участие в военных действиях.

Те, кто совершает террористические акты, в любом случае подлежат за это уголовной ответственности. Если террористические акты совершаются в ходе вооруженного конфликта, имеет место военное преступление. Если нет – обще­уголовное. Если преступление будет доказано, ответственность наступает вне за­висимости от наличия статуса военнопленного.

В этой связи, мы отмечаем, что неправительственные вооруженные формирования и терроризм – явления различного порядка. Второе понятие относится к применяемым методам достижения политических целей не никак не предопределено статусом организации, которая этими методами пользуется. Точно также терроризм и партизанская война представляют собой разноплановые явления. Те, кто прибегает к партизанской войне как форме ведения войны, могут при этом использовать террористические методы, а могут и не использовать. В любом случае, партизаны, как правило, не ставят перед собой цель терроризировать местное население. Это, очевидно, несовместимо с той непосредственной связью и поддержкой со стороны местного населения, которая является обязательным компонентом партизанской войны. В то же время, различные пре­ступные организации и диверсионные подразделения регулярных сил, особенно находясь на «чужой» территории, достаточно часто прибегают к террору в отношении гражданского населения, т.к. его лояльность не имеет для них принципиального значения.