«90-е – это анти-20-е». О чем грезило советское искусство 100 лет назад
Они видели мир по-другому. Еще до революции, до того часа, когда свершилась их мечта, они грезили будущим. Были в 20-е годы прошлого столетия порыв, мечта, которые исследователи обозначали сухим словосочетанием «русский авангард». Будто на вдохе морозного утреннего воздуха жила тогда творческая и техническая интеллигенция в своих утопических мечтах о новом человеке, нашедших отражение в архитектуре, поэзии, искусстве.
То были предвестники и зачинатели футуризма и авангарда. Вспомним, Чехова и Гиляровского. Оба мечтали о новом человеке. Первый не дожил. Второй ушел из жизни, захватив расцвет и, увы, с обманчивым ощущением воплощения в реальность того, о чем они когда-то говорили с Антошей Чехонте.
Другой предвестник авангарда, А. Блок, в одном из своих стихотворений, заглядывая в сладостное, еще далекое будущее, говорил: «Только нас с тобою // Верно, не возьмут!» И правда: он ушел из жизни в 1921 году.
О едва не забытых годах, о том авангардистском промежутке, когда будущее рисовалось светлым и во всем мире должна была восторжествовать справедливость коммунизма, мы беседуем с философом, исследователем революции Борисом Межуевым.
– Невоплощенные архитектурные проекты 20-х… Дворец Советов уже рухнул занавесом, но ведь были и другие, не менее интересные. В них, кажется, вообще отразились эти годы утраченных утопий?
– 20-е годы характеризовались особым архитектурным стилем, который кому-то, возможно, не симпатичен с идеологической точки зрения. Памятники конструктивизма 20-х годов – не столь уж многочисленные в Москве – сохранили художественную привлекательность. Эти производственные клубы, самый известный клуб имени Русакова на Стромынке в виде огромной шестеренки, жилищные комплексы, комбинаты. Строились они с надеждой, что индустриальная цивилизация изменит природу человека, изгонит из нее все природное, иррациональное, от воли человека не зависящее. Бесспорно, то была утопия, завершившаяся провалом. Человек захотел уйти из фабрики в свое отдельное жилище, а не в дом-коммуну. Человек вновь поверил в Бога и разуверился в прогрессе.
Но то была эпоха подъема интеллектуального класса, краткий период гегемонии ученых, инженеров, «мыслящего пролетариата». Тогда был подъем искусства, наук, поэзии, особенно авангарда. Я называю это время временем Новой Атлантиды – напомню, что в известной утопии Бэкона власть в обществе принадлежала ученым-естествоиспытателям, а все остальные классы работали на их успех в деле познания тайн природы, постижения ее загадок. Нацеленность на штурм неба или создания царства Божия на земле всегда кончается кровавым разочарованием, как и всякая утопия.
Все мы помним творчество Михаила Афанасьевича Булгакова, который был оппозиционен тому мироощущению, которое было разлито в 1920-е годы, потому и в его повести «Собачье сердце» весьма иронические строки о разрухе. Но надо прямо сказать, разруха была преодолена сравнительно быстро, как бы ни иронизировал по этому поводу профессор Преображенский. А вот в 90-е годы, после краха Советской цивилизации, такого же стремительного возрождения не произошло, отчего сегодня и вспоминаются с некоторой завистью 1920-е. Кстати, искусство и экономика теснейшим образом связаны: индустриальный подъем создает мощный интеллектуальный класс – главный потребитель высокого искусства. Деиндустриализация всегда приносит с собой деградацию интеллектуального класса – либо он просто исчезает, либо превращается в нищего попрошайку.
– Наиболее яркий архитектурный шедевр, с вашей точки зрения, того периода?
– Назову кинотеатр «Ударник», как самый бросающийся в глаза, а из скульптурных шедевров, безусловно, памятники Меркурова – Тимирязев на Тверском бульваре, Достоевский у Мариинского госпиталя. Бесспорно, упомянутый мной клуб на Стромынке, дом Мельникова в Кривоарбатском переулке (Мастерская архитектора К. С. Мельникова. – Прим. ред.). Выглядит он как круглая башня.
Потеря индустрии в 90-х породила тяготение к той цивилизации, в которые она была возможна. То было упоительное чувство быстро поднимающейся из руин страны, кстати, действительно, это была страна шестеренок. В ней была своя утраченная привлекательность.
Обратите внимание, насколько «Ударник» отличается от Дома Правительства. В нем сохранился аскетизм поднимающейся индустриальной культуры.
Были, бесспорно, и другие потрясающие идеи, когда строили дома с общей столовой, которые не были коммуналками по своей сути. То есть жили все в отдельных квартирах, но общались вместе в одной столовой. Такие проекты не получили дальнейшего развития.
– Какое отражение 20-е получили в искусстве?
– Казимир Малевич, бесспорно, является символом авангарда, хотя если взять переход к соцреализму, то это Александр Дейнека. Малевич же показал разлагаемость любой художественной картины на цветовые образы, гаммы, решения, в чем и была суть супрематизма, который создает определенный эффект, помимо содержания. А вот Андрей Платонов, обладающий двойственностью, был настоящим художником этой эпохи. Несомненно, в 1987 году его «Котлован» воспринимался как антиутопия. В то же время Александром Сокуровым был снят фильм «Одинокий голос человека» по повести «Река Потудань» – ужас эпохи человека обессилевшего, утратившего все жизненные соки. Это была стилистика тех лет, как, например, «Дети чугунных богов». Тогда эпоха 20-х изображалась чуждой природе человека. Мы всё это читали, смотрели, переживали, а потом проснулись – но индустрия уже была потеряна.
Александр Дейнека. Текстильщицы. 1927 год
– 90-е годы после «бескровной революции 1991-го», если можно использовать этот термин, никоим образом не повторили 20-е прошлого века?
– 90-е годы – это анти-20-е, и связи между ними почти нет. 20-е – это подъем инженерно-технической интеллигенции, повышение ее идеологического статуса, утверждение особой исторической значимости в рамках той цивилизации, которая существовала, а 90-е – это упадок научно-технической цивилизации, ее исторический крах, закрытие заводов и фабрик, постепенная деградация вузов. При этом, в отличие от НЭПа, не произошло и никакого подъема сельского хозяйства и предпринимательства, победу уверенно одержала примитивная торговля с перекупкой иностранного ширпотреба.
– Что бы сказали герои 20-х о 90-х?
– Александр Блок 90-е воспринял бы с ужасом, ведь для него это была бы победа всего того, что он ненавидел в старом строе: неравенство, разврат, торжество мещанства, да вдобавок еще и заискивание перед сильными мира сего. Люди 20-х были людьми идеологически мотивированными, они не сознавали последствий собственных действий, но действовали совершенно искренне. Но нельзя отождествлять людей, которые хотели штурмовать небо, с людьми, подсчитывающими мелкие доходы от продажи Родины.