Старообрядчество

После окончания Смутного времени, при Михаиле и Алексее Романовых во все внешние сферы жизни российской жизни стали проникать иноземные новшества: из шведского металла лили клинки, голландцы устраивали железоделательные заводы, бравые немцы-солдаты маршировали у Кремля, офицер-шотландец учил русских новобранцев европейскому строю, фряги разыгрывали спектакли. Некоторые россияне (даже царские дети), глядясь в венецианские зеркала, примеряли иностранные костюмы, кто-то завел обстановку, как в Немецкой Слободе...

Но затронута ли была душа этими новшествами? Нет, в большинстве своем русские люди оставались такими же ревнителями московской старины, «веры и благочестия», какими были их прадеды. Причем это были ревнители весьма самоуверенные, говорившие, что «Ветхий Рим пал от ересей. Второй Рим захватили безбожные турки, Русь – Третий Рим, который один остался хранителем истинной христовой веры!»

В Москву XVII века власти все чаще звали «духовных учителей» – греков, но на них часть общества смотрела свысока: не греки ли малодушно заключили в 1439 году во Флоренции унию с папой римским? Нет, другого чистого православия, кроме русского, нет и не будет.

В силу этих представлений россияне не чувствовали «комплекса неполноценности» перед более ученым, умелым и живущим с большим комфортом иноземцем, однако опасались – как бы эти немецкие водовзводные машины, польские книги вместе со «льстивыми греками и киевлянами» не коснулись самих основ жизни и веры.

В 1648 году перед свадьбой царя тревожились: Алексея «выучили по-немецки» и теперь он заставит бороду брить по-немецки, погонит молиться в немецкую кирху, – конец благочестию и старине, наступает конец света.

Царь женился. Отшумел соляной бунт 1648 года. Не все остались при головах, но при бородах все. Однако напряжение не спадало. Грянула война с Польшей за православных малороссийских и белорусских братьев. Победы вдохновляли, тяготы от войны раздражали и разоряли, простолюдины роптали, бежали. Напряжение, подозрительность, ожидание чего-то неминуемого росли.

И вот в такое время «собинный друг» Алексея Михайловича Никон, которого царь называл «избранным и крепкостоятельным пастырем, наставником душ и тел, возлюбленным любимцем и содружебником, солнцем, светящимся во всей вселенной...», ставший в 1652 году патриархом, задумал церковные реформы.

Никона целиком поглощала мысль превосходства духовной власти над светской, которая воплотилась в идею Вселенской церкви.

1. Патриарх был убежден, что мир разделен на две сферы: вселенскую (общую), вечную, и на частную, временную.
2. Вселенское, вечное – важнее всего частного и временного.
3. Московское государство, как всякое государство, – это частное.
4. Объединение же всех православных церквей, Вселенская церковь – вот, что ближе всего к Богу, что на земле олицетворяет вечное.
5. Все, что не согласуется с вечным, вселенским, должно быть упразднено.
6. Кто же выше – патриарх или светский правитель? Для Никона не существовало этого вопроса. Патриарх Московский – один из патриархов Вселенской церкви, следовательно, его власть выше царской.

Когда Никона упрекали в папизме, он отвечал: «За доброе отчего и папу не почитать?» Алексея Михайловича отчасти, видимо, захватывали рассуждения его властного «друга». Царь пожаловал патриарху титул «великого государя». Это был царский титул, и из патриархов его носил лишь дед самого Алексея – Филарет Романов.

Патриарх был ревнителем истинного православия. Считая первоисточниками православных истин греческие и старославянские книги (ибо оттуда взяла Русь веру), Никон задумал сравнить обряды и богослужебные обычаи московской церкви с греческими.

И что же? Новизна в обрядах и обычаях Московской церкви, почитавшей себя единственной истинно христовой церковью, была повсюду. Московитяне писали «Исус», а не «Иисус», служили литургии на семи, а не на пяти, как греки, просфорах, крестились 2 перстами, олицетворявшими Бога-отца и Бога-сына, а все прочие восточные христиане осеняли себя крестом 3 перстами («щепотью»), олицетворявшими Бога-отца, сына и Святого духа. На Афоне одного русского монаха-пилигрима, между прочим, за двуперстное крещение едва не убили как еретика. И много еще расхождений нашел патриарх. В различных областях сложились местные особенности службы. Священный Собор 1551 года некоторые из местных отличий признал как общерусские. С началом книгопечатания во второй половине XVI века они получили широкое распространение.

Никон происходил из крестьян, и с крестьянской прямолинейностью он объявил войну отличиям московской церкви от греческой.

В 1653 году Никон разослал указ, велевший креститься «щепотью», а также сообщавший, сколько земных поклонов правильно класть перед чтением знаменитой молитвы Святого Ефрема.

Потом патриарх обрушился на иконописцев, начавших использовать западноевропейские приемы живописи.

В новых книгах было велено печатать «Иисус», вводились греческие богослужебные обряды и песнопения по «киевским канонам».

По примеру восточного духовенства священники начали читать проповеди собственного сочинения, причем тон здесь задавал сам патриарх.

Русские рукописные и печатные книги по богослужению велели везти на просмотр в Москву. Если находили расхождения с греческими, то книги уничтожали, а взамен рассылали новые.

Священный Собор 1654 года с участием царя и Боярской Думы одобрил все начинания Никона. Всех, кто пытался спорить, патриарх «сносил» с пути. Так, коломенский епископ Павел, возражавший на Соборе 1654 года, без соборного суда был лишен сана, люто бит, сослан. От унижений он сошел с ума и скоро умер.

Никон неистовствовал. В 1654 году в отсутствие царя люди патриарха насильно вламывались в дома московских жителей – посадских, купцов, дворян и даже бояр. Они забирали из «красных углов» иконы «еретического письма», выкалывали образам глаза и носили изуродованные лики по улицам, читая указ, который грозил отлучением от церкви всем, кто пишет и хранит подобные иконы. «Неисправные» иконы жгли.

Никон боролся с новшествами, думая, что они могут вызвать раздор в народе. Однако именно его реформы вызвали раскол, поскольку часть московского народа восприняла их как новшества, посягающие на веру. Церковь раскололась на «никонианцев» (церковная иерархия и большая часть верующих, привыкших подчиняться) и «старообрядцев». Парадоксально, но сторонниками старины себя называли те, кто следовал новшествам, накопившимся в Русской церкви.

Староверы прятали книги. Светские и духовные власти преследовали их. От гонений ревнители старой веры бежали в леса, объединялись в общины, основывали в глуши скиты. Не признавший никонианства Соловецкий монастырь находился в осаде семь лет (1668—1676), пока воевода Мещериков не взял его, расправившись с мятежниками.

Вожди старообрядцев – протопопы Аввакум и Даниил, писали челобитные царю, но, видя, что Алексей не защищает «старину», объявили скорый приход конца света, потому что явился в Россию Антихрист. Царь и патриарх – «два рога его». Спасутся лишь мученики старой веры. Родилась проповедь «очищения огнем». Раскольники запирались в церквах целыми семьями и сжигали себя, чтобы не служить Антихристу. Старообрядчество охватило все слои населения – от крестьян до бояр.

Боярыня Морозова (Соковина) Федосия Прокопьевна (1632-1675) собирала вокруг себя раскольников, переписывалась с протопопом Аввакумом, посылала ему деньги. В 1671 году она была арестована, но ни пытки, ни уговоры не заставили ее отказаться от своих убеждений. В том же году боярыню, закованную в железо, повезли в заточение в Боровск (этот момент запечатлен на картине В. Сурикова «Боярыня Морозова»).

Старообрядцы считали себя православными и не расходились с православной церковью ни в одном догмате веры. Поэтому патриарх звал их не еретиками, а только раскольниками.

Церковный Собор 1666-1667 годов предал раскольников проклятию за непокорность. Ревнители же старой веры перестали признавать отлучившую их церковь. Раскол не преодолен и по сей день.

Жалел ли Никон о содеянном? Быть может. В конце своего патриаршества в беседе с Иваном Нероновым, бывшим вождем раскольников, Никон бросил: «И старые и новые книги добры; все равно, по каким хочешь, по тем и служишь...»

Но церковь уже не могла уступить непокорным мятежникам, а последние уже не могли простить церковь, посягнувшую на «святую веру и старину».

А как сложилась судьба самого Никона?

Великий государь патриарх Никон искренне верил, что его власть выше царской. Отношения с уступчивым до известного предела Алексеем Михайловичем становились напряженными, пока, наконец, обиды и взаимные претензии не завершились ссорой. Никон удалился в Новый Иерусалим (1658), надеясь, что Алексей будет молить его вернуться. Время шло... Царь молчал. Патриарх направил ему раздраженное письмо, в котором сообщал, насколько все дурно в Московском царстве. Терпение Тишайшего царя было не безграничным, и никто не мог подчинить его своему влиянию до конца.

Рассчитывал ли патриарх, что его будут молить вернуться? Но Никон – не Иван Грозный и не государь Московский. Собор 1666–1667 годов с участием двух восточных патриархов предал анафеме (проклятию) староверов и вместе с тем лишил Никона сана за самовольный уход с патриаршества. Никона сослали на север в Ферапонтов монастырь.

В Ферапонтовом монастыре Никон лечил больных и выслал царю список излеченных. Но вообще он скучал в северной обители, как скучают все сильные и предприимчивые люди, лишенные активного поприща. Находчивость и остроумие, которые отличали Никона в добром настроении, часто сменялись чувством обиженного раздражения. Тогда Никон уже не мог отличить настоящих обид от им же выдуманных. Ключевский рассказывал следующий случай. Царь слал бывшему патриарху теплые письма и подарки. Однажды от царских щедрот в монастырь прибыл целый обоз дорогой рыбы – осетров, лососей, севрюг и т.д. Никон ответил упреком Алексею: «Зачем де не прислал яблочек, винограду в патоке и овощей?»

Здоровье Никона было подорвано. «Теперь я болен, наг и бос, – писал царю бывший патриарх. – Со всякой нужды... оцынжал, руки больны, левая не подымается, на глазах бельма от чада и дыма, из зубов кровь идет смердящая... Ноги пухнут...» Алексей Михайлович несколько раз приказывал облегчить содержание Никона. Умер царь раньше Никона и перед смертью безрезультатно просил у Никона прощения.

После смерти Алексея Михайловича (1676) Никона перевели в Кириллов монастырь. Потом сын Алексея Михайловича царь Федор решил смягчить участь опального и велел отвезти его в Новый Иерусалим (Воскресенский монастырь). Никон не выдержал этой последней поездки и умер в пути 17 августа 1681 года.

В.О. Ключевский говорил: «Из русских людей XVII века я не знаю человека крупнее и своеобразнее Никона».