ЗАГАДКИ КУЛИКОВА ПОЛЯ
Аверьянов Константин Александрович,
доктор исторических наук,
ведущий научный сотрудник
Института российской истории РАН,
член Научного совета РВИО
Аннотация. В статье анализируются взгляды различных ученых на вопросы, касающиеся уточнения места Куликовской битвы и численности ее участников с обеих сторон. На основе привлечения широкого круга достоверных источников автор аргументирует собственную позицию.
Ключевые слова: Куликовская битва, исторические версии, место сражения, численность участников битвы на Куликовом поле.
Одним из переломных моментов истории России стала Куликовская битва (1380), ознаменовавшая объединение русских княжеств в борьбе против ордынского ига. За более чем двухсотлетнюю историю изучения битвы несколькими поколениями историков были проанализированы, казалось бы, самые мельчайшие детали тех дней. По меткому замечанию тульского журналиста и краеведа В.Н. Шавырина, «книгами, посвященными Куликовской битве, можно выложить все поле, на котором она произошла». Тем не менее, несмотря на такое обилие литературы, многое для современных исследователей остается по-прежнему загадкой. В первую очередь это относится к знакомой всем схеме сражения из школьных и вузовских учебников. В своей основе она восходит к плану Куликовской битвы, составленному в 1849 г. преподавателем Кадетского корпуса И.Ф. Афремовым[1].
Одним из переломных моментов истории России стала Куликовская битва (1380), ознаменовавшая объединение русских княжеств в борьбе против ордынского ига. За более чем двухсотлетнюю историю изучения битвы несколькими поколениями историков были проанализированы, казалось бы, самые мельчайшие детали тех дней. По меткому замечанию тульского журналиста и краеведа В.Н. Шавырина, «книгами, посвященными Куликовской битве, можно выложить все поле, на котором она произошла». Тем не менее, несмотря на такое обилие литературы, многое для современных исследователей остается по-прежнему загадкой. В первую очередь это относится к знакомой всем схеме сражения из школьных и вузовских учебников. В своей основе она восходит к плану Куликовской битвы, составленному в 1849 г. преподавателем Кадетского корпуса И.Ф. Афремовым[1].
В своем плане сражения ставку Мамая И.Ф. Афремов расположил на Красном холме, самой высокой точке местности, а русский лагерь поместил у села Монастырщино близ слияния Непрядвы с Доном.
Военные историки, уже XIX в. побывавшие непосредственно на месте сражения, заметили странность этой схемы. Между Красным холмом и селом Монастырщино около 10 км по прямой (при том, что линия горизонта видна на расстоянии 11 км). Как известно, биноклей в XIV в. не существовало, а первые подзорные трубы были изобретены лишь в самом начале XVII в. Это абсолютно исключает возможность того, что именно из этих пунктов полководцы руководили сражением. Они должны были находиться гораздо ближе друг к другу. В XIX в. штаб-квартиры противников располагались на более близких расстояниях. Во время Бородинского сражения ставка Кутузова находилась в деревне Горки, а Наполеона – в деревне Валуевой, расстояние между которыми составляет по прямой всего около 5 км.
Данный факт посеял первые сомнения в истинности хрестоматийного плана Куликовской битвы. По мнению Д.Ф. Масловского (1848–1894), в древности Куликово поле в доступном для полков виде достигало в ширину не более 2,5–3 км при длине (между пригодными для наблюдения возвышенностями) около 4 км[2].
Споры исследователей вызвало и число сражавшихся на Куликовом поле. Наш основной источник – «Сказание о Мамаевом побоище» – определяет численность русских ратей в 303 тыс. человек. Уже после боя подсчеты погибших было поручено вести московскому боярину Михаилу Александровичу, который был «росчетлив бысть вельми». Он доложил великому князю: «изгибло у нас дружины всеа полтретья ста тысящ и три тысящи, а осталося у нас дружины пятьдесят тысящ»[3]. Поскольку «полтретья» – дробное число, количество чего-либо, равное двум с половиной, получается, что общие потери русских войск составили 250 тыс. человек из общего числа в 303 тыс. сражавшихся русских воинов.
Что касается численности армии Мамая, «Сказание» определяет ее в 453 тыс. воинов. Эта цифра в памятнике возникла следующим образом. 23 июля 1380 г. из «Дикого поля» в Москву примчался Андрей Попов сын Семенов, сообщивший великому князю: «Идет на тебя, государь, царь Мамай со всеми силами ордынскими, а ныне на реки на Воронежи, а мы его силу обезжали 12 дний, и подстерегли нас царевы сторожи, мене и поимали». Далее он рассказал, что Мамай самолично сообщил ему о своих силах, составлявших в общей сложности 453000 человек, велел по полкам водить и «показывати сосуды избранныя, еже на взятие руским градом привезли бяше». Русскому разведчику удалось убежать «у самого царя из рук», и он поспешил сообщить эти сведения в Москву[4].
Эти цифры вызвали сомнения у историков, посчитавших их крайне завышенными, хотя бы потому, что они характерны для войн более поздних эпох. Так, в 1812 г. Наполеон через границу с Россией переправил 420 тыс. человек. Ему противостояли русские армии в 225 тыс. человек. При том, что в XIX в. в генеральных сражениях люди в своей массе гибли от массированного артиллерийского огня, потери были гораздо меньше. К примеру, считается, что в Бородинской битве наши потери составили от 45 до 50 тыс. человек из общей численности в 150 тыс. русских солдат.
Все это привело к тому, что к середине ХХ в. возобладала точка зрения, что настоящая картина сражения сильно отличалась от хрестоматийной, когда развернувшийся на Куликовом поле бой представляли как столкновение огромных людских масс, расположенных по фронту длиной 5, 5,5 и даже 10 км[5].
Первым попытку определить численность русского войска на основании независимых источников, а также натурного обследования места битвы, предпринял военный историк генерал-майор Е.А. Разин (1898–1964). По его мнению, общая численность русской рати, вероятно, не превышала 50–60 тыс. человек[6]. Эта цифра близка к подсчетам демографа Б.Ц. Урланиса (1906–1981), полагавшего, что противники привели на место сражения рати примерно по 60 тыс. человек[7]. Примерно к этой численности русской рати вслед за Л.Г. Бескровным пришел воронежский историк Ю.В. Селезнев, полагавший, что Московское княжество могло выставить до 70 тыс. человек[8].
Позднее наметилась тенденция еще большего уменьшения сил противников. Поводом для этого стали палеопочвенные, палеоботанические и палеогеографические исследования Куликова поля, проведенные в 1980-х годах. Оказалось, что на месте ныне широкого поля на правобережье Непрядвы в древности располагался лес, постепенно переходивший в лесостепь, имевшую лишь небольшие открытые поляны-«кулиги» шириной 2–3 км. Их наличие не позволяло выстроить войска, как это принято изображать на схемах в учебниках. К тому же, на них никак не могло уместиться сколь-нибудь значительное количество ратников[9].
Неудивительно, что уже в 1982 г. А.Н. Кирпичников (1929–2020) отметил явную несообразность общепринятой схемы, когда полки размещались перед холмами, реками, долинами, а то и на месте вырубленных к XIX в. дубрав[10].
Любопытны расчеты Ф.Ф. Шахмагонова (1923–2014), попытавшегося опровергнуть численные данные памятников Куликовского цикла. В современной литературе встречается утверждение, что все Куликово поле занимает площадь около 10 км2. Можно ли разместить на этом пространстве 750 тыс. конных и пеших воинов (как об этом говорится в «Сказании»), чтобы они имели возможность двигаться, действовать, идти в атаку, рубиться, наступать и отступать. Известно, что войско Мамая было конным. Всадник для минимального движения, для того, чтобы просто стоять в строю, должен занимать пространство не менее чем в 6 м2. В таком плотном строю только одна Мамаева орда заняла бы почти 3 км2. Уже эта цифра говорит об абсурдности утверждений «Сказания» о численности сторон[11].
Столь наглядная картина привела историков к выводу о необходимости решительного отказа от прежней схемы сражения. В соответствии с этим они стали резко уменьшать численность русской армии на Куликовом поле. В 1976 г. А.Н. Кирпичников пришел к выводу, что у Дмитрия Донского было примерно 36 тыс. воинов, поскольку стотысячное войско превращается в «неуправляемую толпу людей, только мешающих друг другу». Примерно те же цифры (не более 30 тыс. бойцов или несколько меньше) позднее допустил Ю.В Селезнев[12]. Вероятно такой же была и численность ордынцев. Тем самым получалось, что в битве с двух сторон участвовало приблизительно 60 тыс. человек.
Указанные цифры оказались вполне сопоставимыми с оценками числа участников наиболее известных сражений XIV–XV вв. в Западной Европе. В 1346 г. в сражении при Креси с английской стороны принимали участие около 6 тыс. воинов, включая примерно 2,5 тыс. конных латников, которым противостояли 20–25 тыс. французов, в том числе 12 тыс. рыцарей и 6 тыс. наемных арбалетчиков. В 1356 г. в битве при Пуатье против 6–7 тыс. англичан сражались около 11 тыс. французов (8 тыс. конных латников и 3 тыс. пехотинцев). В 1415 г. битва при Азенкуре закончилась победой английской армии численностью 9–9,5 тыс. чел. (в том числе 1,5 тыс. конных латников), разгромившей 12–14 тыс. французов, в составе которых было 8–9 тыс. конных латников[13].
В последние годы обозначилась тенденция к еще большему уменьшению численности русского войска. В.В. Пенской оценил численность русской рати на Куликовом поле в 5–6 тыс. конных воинов. А.А. Булычев пошел еще дальше, предположив, что в русском войске на Куликовом поле было порядка 1–1,5 тыс. конных воинов при общей численности всей рати (вместе с обозной прислугой) около 3–5 тыс. человек[14].
При этом стало превалировать мнение, что битва была исключительно конным сражением. По мнению археолога М.И. Гоняного (1953–2020), протяженность места боевых столкновений составляла два километра при максимальной ширине восемьсот метров. Что касается числа сражающихся, то, на взгляд его коллеги О.В. Двуреченского, следует говорить исключительно о конниках, «от пяти до десяти тысяч как с той, так и с другой стороны»[15]. Больше воинов куликовские поляны вместить просто не могли. Цифры в 15 – 20 тыс. человек позднее вошли в соответствующую статью «Большой российской энциклопедии»[16].
Эти данные хорошо объясняли достаточно малое число найденных археологами на классическом месте битвы остатков вооружений[17]. Кроме того, более понятным становился вопрос о захоронении павших. Сразу после празднования в 1980 г. 600-летия битвы ученые приступили к масштабным поискам захоронений. Отрабатывалось несколько версий.
В центре предполагаемого сражения, у реки Смолки, находился большой курган. Полагали, что он насыпан над могилами русских воинов, павших в битве. Однако раскопки 1981–1982 гг. это не подтвердили. Оказалось, что он относится к эпохе бронзы и датируется III тыс. до н.э.[18]
Пытались искать у церкви Рождества Богородицы в селе Монастырщино, на месте которой, по преданию, сразу после битвы была поставлена часовня и хоронили павших. Здесь были обнаружены остатки церковного кладбища, возникшего в XVII в. и просуществовавшего до ХХ в. Ничего, связанного с битвой, найти не удалось[19]. Во второй половине 80-х годов XX в. безуспешно обследовали места по высокому берегу Дона, где, согласно другой легенде, хоронили павших воинов.
Вспомнили о грунтовом могильнике на территории села Монастырщино в слободке Грызловка, обнаруженном еще в 1957 г. экспедицией исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова и Тульского областного краеведческого музея во главе с С.А. Изюмовой (1920 – 2020). Тогда в раскопе площадью около 50 м2 было вскрыто 15 погребений, судя по найденному инвентарю относящихся к XII–XIII вв.
Поскольку, по оценкам военных историков, в сражениях, подобных Куликовской битве, обычно погибало от 10 до 15% воинов, предположили, что в ходе Мамаева побоища возможно пало от 6 до 9 тыс. человек. Их останки могли разместиться в относительно небольшом захоронении площадью примерно 50 м2. На его поиски были брошены все силы. Однако раскопки 1983, 2000, 2003, 2011, 2012, 2018 гг. обнаружили здесь лишь незначительное количество погребений, как мужских, так и женских. Изучение останков, показало, что средний возраст смертности мужчин – около 30 лет, а женщин – около 28 лет, что дало основание говорить об обнаружении захоронения местных жителей, а не могил павших в сражении[20].
В начале 1990-х годов на Куликовом поле проводилась аэрофотосъемка местности, в результате которой была зафиксирована сеть карстовых провалов, принятых сначала за могилы. Раскопки показали ошибочность этого мнения. Эти неудачи заставили археологов обратиться к помощи геофизиков. В 2000–х гг. они с помощью георадара обследовали Куликово поле в районе деревни Хворостянка, где по материалам М.В. Фехнер было сделано наибольшее количество находок оружия. Выполненные ими георадарные сечения выявили шесть объектов, близких к прямоугольной форме размерами 10х12 м и расположенных по направлению «восток – запад» в среднем через сто метров. Первоначальный осмотр не выявил признаков захоронений: отсутствовали четкие границы погребений, не было костей, других предметов (остатки оружия, одежды), которые могли попасть в захоронения. Вместе с тем найденные объекты носили явно рукотворный характер. Грунт внутри них имел необычный белесый цвет с частыми белыми вкраплениями, подобными манным крупинкам, и резко отличался по плотности от окружающей земли. Пробы грунта были переданы судебно-медицинским экспертам, которые выяснили, что белесый грунт является прахом, подобным тому, который обнаруживается в захоронениях с полным разрушением плоти, включая костную ткань. Было выдвинуто предположение, что чернозем, обладающий повышенной химической активностью по сравнению с другими видами почв, при действии атмосферных осадков мог полностью «разъесть» останки погибших, включая кости. Отсутствие одежды, оружия и т.п. объяснили тем, что во время захоронений забирали все, что имело хоть какую-то практическую ценность[21]. Предполагалось продолжить исследования, однако они показали, что найденные геофизиками объекты являются ничем иным, как выгребными ямами с отходами человеческой жизнедеятельности.
Все эти неудачи привели исследователей к предположению, что большая часть захоронений погибших разрушена позднейшим карьером и современной застройкой села Монастырщино.
Поскольку сорокалетние поиски захоронений погибших воинов на Куликовом поле оказались безрезультатными, встал вопрос: а на этом ли месте произошла Куликовская битва?
Математик академик А.Т. Фоменко и кандидат физико-математических наук Г.В. Носовский выдвинули нашумевшую версию, что битва произошла в другом месте, а именно у церкви Всех святых, «что на Кулишках», расположенной рядом с одним из выходов станции метро «Китай-город». По старому московскому преданию, ее воздвиг, еще деревянную, Дмитрий Донской в память воинов, павших на Куликовом поле[22].
Вскоре после выхода их книги, имевшей оглушающий коммерческий успех, разразился скандал, дошедший до «навешивания ярлыков» на своих оппонентов. Оставляя в стороне описание его подробностей, напомним, как противники А.Т. Фоменко объясняли бесплодность поисков захоронений на Куликовом поле. По мнению известного историка В.А. Кучкина, «представление об обязательном захоронении павших в сражениях на местах этих сражений, сложившееся на примерах из XIX–XX вв., относительно средневековых битв является ошибочным»[23]. На его взгляд, в древности павших, за исключением, возможно, самых знатных, не хоронили.
Но это суждение не было поддержано коллегами исследователя, поскольку противоречило показаниям источников. Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», уже в ночь после боя великий князь велел хоронить убитых: «да не будуть зверем на снедение телеса христианьскаа»[24].
Тем временем выяснились другие странности, связанные с планом Куликовской битвы.
Говоря о плане Куликовской битвы, кочующем на протяжении полутора столетий с теми или иными вариациями из одного учебника в другой, нельзя не заметить одной странности, на которую военные историки просто не обращали внимания.
Сложившаяся в отечественной историографии точка зрения (начиная с известного военного историка XIX в. Н.С. Голицына) полагала, что русская армия перед сражением выстраивалась линиями. В частности, советский исследователь Л.Г. Бескровный (1905–1980) утверждал, что «для ведения боя войско принимало боевой порядок. Он варьировался от одной до трех линий. При построении в одну линию центр боевого порядка занимал большой полк, на флангах которого располагались полки правой и левой руки. Для крупного сражения войска строились в три линии: передовую линию составляли сторожевой и передовой полки, главную линию – большой полк, а также полки правой и левой руки, в третью линию входил резервный полк, формируемый перед сражением. Он выполнял функции подвижного резерва». В соответствии с этой схемой историк полагал, что на Куликовом поле «русские прибегли к пятичленному боевому порядку, в три линии. Главную линию заняли полки правой руки, большой полк и полк левой руки. В передней линии расположились друг за другом сторожевой и передовой полки. Частный резерв стал за полком левой руки. Наконец, в Зеленой Дубраве был сосредоточен засадный полк»[25].
Но соответствуют ли подобные реконструкции реалиям XIV в.? Известно, что линейная тактика боя появилась только с развитием огнестрельного оружия, которое в эпоху Куликовской битвы отсутствовало. Считается, что впервые ее применил Мориц Оранский (1567–1625) с организованной им голландской армией, когда войска начали строить шеренгами, а для непрерывной стрельбы употребляли караколь – выстрелив, первая шеренга проходила сквозь строй, становилась сзади и начинала перезаряжать свое оружие. К моменту, когда оно оказывалось вновь заряженным, другая шеренга, сделав выстрел, пропускала первую, которая вновь оказывалась впереди. Такая тактика позволяла значительно эффективнее использовать огнестрельное оружие, одновременно ведя огонь из наибольшего количества ружей. Подобные построения были менее уязвимы для артиллерии. Тактика войск сводилась в основном к фронтальному столкновению. Полагают, что в русских войсках элементы линейной тактики впервые были применены в сражении при Добрыничах (1605). Следующим этапом в развитии линейной тактики стали реформы шведского короля (1611–1632) Густава Адольфа II в период Тридцатилетней войны. Он облегчил мушкеты, убрал подсошник (подставку для стрельбы), солдаты должны были строиться плотнее и стрелять несколькими шеренгами сразу.
Как видим, в школьной схеме Куликовской битвы перед нами предстают взгляды историков эпохи массового применения огнестрельного оружия, которого в XIV в. не существовало.
Вызывают вопросы и другие сведения о построении войска. В частности, современный исследователь Д.А. Моисеев обратил внимание на то, что выражения «передовой полк», «засадный полк» и тому подобные (в смысле конкретного подразделения) не характерны для XIV в., а начинают встречаться в источниках не ранее второй четверти XV в.[26]
Скептики могут возразить – как быть тогда с известным произведением древнерусской литературы XII в. «Слово о полку Игореве», где этот термин присутствует? Обращение к известному словарю И.И. Срезневского, показывает, что в данном случае слово «полк» употребляется в значении «поход»[27].
Все это позволило Д.А. Моисееву сделать вывод о несоответствии действительности утверждений «Сказания о Мамаевом побоище» что на Куликовом поле действовали «передовой» или другие полки. Употребление в памятнике более поздних терминов, во-первых, является еще одним доводом в пользу того, что «Сказание» было создано в XVI в., а во-вторых, показывает, что его авторы при воссоздании событий 1380 г. руководствовались реалиями своего времени, отстоящего от эпохи Куликовской битвы минимум на столетие.
Следует отметить и другие несообразности общепринятой схемы. Считается, что переправа русского войска происходила через Татинские броды (ниже впадения Непрядвы в Дон). Судя по топографической карте СССР 1989 г., первый из них находится восточнее деревни Татинки и имел следующие характеристики: глубиной 0,8 м и длиной 23 м, при твердом дне и скорости течения 0,2 м/сек. Второй лежит к северу от Монастырщины (глубина 0,6 м, длина 30 м, при каменистом дне и скорости течения 0,2 м/сек.).
Между тем, по глазомерной оценке, проведенной в мае 1980 г. К.П. Флоренским (1915–1982), сток Непрядвы составляет 30–40% от стока воды Дона, что резко увеличивает полноводность последнего. В этих условиях переправу было выгоднее производить выше слияния Непрядвы с Доном[28].
Обратившись непосредственно к памятникам Куликовского цикла, нельзя не заметить, что действительная картина сражения крайне далека от хрестоматийной. «Задонщина», говоря о выступлении засадного полка, сообщает: ««И нукнув (т.е. крикнув лошади «ну!») князь Владимер Андреевич с правые рукы на поганаго Мамая с своим князьм Волынскым, 70-ю тысящами, гораздо скакаше по рати поганым»[29]. Между тем, согласно общепринятой схеме, засадный полк располагался на левом фланге русских войск, тогда как, судя по цитате из «Задонщины», он находился на правом. Некоторые из военных историков (М.И. Марков, Н.С. Голицын) подметили это обстоятельство уже в XIX в. и помещали засадный полк именно на правом фланге. Причиной этого стали простые арифметические подсчеты.
Зеленая дубрава, согласно данным палеогеографии, представляла собой лесной массив площадью около 30 га, внутри которого располагалась обширная поляна, пригодная для размещения конницы. Но могли ли здесь разместиться 70 тыс. всадников, входивших в засадный полк согласно «Задонщине»? Воспользовавшись подсчетами Ф.Ф. Шахмагонова, указавшего, что всадник для того, чтобы просто стоять в строю, занимает 6 м², выясняем, что для 70 тыс. воинов необходимо 42 га[30]. По площади это в полтора раза больше Зеленой дубравы. Отсюда вытекает вывод, что указанное «Задонщиной» число всадников здесь просто не могло поместиться.
С засадным полком связан и другой вопрос. Согласно «Сказанию», князь Владимир Серпуховской, наблюдая со стороны за сражением, рвался в бой, но его всякий раз останавливал воевода Дмитрий Боброк Волынский, говоря, что еще не пришло их время. Наконец, наступил восьмой час дня (по современному счету – 13:30). Ветер переменился на южный: «духу южну потянувшу съзади нам». По команде Боброка русские вылетели подобно соколам из «дубравы зелены» и бросились на врага. Это явилось переломным моментом сражения: татары дрогнули и побежали[31].
Из приведенной цитаты памятника со всей очевидностью вытекает, что всадники Засадного полка двигались в северном направлении. Между тем, исходя из общепринятой схемы битвы, засадный полк мог наносить фронтальный удар только в южном направлении. Но, согласно «Сказанию», он находился где-то южнее основных позиций сражающихся.
Поскольку ни одна из предложенных схем Куликовской битвы не предусматривает возможности движения засадного полка с юга на север, когда ветер с юга является попутным для русских, некоторые из исследователей предположили, что упомянутый в памятнике «дух южный», потянувший «сзади» русских полков, не может ассоциироваться с реальным южным ветром. Судя по словарям, помимо значений «дуновение», «ветер» древнерусское слово «дух» имело и другие значения – «бесплотное сверхъестественное существо», собственно «дух», а также «сверхъестественная сила»[32]. Это позволило им утверждать, что данный термин не отражает реальное направление ветра, а имеет символическое значение, обозначающее помощь высших сил русским ратям[33].
Однако петербургский исследователь В.И. Максимов не оставил шансов сторонникам данной теории, обратив внимание на показание «Сказания», что в момент выступления засадного полка солнце светило в спину русским всадникам и не слепило их. Действительно, судя по астрономическим данным, 8 сентября в 13:30 солнце светило с юго-западной стороны, и русские должны были двигаться на северо-восток[34].
Окончательно отказаться от общепринятой локализации места сражения позволяет еще одно обстоятельство. Атака засадного полка привела к тому, что «татарове с Мамаем побегоша». Русские «гониша их и бьюще до Мечи реки и до станов их, и взяша все богатство их и стада и тамо бежащих безчисленное множество погибоша»[35].
От низовьев Непрядвы до реки Красивая Меча примерно 50 км. За пять часов с момента выступления засадного полка (13:30) до заката (18:30) русские всадники должны были достигнуть Красивой Мечи и вернуться обратно на поле битвы.
Чтобы выяснить возможность такого маневра, необходимо сделать небольшое отступление о скорости бега лошадей. Она зависит от вида аллюра и породы. Максимальную скорость в 50–60 км/ч достигают исключительно на скачках, где лошади идут карьером. Развивать такую скорость под силу не каждой лошади. Обычно это чистокровные скакуны. Максимальных показателей от животного можно ожидать только при пробеге на небольшие расстояния. Обычно это не более 1000 м. Но верховые лошади, бегающие на скачках, максимально быстро могут передвигаться на протяжении 15–20 минут. Следующий по скорости вид аллюра – галоп со средней скоростью 40–50 км/ч. Но с таким энергозатратным темпом лошадь преодолевает не более 1,5 км. Затем приходится делать остановки. Исключение составляют случаи, когда животному угрожает опасность. Средняя скорость лошади рысью достигает 12–15 км/ч. Ее способна развить любая особь, даже та, которая не относится к скаковым видам. Наконец, средняя скорость при шаге составляет 5–7,5 км/ч. Указанные цифры со всей очевидностью показывают невозможность всадникам за пять часов добраться до Красивой Мечи и вернуться обратно на общепризнанное место Куликова поля.
Но где тогда искать настоящее место сражения? Для этого необходимо обратиться к «Книге Большому чертежу», историко-географическому справочнику начала XVII в. Этот источник неоднократно упоминает Куликово поле как некоторое пространство, откуда берут начало многие реки средней полосы России: Упа, Плава, Солова, Иста, Красивая Меча, Снежеть[36]. О.Ю. Кузнецов, проанализировав эти данные, пришел к выводу, что Куликово поле в это время представляло собой «ополье» – обширное безлесное пространство, центр которого стойко ассоциировался с верховьями Непрядвы, в древности вытекавшей из озера Волово, на берегу которого сегодня располагается одноименный поселок городского типа[37].
Посмотрим, как летописи описывают место битвы. Софийская первая и Новгородская четвертая летописи сообщают, что «великии же князь Дмитрии Иванович перешед в поле чисто в ордынскыя земли, на усть Непрядвы рекы»[38]. Это подтверждают Новгородская первая летопись: «Въниде бо в землю их за Дон и бе ту поле чисто, на усть рекы Непрядвы»[39], Симеоновская летопись и Рогожский летописец: «Князь же великии поиде за Донъ, и бысть поле чисто и велико зело, и ту сретошася погани половци, татарскыи полци, бе бо поле чисто на усть Непрядьвы реки»[40], Новгородская летопись по Списку Дубровского: «пришедщю за Дон, в поле чисто, в Мамаеву землю, на усть Непрядвы реки»[41].
Как видим, главной географической «привязкой» места битвы служит указание источников, что сражение произошло «на усть рекы Непрядвы». Словом «устье» в современном русском языке обозначают впадение реки в другую реку, озеро, море. Но в Древней Руси, согласно словарю И.И. Срезневского, у него существовали и другие значения, одно из которых означало «исток реки: на усть – при истоке». К нему языковед дал пример из Новгородской первой летописи, где под 1323 г. читаем о завершении войны Новгорода со Швецией: «В лето 6831. Ходиша новгородци съ княземъ Юрьемъ и поставша город на усть Невы, на Ореховомъ острове; ту же приехавше послы великы от свеиского короля и докончаша миръ вечныи съ княземъ и с Новымьгородомь по старой пошлине»[42]. Речь идет о строительстве крепости Орешек (ныне Шлиссельбург) на Ореховом острове при истоке Невы, вытекающей из Ладожского озера.
Подобно Неве Непрядва в древности брала свое начало из озера. В одном из списков «Книги Большому чертежу» читаем: «а Упа река вытекла от Куликова поля с Муравского шляху из Волово озера от верху речки Непрядвы»[43]. Данное обстоятельство заставило С.Н. Азбелева (1926–2017) отказаться от классической версии и локализовать действительное место битвы вблизи истока Непрядвы, приблизительно в 50 км от общепринятого[44].
Указанная локализация позволяет «снять» отмеченные выше противоречия. Сразу же отыскивается место засадного полка. По мнению С.Н. Азбелева, речь должна идти о существующем и поныне дубовом лесе к северу от Богородицка, площадью около 20 км². Он обозначен не только на современных картах, но и на планах Генерального межевания. Ныне расстояние от южной опушки этого леса до верховьев Непрядвы – 25 км. Но в древности расстояние могло быть существенно меньше, так как южные участки леса, вероятно, были вырублены в ходе постройки примыкающего к нему вплотную с юга города Богородицка. Решается вопрос с преследованием воинов Мамая. Расстояние от верховьев Непрядвы до реки Красивая Меча составляет примерно 20 км. Его вполне возможно было преодолеть и вернуться обратно за пять часов.
Но самое главное – данная локализация указывает на так долго ускользавшие от археологов могилы погибших в сражении. Согласно «Сказанию», великий князь Дмитрий для погибших «повеле ямы копати великие на превысоцем месте, и всех ям копаша 300 000»[45]. Это свидетельство дает прямое указание на местонахождение могил. Обратившись к археологической карте Тульской области, находим соответствующие объекты. Первым наше внимание привлекает грунтовый могильник близ деревни Баташевка на мысу правого коренного берега Красивой Мечи при устье оврага, к северу от последнего. На пашне, на площади около 50х30 м, на высоте около 25 м над рекой были найдены фрагменты человеческих костей. Еще один грунтовый могильник, предположительно обнаруживается на высоте более 35 м над Красивой Мечой около деревни Солодилово (Зайчовка). Наконец, третий грунтовый могильник находится рядом с деревней Юдинка на правом склоне Орешинского оврага, спускающегося к долину Красивой Мечи. Его размеры составляют около 160х60 м, а сам могильник лежит на высоте 25–35 м над рекой. На пашне были обнаружены многочисленные остатки разрушенных человеческих скелетов со следами гробовищ[46]. Данный факт делает необходимым проведение археологических работ на данных памятниках, что особенно важно в преддверии 650-летнего юбилея битвы, которое будет отмечаться в 2030 году.
[1] Афремов И.[Ф]. Куликово поле с реставрированным планом Куликовской битвы в 8-й день сентября 1380 года. Отрывок из Исторического обозрения Тульской губернии. М., 1849.
[2] Масловский Д.Ф. Из истории военного искусства в России // Военный сборник. 1881. № 8. С. 212.
[3] Повести. С. 75.
[4] Повести. С. 169–170
[5] Голицын Н.С. Русская военная история. Ч. 1. СПб., 1877; Луцкий Е. Куликово поле // Исторический журнал. 1940. № 9. С. 44–54; Карасев А.В., Оськин Г.И. Дмитрий Донской. М., 1950; Строков А.А. История военного искусства. Т. 1. Рабовладельческое и феодальное общество. М. 1955; Ашурков В.Н. На Куликовом поле. Тула, 1967.
[6] Разин Е.А. История военного искусства. Т. 2. История военного искусства VI–XVI вв. СПб., 1999. С. 271–273, 387.
[7] Урланис Б.Ц. Войны и народонаселение Европы. М., 1960. С. 38–39.
[8] Селезнев Ю.В. Мобилизационный потенциал Руси в конце XIV – начале XV в. (к постановке проблемы) // Н.И. Троицкий и современные исследования историкокультурного наследия Центральной России. Т. II. История, этнография, искусствоведение. Тула, 2002. С. 45–51; Бескровный Л.Г. Куликовская битва // Куликовская битва. М., 1980. С. 226.
[9] Александровский А.Л. Палеопочвенные исследования на Куликовом поле // Куликово поле. Материалы и исследования. М., 1990. С. 60–70.
[10] Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII–XV вв. Л., 1976. С. 296–297.
[11] Шахмагонов Ф.Ф. Куликовская битва русского народа. Опыт реставрации исторического события // Бригантина. Сборник рассказов о путешествиях, поисках, открытиях. М., 1980. С. 11–13.
[12] Кирпичников А.Н. Военное дело на Руси в XIII–XV вв. Л., 1976. С. 16; Амелькин А.О., Селезнев Ю.В. Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков. М., 2010. С. 29.
[13] Пенской В.В. Возвращаясь к вопросу о численности русской рати на Куликовом поле // Археология евразийских степей. 2020. № 6. С. 337–350.
[14] Пенской В.В. О численности войска Дмитрия Ивановича на Куликовом поле // Военное дело Золотой Орды. Проблемы и перспективы изучения. Материалы круглого стола, проведенного в рамках международного Золотоордынского форума, Казань, 30 марта 2011 г. Казань, 2011. С. 157–161; Булычев А.А. Живые и мертвые. Численность и погребение павших на Куликовом поле // Родина. 2010. № 8. С. 11–12.
[15] Чеботарев А. В поисках Куликова поля [беседа с руководителями Верхне-Донской археологической экспедиции Государственного Исторического музея] // Нескучный сад. 2005. № 4 (15). С. 95–96.
[16] Кузьмин А.В. Куликовская битва 1380 // Большая российская энциклопедия. Т. 16. М., 2010. С. 295.
[17] Фехнер М.В. Находки на Куликовом поле. К вопросу о месте битвы 1380 года // Куликово поле: материалы и исследования. М., 1990. С. 72; Каталог реликвий Донского побоища, найденных на Куликовом поле. К 625-летию Куликовской битвы. М., 2005.
[18] Известия. 1984. 28 августа.
[19] Тухтина Н.В. Работы на Куликовом поле // Археологические открытия. 1980. М., 1981. С. 85
[20] Изюмова С.А. Могильник у села Монастырщина Тульской области // Куликово поле. Материалы и исследования. М., 1990. (Труды ГИМ. Вып. 73). С. 82–85; Гоняный М.И. Поселение древнерусского времени Монастырщина III на верхнем Дону // Там же. С. 86–96.
[21] Медведев Ю. Тайна Куликова поля. К ее разгадке вплотную подошли физики и археологи // Российская газета. 2006. 21 октября; Моисеенко А. Странные аномалии поля Куликова. Ученые, похоже, нашли братские могилы воинов, павших в знаменитом сражении // Комсомольская правда. 2006. 29 ноября.
[22] Носовский Г.В., Фоменко А.Т. Новая хронология и концепция древней истории Руси, Англии и Рима. Факты. Статистика. Гипотезы. Т. 1–2. М., 1995.
[23] Кучкин В.А. Новооткрытая битва Тохтамыша Ивановича Донского (он же Дмитрий Туйходжаевич Московский) с Мамаем (Маминым сыном) на московских Кулижках // Мифы «новой хронологии». Материалы конференции на историческом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова 21 декабря 1999 года. М., 2001. С. 30–41 (Опубликовано также: Отечественная история. 2000. № 4. С. 9–16).
[24] Повести о Куликовской битве. М., 1959. С. 74–75, 106, 152–153 (Далее: Повести).
[25] Бескровный Л.Г. Куликовская битва // Куликовская битва. Сб. статей. М, 1980. С. 235.
[26] Моисеев Д.А. К вопросу о построении русских войск на Куликовом поле // Вестник Санкт-Петербургского университета. 2007. Сер. 2. Вып. 1. С. 3–7.
[27] Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. Т. 1. Ч. 1. М., 1989. С. 1749.
[28] Флоренский К.П. Где произошло Мамаево побоище? // Природа. 1984. № 8 (828). С. 41–47.
[29] Повести. С. 14.
[30] Шахмагонов Ф.Ф. Куликовская битва русского народа. Опыт реставрации исторического события // Бригантина. Сборник рассказов о путешествиях, поисках, открытиях. М., 1980. С. 11–13.
[31] Повести. С. 70–71, 102–103, 149–150.
[32] Словарь русского языка XI–XVII вв. Вып. 4 (Г – Д). М., 1977. С. 379–380.
[33] Рудаков В.Н. «Духъ южны» и «осьмый час» в «Сказании о Мамаевом побоище» // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 9. М., 1998. С. 135–157; Он же. Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII–XV в. М., 2014. С. 179–200; Кириллин В.М. Таинственная поэтика «Сказания о Мамаевом побоище». М., 2007.
[34] Максимов В.И. «Дух южны» и «час осмы» в «Сказании о Мамаевом побоище» – мистика или реальность? (заметки о диспозиции войск в ходе сражения на поле Куликовом) // Университетский историк. Вып. 4. СПб., 2007. С. 5–35.
[35] Повести. С. 135.
[36] Книга Большому чертежу. М.; Л., 1950. С. 59, 116–118.
[37] Кузнецов О.Ю. Локализация ареала топонима «Куликово поле» по русским позднесредневековым источникам // Тульская старина. Историко-краеведческий альманах. Кн. 1. Тула, 2017. С. 14–28.
[38] Полное собрание русских летописей. Т. VI. Вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М., 2000. Стб. 463; Т. IV. Ч. 1. Новгородская четвертая летопись. М., 2000. С. 318.
[39] Там же. Т. III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 376.
[40] Там же. Т. XVIII. Симеоновская летопись. М., 2007. С. 129; Т. XV. Рогожский летописец. Тверской сборник. М., 2000. Стб. 139.
[41] Там же. Т. XLIII. Новгородская летопись по списку П.П. Дубровского. М., 2004. С. 134.
[42] Там же. Т. III. С. 97, 339, 457; Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 3. СПб., 1903. Стб. 1292.
[43] Книга Большому чертежу. М.; Л., 1950. С. 59.
[44] Азбелев С.Н. География сражения на Куликовом поле // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2013. № 3. С. 4–5; 2013. № 4. С. 12–20.
[45] Повести. С. 202. Выделено нами. – Авт.
[46] Археологическая карта России. Тульская область. Ч. 2. М., 2002. С. 55. № 942 (81); С. 62–63. № 991 (50); С. 66. № 1007 (57).