Искусство предвидеть: о решениях советского руководства накануне и в начале Великой Отечественной войны

Исаев Алексей Валерьевич,

кандидат исторических наук, 

старший научный сотрудник Института военной истории 

Министерства обороны Российской Федерации,

член Научного совета Российского военно-исторического общества

Искусство предвидеть: о решениях советского руководства 

накануне и в начале Великой Отечественной войны

1941 год остается незаживающей раной истории отечества, несмотря на то, что минуло уже 80 лет. С одной стороны – это катастрофа, с другой – чудо остановленного «блицкрига», доселе перемалывавшего одну европейскую страну за другой. Помимо повторяющегося на разные лады вопроса «Как случилась трагедия лета 41-го с колоссальными потерями людей и техники?», возникает еще один: «Как стране удалось удержаться на краю пропасти?».

Разумеется, речь идет о реальной стране, а не о виртуальном ее образе. В виртуальном мире СССР это вооруженный до зубов монстр (причем считать предпочитают только танки и самолеты), в любой момент готовый дать отпор любому врагу: «Вы нам только шепните, мы на помощь придем». В реальном мире СССР был вчерашней аграрной страной, сделавшей рывок, но с ворохом проблем, оставшимися от рывка. Когда танков было много, но не все они обладали требуемой надежностью, когда у новейших самолетов отказывало вооружение и для них не успевали готовить пилотов, когда производство боеприпасов катастрофически не поспевало за производством орудий, когда орудия обеспечивались в качестве тягачей сельскохозяйственными тракторами и перемещались со скоростью пешехода. Одним словом, впечатляющие успехи соседствовали с не менее впечатляющими провалами.

Конечно, достижения индустриализации и предвоенного военного строительства в СССР отрицать нельзя. Проблема была в противнике. Никакая другая армия мира в тот момент не могла осуществить вторжение в СССР с той же эффективностью, с которой это сделал вермахт. Любую другую армию мира надолго остановили бы крепкие доты приграничных укрепрайонов. Любые другие ВВС не смогли бы провести столь широкомасштабную и результативную операцию по уничтожению авиации противника на аэродромах. Для этого были нужны, в частности, высокие темпы боевых вылетов, немыслимые без эффективного и развитого аэродромного обслуживания. Никакая другая армия мира не могла справится с толстой броней новых танков КВ и Т-34 высокотехнологичными подкалиберными снарядами с сердечниками их сверхпрочного вольфрамового сплава. При этом немцы даже придерживали и не использовали другую свою новинку – кумулятивные боеприпасы, также являвшиеся продуктом тогдашних высоких технологий, доступных далеко не всем. Например, в СССР в 1941 г. просто не было мощностей для производства взрывчатых веществ для таких снарядов.

Однако столь же бессмысленно отрицать достаточно серьезные промахи советского руководства. Достаточно дать слово документам. В январе 1941-го заместитель начальника Управления вооружения наземной артиллерии ГАУ Красной Армии М.В. Бушмелев подал наркому государственного контроля Л.З. Мехлису докладную записку с убийственными словами: «...достаточно элементарного анализа итогов работы промышленности по мобилизационному плану в конце 1939 г., чтобы установить, что реальной подготовки промышленности к войне не проводилось и программы развертывания промышленности (т. е. мобилизационного плана) не было». Вот так просто и безыскуственно: основополагающей вещи не было. Г.К. Жуков, кстати, осторожно об этом писал в своих мемуарах. Вообще «Воспоминания и размышления» – это очень честная и жесткая книга для тех, кто умеет читать между строк.

«Может быть, и плана отражения агрессии, плана первой операции не было?» – спросит дотошный читатель. Относительно планов, с которым советские корпуса, дивизии и армии вступили в утро 22 июня 1941 г. можно сказать, что они не отвечали конкретной сложившейся в первые часы войны обстановке. Основные на тот момент для дивизий и армий планы прикрытия предполагали паузу от момента фактического начала военных действий до вступления в бой главных сил сторон. В таком сценарии развития событий подъем по тревоге и марш к границе для занятия заданных широких полос обороны оказался бы вполне соответствующим обстановке.

Можно ли записать неверный сценарий вступления в войну в список промахов? И да, и нет, как ни парадоксально это прозвучит. Сценарий соответствовал тогдашним представлениям о начальном периоде войны, но был завязан на политическое решение. Только силами особых (приграничных) военных округов задача отражения удара вермахта была принципиально нерешаемой. Дивизии армий прикрытия могли выстроить только нитку с плотностью 30 км на одно соединение вдоль границы при уставном нормативе 10–12 км без учета резервов. Приведение войск в готовность и занятие позиций на границе выше этого норматива в 30 км прыгнуть не позволяло. Такая плотность построения силы вторжения в июне 1941 г. остановить не могла. Утверждающие обратное или некомпетентны в военных вопросах или лукавят. На уставной норматив или близко к нему можно было выйти только после переброски в особые округа войск из глубины страны, что было немыслимо без политического решения. Масштабные перевозки, в предельном варианте с объявлением мобилизации могли заставить потенциального противника отреагировать, даже если он изначально не планировал воевать.

Здесь мы вплотную подходим к теме искусства предвидеть, вынесенного в заголовок этой статьи. Проблема заключалась в необходимости принятия решения в неопределенной и не дающей однозначного ответа обстановке. Сегодня, задним числом, мы считаем смехотворными опасения начать войну, «не поддаваться на провокации». Однако для СССР в военно-экономических реалиях 1941 г. начало войны уже летом того же года было крайне нежелательным. Вооруженные Силы находились в разгаре реорганизации, промышленность вытягивали на нужный уровень производства пороха, боеприпасов и самолетов новых типов. Крайне желательным для СССР был перенос момента столкновения с Германией на 1942 г. В тот момент он казался вполне реальным. Тем более, что Р. Зорге и другие разведчики докладывали о сокрушении Англии как необходимой вводной для последующих шагов Третьего Рейха. Казалось, что время есть. Ошибочность этого мнения стала очевидна уже в июне 1941 г., когда любые меры, в том числе перевозки войск из внутренних округов уже запаздывали. Здесь высшее руководство страны и И.В. Сталин в первую очередь, что приходится сегодня признать, не проявило политической, именно политической прозорливости. Предвидения и прозорливости именно в смысле принятия правильных решений в неопределенной обстановке.

Однако точно так же надо признать, что означенная политическая прозорливость была проявлена как до, так и после роковой весны и начала лета 1941 г. Во-первых, несмотря на шок первых дней войны, принимаются дальновидные и по сути своей спасшие страну решения о новых формированиях стрелковых, кавалерийских дивизий и артиллерийских полков. Процесс был запущен заранее с временным лагом на боевую подготовку.

Уже 8 июля 1941 г. начинают формироваться 56 стрелковых дивизий по постановлению Государственного комитета обороны №48сс. Это 622 409 человек. За ними последовали 85 стрелковых дивизий, сформированных по постановлению ГКО от 11 августа 1941 г. №459сс, что дало еще 964 656 человек, вооруженных и обученных. Уже осенью последовал рывок в лице 75 стрелковых бригад, сформированных согласно постановлений ГКО №796 от 14 октября и № 810 от 18 октября 1941 г. Для их формирования использовались кадры Военно-морского флота и военных училищ. Именно бригады стали заслоном на последнем рубеже у Яхромы под Москвой в составе 1-й ударной армии В.И. Кузнецова в конце ноября и в начале декабря 1941 г. Помимо этого с 1 августа по 31 декабря 1941 г. на фронт было отправлено 760 589 человек в составе вооруженных маршевых рот.

Новые соединения встали стеной у стен Москвы, спасли Ленинград контрнаступлением под Тихвином и Старой Руссой, отбили Ростов в ноябре 1941 г. и вообще повернули ход боевых действий вспять. Симметричные решения о новых формированиях в Берлине своевременно приняты не были, невзирая на всю очевидность срыва первоначального плана войны с Советским Союзом и появление на фронте не входивших в планы Гальдера и Браухича советских дивизий. Если в СССР решение принимается уже 6 июля 1941 г., то в Германии каких-то ответных шагов не было принято ни в августе, ни в сентябре 1941 г. Потом, в 1944–1945 гг., вермахт будет бросать на фронт наспех сформированные дивизии и батальоны, но будет уже поздно.

В чем же была проявлена прозорливость до весны 1941 г.? Один из ответов на вопрос о том, как удалось устоять под ударами вермахта, лежит в плоскости военно-экономической и перспективного стратегического планирования. Несмотря на всю тривиальность этой мысли, фундамент успеха и поражения закладывается чаще всего задолго до битвы. Примеров тому множество. Победа англичан в Битве за Британию и неуспех в этом воздушном сражении ведомства Германа Геринга были предопределены годами развития техники и технологии, выбором моделей развития ВВС задолго до того, как первые бомбы упали на Лондон. Немцы тогда не справились не столько с летчиками, сколько с системой управления британской ПВО, построенной не за один день.

Точно такой же пример дает нам история 1941 г. Да, очень многое зависело от тех людей, которые принимали бой жарким летом у границы, на подступах к Смоленску, Киеву, на Лужском рубеже и на полях Подмосковья. Однако в XX веке армия сражается, если есть чем сражаться: пушки, пулеметы, снаряды и патроны, танки и авиация. Для производства всего этого нужен металл, нужна энергия и рабочие руки. Когда Гитлер безапелляционно разворачивал на Киев танки Гудериана, он считал ходы куда дальше «быстрого Гейнца». Окружение под Киевом означало открытый для немецких танков путь на Донбасс, где добывался уголь и выплавлялась сталь. Более того, на момент поворота 2-й танковой группы на юг, советская металлургия уже оказывалась на голодном пайке ввиду потери Кривого Рога. Утрата Донбасса должна была стать смертельной для советской экономики. Однако этого не произошло и правильный ответ на вопрос «почему» заставляет отмотать время назад от рокового сентября 1941 г.

На фоне «военной тревоги» 1927 г. разгоралась дискуссия о размещении новых предприятий угольной и металлургической промышленности. Тогда Германия даже не числилась в ряду потенциальных противников СССР. Врагом номер один были лимитрофы при поддержке великих держав. Рабоче-Крестьянская Красная Армия тогда, в 1927 г., была слаба и даже небоеспособна, потеря территорий подразумевалась как само собой разумеющееся. Требовались решения, причем довольно рискованные, идущие вразрез с простыми экономическими расчетами. Группа экономистов под руководством профессора Якова Диманштейна из специальной комиссии по металлу при Госплане Украинской ССР убеждала с цифрами в руках и с отсылками к мировому опыту, что металлургическое производство на Урале и Сибири экономически невыгодно. Диманштейн писал: «Всякая концепция создания на Урале металлургии, работающей на сибирском топливе, представляется бесконечно вредной…». Месторождение высокосортной железной руды у горы Магнитной было известно еще с XVIII века, но разработка его практически не велась. Для выплавки стали нужен был уголь, а его надо было возить к Магнитной горе за 2000 километров, ближайшее месторождение было в Кузнецке. При этом уголь Кузнецкого бассейна обладал отличными характеристиками именно для металлургического производства. Его даже называли «природный кокс». Мощность пластов Кузнецкого бассейна превышала Донбасс, но освоение этих богатств в Российской империи практически не велось. Центром металлургии и угольной промышленности оставался юг страны. Экономический риск перевешивал возможные стратегические дивиденды.

Однако в реалиях 27-го года скептики оказались в меньшинстве. Удешевление железнодорожных перевозок сжимало 2000 верст от Кузнецкого бассейна до горы Магнитной. Урал был в глубине страны, и это было немаловажным фактором, прибавлявшим решимости руководству страны идти на экономический риск. Формально строительство Магнитогорского металлургического завода запустили в январе 29-го. Начиналось же всего с трех сотен рабочих в марте 29-го. Вскоре была протянута железнодорожная ветка и работа пошла быстрее. «Магнитка» стала легендой и всесоюзной стройкой. Для проектирования и консультаций привлекались иностранные специалисты, тем более во времена Великой депрессии в них недостатка не было. Магнитка строилась в рекордные сроки, когда осенью и зимой дни стали совсем короткие строительную площадку освещали прожекторами, продолжая работать. По плану завершение строительства планировалось в 34-м, но первый металл Магнитка дала с опережением, в феврале 32-го. К 1936 г. Магнитка давала пятую часть всего металла страны. Рискованный проект, как сейчас бы сказали, «взлетел».

При всем своем масштабе и известности Магнитка была только началом гигантского строительства. В единой системе Урало-Кузбасского промышленного центра проектировался еще один завод: вагоностроительный. Индустриализация страны была немыслима без модернизации транспорта. Если по меркам Восточной Европы вагонный парк СССР еще выглядел приемлемо, то по общемировым меркам он устарел. Решено было строить в Нижнем Тагиле новое предприятие, изначально основанное на новых принципах производства и новейших технологиях. Так рождался будущий Уралвагонзавод. Предприятие должно было выпускать только новейшие сварные четырехосные вагоны, вместо двуосных «теплушек» – самого ходового вагона в стране. Главный вагоносборочный конвейер был запущен в октябре 36-го года. Однако адаптация заокеанских методов производства шла медленно. В некоторых случаях, чего греха таить, американцы продали устаревшие или неполные версии технологических процессов. Сам по себе конвейер требовал жесточайшей дисциплины производства и ритмичного поступления узлов и деталей. При малейших сбоях он останавливался. В итоге сборочные линии УВЗ постоянно простаивали, а вагоны доделывались не на конвейере, а рассованные по всему предприятию. Завод словно ждал своего часа. Он наступил в 1941 году.

Во-первых, будем честны: никакого действующего плана эвакуации промышленности в сейфах у сталинских наркомов попросту не было. Последнее, достаточно формальное изменение в эвакуационные планы вносилось в 1937 г., а с тех пор развитие промышленных предприятий в СССР шагнуло далеко вперед. Однако в глубине страны, в Сибири и на Урале были заводы, способные принять на свои площади людей и оборудование из европейской части СССР. Уралвагонзавод стал новым домом для харьковского завода №183, главного предприятия по производству танков Т-34.

 В центр Харькова немецкая пехота ворвалась уже 24 октября 1941 г. С завода №183 вывезли в Нижний Тагил примерно половину инженерных кадров и лишь 15% рабочих. Всего же на Уралвагонзавод прибыло с трех (№75, №183 и ХТЗ) харьковских предприятий 1 500 вагонов с оборудованием. Много? Смотря с чем сравнивать. По планам только с одного завода №183 должны были вывезти 2 100 вагонов. Главный конструктор завода №183 А.А. Морозов в 1942 г. без церемоний писал, что «не располагает целиком и полностью тем оборудованием, которым завод располагал на старой площадке». Однако мощности Уралвагонзавода были тем спасительным ресурсом, который позволял гнать на фронт сотни и тысячи «тридцатьчетверок».

Все это не имело бы никакого смысла без Магнитки и металла для производства танков, а также накопленного в стране научного потенциала. При помощи бригад опытных инженеров и металлургов из Ленинградского НИИ-48, Магнитогорский и Кузнецкий Металлургические Комбинаты, не имевшие ранее никакого опыта по изготовлению брони, развертывают массовое ее производство. Причем на ходу была разработана новая рецептура брони, со сниженным содержанием дефицитных легирующих добавок. Еще одним «ходом конем» стало производство литой брони, освоенное еще до войны и «выстрелившее» в критические моменты 1941-1942 гг. Литье позволяло экономить дефицитную катанную броню и не менее дефицитные электроды для ее сварки. Литые башни надолго стали даже своего рода «визитной карточкой» советского танкостроения.

По существу, танки с литыми башнями стали последним козырем страны в условиях кризиса военного строительства и производства. Одной из самых тяжелых потерь 1941 г. была утрата СССР мощностей по производству пороха. Оказались потеряны пороховые заводы в Шостке, Петровеньках, Шлиссельбурге, Каменск-Шахтинском. Был демонтирован и фактически надолго выведен из строя из-за приближения немцев завод в Алексине. Результаты потери мощностей по производству пороха не замедлили сказаться на общих объемах его производства, несмотря на мобилизацию промышленности. К 1942 г. выбыли 62 % имевшихся перед войной мощностей производства порохов. Достаточно сказать, что за 1942 г. порохов всех типов в СССР было произведено 67 698 тонн, а в Германии – 146 563 тонны, более чем вдвое больше. Поставки по ленд-лизу в 1942 г. были мизерными и составляли лишь 5,5 % производства пороха в СССР. Все это привело к существенному отставанию Советского Союза в количестве произведенных и израсходованных артиллерийских выстрелов, прежде всего, крупных калибров.

Асимметричным ответом на этот дисбаланс стали именно танки. На выпуск танков можно было переориентировать вагоностроительные, судостроительные и автомобильные заводы. Именно это и было сделано. В СССР тесно переплетались два процесса: эвакуации и мобилизации. Танки Т-34 выпускались на вчерашнем вагоностроительном Уралвагонзаводе, судостроительном заводе №112. Промежуточное положение в этом списке занимает Сталинградский тракторный завод, переориентированный на танки незадолго до войны. Тяжелые танки КВ выпускались на вчерашнем гиганте тракторостроения в Челябинске. Все это происходило при некотором вливании на эти предприятия эвакуированных станков и кадров. С точки зрения требовавшихся ресурсов, в том числе в денежном исчислении, танки были практически оптимальной продукцией для пережившей потерю значительных мощностей советской промышленности. Даже в мелочах: танковые боеприпасы были наиболее простыми и хорошо отработанными с точки зрения порохового производства (в отличие от куда более проблемных боеприпасов тяжелой артиллерии).

Впрочем, следует заметить, что танковый парк тоже требовал частичек тогдашнего «хайтека». Таковыми были, например, бронебойные снаряды к 76-мм пушкам. До войны план производства бронебойных снарядов стабильно проваливали. В 1941 г. ставка на уральские заводы тоже не дала искомого результата. Однако Москву удержали и именно московские заводы стали неиссякаемым источником работоспособных бронебойных снарядов, исправно поражавшими немецкие «панцеры». Это было реальным достижением: в Германии производство 75-мм бронебойных снарядов тоже наладили далеко не сразу и до 1943 г. недостаток выпуска бронебойных снарядов немцы компенсировали кумулятивными, менее эффективными в реалиях того времени.

Все это было немыслимо без дальновидных и экономически рискованных решений еще 1920-1930-х годов. Заблаговременное развитие промышленности Урала и Сибири давало ту базу, без которой была немыслима эвакуация. Можно эвакуировать станки, но невозможно взять из воздуха электроэнергию для них. Электростанции, в свою очередь, не появляются по щелчку пальцев, пусть даже из высокого кремлевского кабинета.

История XX века и история 1941 года, в особенности, учит нас тому, что нет людей, никогда не совершавших ошибки и не допускавших просчетов. Политическое и военное противостояние по своему характеру – это двусторонний процесс, и ходы противника могут оказываться неожиданными и приводящими к катастрофическим последствиям. Выигрывал и побеждал тот, у кого просчетов было меньше, а дальновидных решений больше.