День Подвига. Битва за Будущее…
Черняховский Сергей Феликсович,
доктор политических наук, профессор,
действительный член Академии политических наук,
член Научного совета Российского военно-исторического общества
День Подвига. Битва за Будущее…
Иди, любимый мой, родной!
Суровый день принес разлуку...
Враг бешеный на нас пошел войной.
Жестокий враг на наше счастье поднял руку.
Иди, любимый мой, иди, родной!
Враг топчет мирные луга,
Он сеет смерть над нашим краем,
Иди смелее в бой, рази врага!
Жестокий дай отпор кровавым хищным стаям.
Иди смелее в бой, рази врага!
Вопрос не в том, готов ли ты к началу войны, а в том, готов ли ты в ней победить. Равно как и вопрос не в том, чем война начинается, вопрос в том, чем она заканчивается.
22 июня – день безусловной трагедии. Открыто оспорить трагичность этого дня не смеет никто. Хотя есть те, кто хотел бы этот день превратить в день обвинения. И не потому, что они хотели бы определить виновных, а потому, что слишком не любят как страну, которую должны были бы считать своей Родиной, так и тот строй, который существовал в ней во времена Великой Отечественной войны.
В их вопросах о том, почему эта война началась с поражений, – не боль за погибших и не возмущение национального достоинства. В них – отчаяние несбывшейся надежды и досады на то, что первые поражения страны и строя в итоге обернулись его колоссальной Победой. Что этот день стал не днем начала крушения СССР, а днем начала Великого Подвига и восхождения к вершинам могущества, которых никогда ранее не достигала Россия.
Они постоянно поднимают вопрос о причинах первых неудач.
О том, почему война началась неожиданно.
О том, почему страна оказалась ни в психологическом, ни в военном отношении к войне не готова.
О числе потерь и «цене Победы».
Но им все это нужно лишь для того, чтобы увидеть то, в чем страна оказалась слаба, и не дать людям вспоминать о том, в чем она была сильна. Ведь даже вопрос, почему за Победу пришлось платить ту огромную цену, им нужен только чтобы не дать задуматься: а почему страна, понесшая подобные потери и в целом потерявшая больше, чем ее противник, – оказалась победителем. И вышла из войны чуть ли не более сильной, чем вступила в нее.
Потому что именно этот вопрос и этот ответ для них страшны: им страшно напоминание о том, что смыслы, которыми живет народ, могут оказаться сильнее самой по себе стали, танков, авиации:
«Насилье точит сталь,
Но сталь его не вечна,
А ты душою крепче стали стань!
Когда чиста душа,
А цели человечны –
Рука крошит отточенную сталь».
(А. Дидуров)
Они задают свои вопросы для того, чтобы народ не задумался о других.
Почему, оказавшись не готовой к войне, страна ответила на первый натиск таким ударом, что в дневнике начальника штаба Верховного командования сухопутных войск гитлеровского вермахта появились следующие записи:
22 июня: «Наступление германских войск застало противника врасплох… После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям…»
23 июня: «На юге русские атаковали в Румынии наши плацдармы на реке Прут и произвели ряд разведывательных поисков из района Черновиц против румынской кавалерии».
24 июня: «В общем, теперь стало ясно, что русские не думают об отступлении, а, напротив, бросают все, что имеют в своем распоряжении, навстречу вклинившимся германским войскам <…> Наличие многочисленных запасов в пограничной полосе указывает на то, что русские с самого начала планировали ведение упорной обороны пограничной зоны и для этого создали здесь базы снабжения».
25 июня: «Оценка обстановки на утро в общем подтверждает вывод о том, что русские решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных участках фронта, где их вынуждает к этому сильный натиск наших наступающих войск».
26 июня: «Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери. У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство…»
29 июня: «На фронте группы армий «Юг» все еще продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение… Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно… В тылу 1-й танковой группы также действуют отдельные группы противника с танками, которые даже продвигаются на значительные расстояния… Обстановка в районе Дубно весьма напряженная… В центре полосы группы армий «Центр» наши совершенно перемешавшиеся дивизии прилагают все усилия, чтобы не выпустить из внутреннего кольца окружения противника, отчаянно пробивающегося на всех направлениях…».
30 июня: «На фронте группы армий «Центр» часть… группировки противника прорвалась между Минском и Слонимом через фронт танковой группы Гудериана… На фронте группы армий «Север» противник перешел в контратаку в районе Риги и вклинился в наше расположение… Отмечено усиление активности авиации противника перед фронтом группы армий «Юг» и перед румынским фронтом…».
Почему при внезапном нападении и при распущенной на отпуск значительной части офицерского корпуса Красная Армия чуть ли не с первого дня войны перешла к постоянным атакам на противника, с первого дня выбивая тот его потенциал, который по планам должен был привести его к победе в блицкриге? А контратаки шли постоянно – на удар действительно ответили ударом – и заставившим содрогнуться вермахт.
Да, к войне оказались не готовы. А кто был готов? Польша, проведшая мобилизацию за несколько месяцев до немецкого вторжения? Франция, армия которой в ходе «странной войны» полгода простояла на позициях, играя в волейбол? Англия с ее бесславной эвакуацией в Дюнкерке? Или США были готовы к удару в Пирл-Харборе?
Вообще в большинстве случаев война начинается неожиданно для одной из сторон, даже если она к ней долго готовится. Если на то пошло, Россия не была готова ни к Северной войне, ни к войне 1812 года, ни к войне 1914 года.
Вопрос вообще не в том, готов ли ты к началу войны. Вопрос в том, готов ли ты в ней победить. Равно как и вопрос не в том, чем война начинается, вопрос в том, чем она заканчивается.
Страна знала, что война будет. Страна к ней готовилась. Вооруженные силы за два с половиной военных года увеличились с 800 тысяч человек до 6 миллионов. Но в основном в июне 1941 года это были не только не имевшие боевого опыта солдаты – но и в значительной степени необученные или недоученные. Или обученные на той технике, которую как раз в 41-м начали активно заменять на новую. Ведь дело было даже не в том, сколько Т-34 успели, а сколько не успели поставить в войска – дело было в том, сколько механиков успели переучиться на новых танках.
Врага, имеющего двухлетний боевой опыт, встретила в массе своей необученная армия. И вопрос не столько в том, почему она оказалась недоученной и не переученной, а в том, как эта необученная армия смогла сначала ответить мощным контрударом, а потом в считанные недели выбить рассчитанный на будущее потенциал противника. Немецким танкам противостояли люди, значительная часть которых в жизни не видела трактора. И вопрос не в том, почему многие из них бежали при виде этих танков – вопрос в том, как им удавалось эти танки уничтожать.
23 июня – контрнаступление Красной Армии под Луцком, Шауляем, Гродно.
24 июня - 2-й день контрударов Красной Армии на шяуляйском и гродненском направлениях, 2-й день танкового сражения в районе Луцк — Броды — Ровно.
25 июня – 3-й день контрударов Красной Армии на шяуляйском и гродненском направлениях. 3-й день танкового сражения в районе Луцк – Броды – Ровно.
Военно-воздушные силы Северного фронта и авиационные части Северного и Краснознаменного Балтийского флотов одновременно атаковали 19 аэродромов Финляндии, на которых сосредотачивались для действий по нашим объектам соединения немецко-фашистской и финской авиации. Произведено 250 вылетов.
26 июня – 4-й день танкового сражения в районе Луцк – Броды – Ровно. Авиация дальнего действия ВВС РККА нанесла бомбовые удары по Бухаресту, Плоешти и Констанце.
27 июня – 5-й день танкового сражения в районе Луцк – Броды – Ровно.
28 июня – 6-й день танкового сражения в районе Луцк – Броды – Ровно. 4000 танков сошлось в бою.
29 июня – 7-й день танкового сражения в районе Луцк – Броды – Ровно. Сорвано движение вермахта на Киев и Смоленск, сорваны планы занять их в первую неделю войны.
Говорят, что в Австралии потомки имеющих боевые награды имеют право носить их после смерти родителей. Чтобы помнили, что они – наследники подвигов и имеют право ими гордиться. И это – правильно. Может быть, нужно, пусть и с запозданием на десятилетия, ввести такой порядок и у нас? Чтобы люди помнили – это их подвиг. Не только их страны и их народа – но и их семьи. И на вкрадчивый вопрос иного провокатора: «А давайте задумаемся, нужна ли нам была такая победа, да и победа ли это?» – отвечали не растерянным недоумением: «То есть как?», – а так, как надо отвечать на такие вопросы – ударом в зубы!
Потому что не только 9 Мая – но и 22 июня – это день Подвига, а не день поражения. День, когда страна приняла удар, сдержала – и начала свой путь к Берлину. 9 Мая не существует без 22 июня. И умение держать удар – не менее важно, чем умение побеждать. Одно начинается с другого. И одно – недостаточно без другого. Потому что немцы тогда тоже умели побеждать. Но, как оказалось, – не умели держать удар.
А мы – умели. И кстати, держим его и сегодня – уже в новой войне.
И сегодня большинство граждан считают, что СССР смог бы победить в войне против Германии, даже сражаясь в одиночку, без помощи союзников – против тех, полагающих, что без союзников мы бы не справились.
22 июня – это, конечно, день Памяти и Скорби. Но это – не День Поражения и Тоски. Это день, когда страна сдержала страшный удар. И встала, чтобы ответить на него. Это – День Подвига.
И сущностный вопрос не в том, почему оказались не готовы – а в том, почему сумели ответить ударом, от которого вермахт содрогнулся уже в первые недели. И почему победили…
И вообще, кто победил и что победили…
Сегодня, спустя 60 лет после Победы в величайшей из войн в истории человечества, мы по-прежнему либо не отвечаем, либо слишком мало задаемся вопросом как о субъекте, так и об объекте победы. Мы по-прежнему не отвечаем, кто, собственно, победил как в Великой Отечественной, так и во Второй мировой войне.
Известные политические силы, что вполне естественно, микшируют этот вопрос, трактуя его толи как победу России над Германией, толи, что отчасти ближе, а отчасти дальше от действительности – как победу стран антигитлеровской коалиции.
Ближе, поскольку затрагивается вопрос о мировой политической конфигурации противоборствующих даже не стран и мировых интересов, а проектов.
Дальше, потому что игнорируется вопрос о том, чей вклад в победу оказался решающим, уравнивает заслугу и честь между началами, внесшими абсолютно несопоставимый вклад в победу над общим противником.
Все разговоры о том, что тогда победил православный дух и исконная готовность русского человека к войне и жертве, не объясняют многие исторические факты. И тем более странны заявления иных быстро говорящих популярных комментаторов, утверждающих: дело в том, что на стороне России был Бог.
Только непонятно, в Первой мировой войне – он, стало быть, был против России, раз война закончилась так, как закончилась… То есть Бог в войне 1914 года был не на стороне России, а на стороне тех, кто выступал против войны… Подобные утверждения вызывают смех и представляются абсурдными.
Представляется, что прав Сергей Кургинян, когда предлагает для ответа на этот вопрос вспомнить итоги Первой мировой войны.
Действительно, тогда еще не обрушившаяся Российская Империя, во главе с, казалось бы, почитаемым самодержцем под малиновый звон колоколов вступила в схватку с полупарламентской, раздираемой борьбой политических фракций кайзеровской Германией.
Россия имела тогда на своей стороне все преимущества традиционалистского устройства. Единую, казалось бы, веру. Блестящее и мужественное офицерство, действительно ходившее в полный рост в штыковые атаки на немецкие батареи. Ходившее не сгибаясь, в полный рост, не вынимая сигар изо рта: и без единого выстрела бравшее, подчас, эти батареи. С началом войны страну охватил массовый патриотический подъем. Социальные конфликты на какой-то момент ушли в тень.
Германия, вялая и неотмоблизованная, воевала на два фронта, причем русский фронт был, при всей своей важности, второстепенным. Основные события и основная напряженность боев была, все же, на Западе.
На стороне России с самого начала сражались ведущие страны мира.
И Россия уже к 16 году явно проигрывала войну. И бесславно проиграла: уже к зиме 1916–1917 гг. в армии было полтора миллиона дезертиров. Офицерам было опасно заходить в солдатские окопы. Приказы не исполнялись. Это все – из документов того времени.
Списывать это на то, что войска были распропагандированы небольшой, в 25 тысяч человек, партией большевиков – единственной, последовательно выступавшей за поражение своего правительства – потрясающая наивность и непонимание сути происходивших процессов. Хотя бы потому, что большевики, имея активную поддержку среди рабочих, практически, до 1917 года, не имели поддержки в среде крестьянства, составлявшего подавляющее большинство армии.
Может кто-нибудь представить себе, чтобы власовцам удалось распропагандировать в 1941–1945 гг. Красную Армию и увлечь ее идеей повернуть штыки против Сталина? Попробовал бы кто заняться такой агитацией – не довели бы до Особого отдела…
Проходит 20 лет. Царь расстрелян. Колокола разбиты. Православные церкви в массе своей закрыты и снесены. Священники сосланы. Белое офицерство порублено красными шашками. Красное – в значительной степени расстреляно своими же.
Страна не готова к войне, несмотря на все предыдущие усилия. Промышленности, как воздух, необходимо от полугода до двух лет перестройки.
Советский Союз один держит огромный фронт против совсем другой Германии. Германии, которая накалена нацистской идеологией. Отмобилизовала народ. Сконцентрировала в своих руках промышленные ресурсы всей Европы. Гонит на фронт испанцев и румын, итальянцев и венгров. Немцы боготворят фюрера.
К концу войны на стороне Гитлера – почти миллионная власовская армия – это численность Квантунской армии Японии.
Ни один из будущих западных союзников не оказал Германии достойного сопротивления. Армии Запада бесславно рассеяны железным натиском вермахта.
И с первых дней войны вермахт терпит неудачи. В привычку вошло говорить о неудачах Красной Армии в 1941 году. Казалось бы – верно. Страшные потери. Сожжена основная часть авиации и большая часть бронетехники. Потери промышленности и населения – неописуемы. Враг доходит до Москвы, а 1942-м и до Сталинграда. Пал Киев и блокирован Ленинград.
Но не под Москвой и Сталинградом решена судьба войны. Ее в первые две недели боев решила истекающая кровью Красная Армия. Без танков и авиации, с потерянной артиллерией, с одними устаревшими трехлинейками и гранатами она в эти две недели день за днем выбивает у Германии потенциал возможной победы. Каждый день вермахт теряет больше техники и живой силы, чем он мог себе позволить, каждый день он теряет темп наступления, продвигается на меньшее число километров, нежели ему было предписано планами наступления.
На принципиальном уровне – война была проиграна Германией в первые две недели. Затем, а особенно – на исходе лета – победа СССР стала делом техники.
Вторая Мировая война не была войной наций и держав. Она была борьбой мировых проектов.
Четыре основные мировые идеологии: коммунизм (СССР), либерализм (США), консерватизм (Великобритания) и накаленный национализм (Германия) вступили в схватку по вопросу о проектном видении будущего мира.
Великая Отечественная война советского народа была не просто основным военным событием Мировой войны – она была ее принципиально качественной составляющей, включением коммунистического проекта в это соперничество. Именно она определила общую проектную составляющую противоборства.
Вторая мировая война шла в конфигурации союза либерализма, коммунизма и примкнувшего к ним консерватизма против общей проектной угрозы – накаленного германского нацизма.
Сами по себе либерализм и консерватизм были не в силах выиграть эту борьбу, что и показали события 1939–1941 годов.
Дело в том, что они олицетворяли статус-кво, олицетворяли привычный и комфортный для них мир, были мало способны к мобилизации. Германия противопоставила им накаленное видение будущего, противопоставила свое видение модернизации в виде контрмодерна.
Из сил, выступивших против него на защиту мира модерна, прогресса и всего вектора Возрождения и Просвещения, лишь коммунизм обладал своим, альтернативным нацизму видением фронтира, будущего мира, в котором было место не только привычному комфорту, но и подвигу, миру человека, у которого есть ценности большие, чем биологическая жизнь отдельного человека.
Националистический проект контрмодерна проиграл коммунистическому проекту сверхмодерна. Проиграл не только в военном, техническом и экономическом плане, но, в первую очередь, в проектном и мотивационном плане. Проиграл, в конечном счете, на функциональном уровне.
Гитлеризм дал своим сторонникам накаленную идею. Сильную идею. Он говорил: «Германия превыше всего! Миру предназначено служить Германии. Она установит новый порядок, и только она достойна возглавить мир. Место остальных – служить Германии, быть ее рабами». Поэтому, даже побеждая, он множил число своих противников. Даже те его сторонники в других странах, которые в принципе с симпатией относились к фашизму, на определенном этапе сталкивались с тем, что их место в этом порядке – в лучшем случае место при победителях.
Коммунизм дал своим сторонникам иную идею. Он сказал: «Мы предлагаем всем – свободу и справедливость! Свобода мира и справедливость для всех – превыше всего. Советский Союз – не новый господин, а освободитель. Не мир для него, а он – для мира. Место остальных – быть хозяевами своей судьбы, а место СССР – служить человечеству».
Можно, конечно, говорить о том, что Советский Союз имел в виду и предложить миру этот новый порядок свободы и справедливости, и намеревался, вполне искренне, научить мир правильно пользоваться этой свободой и установить справедливость в соответствии со своим пониманием.
Но Германия предлагала человечеству закрытую систему, СССР – открытую. Поэтому Германия множила своими победами своих противников, ее проект двигался с отрицательной экспонентой, а СССР даже своими поражениями множил число своих сторонников, его проект двигался в параметрах положительной экспоненты.
Гитлеризм говорил своим солдатам: «Идите и убивайте! Вы будете господами. Вы получите ферму на Украине, и славянские недочеловеки будут работать на вас и служить вам».
Функционально – это сильная идея. Она обещала тем, кто принимал ее, славу, процветание и счастье. Но в ней была очень серьезная функциональная слабость. Она обещала только то, что можно использовать при жизни. За нее можно убивать, но за нее нельзя умирать: ферма не достанется.
Коммунизм говорил своим солдатам: «Идите и защищайте! Выбудете спасителями своей страны и всего мира. За вами – первая в истории победившая революция рабочих и крестьян, за вами – первое в мире государство трудящихся, за вами – верность делу ваших отцов, впервые в истории свергнувших гнет эксплуататоров и давших шанс на создание царства справедливости. Очень может быть, что в этой борьбе вы умрете, – но умрете Спасителями мира».
Какие бы споры сегодня ни шли о степени утопичности и обоснованности этой идеи – функционально она была сильнее. Она обещала своим сторонникам то, что было больше жизни. За нее можно было умирать.
По сути, коммунизм нес в себе один из древнейших постулатов героического и христианского гуманизма: «Смертью смерть поправ!»
Он нес то, чего не было в германском накаленном национализме и тем более в уже лишенном героике и мобилизации либерализме, а также и в консерватизме. Поэтому, по сути, итогом Второй мировой войны стало утверждение миропорядка, который на какое-то время сошелся в признании прогрессистских ценностей: веры в Человека, веры в его Разум, признания антропологического оптимизма, ценности Истории и веры в Прогресс.
Даже холодная война, по сути, велась не «за» или «против» этих ценностей, а по вопросу о том, как понимать и реализовывать их.
Вторая Мировая война стала столкновением, с одной стороны, мировых идеологий, а в более широком плане – цивилизационных проектов, когда остывание и умирание проекта Модерна, утверждавшегося со времен Возрождения и обретшего базовые черты в Эпоху Просвещения, вызвало реакцию регрессивных групп общества, объединившихся вокруг тех или иных Проектов Контрмодерна как очевидно противостоящих деградационным провозглашениям в рамках остывающего Модерна ценностей комфортной жизни и физиологического благополучия как высших ценностей человечества.
Остывающий Модерн, поставивший ценность физиологической жизни выше человеческого подвига и смыслов жизни, не смог противостоять накаленной энергии Контрмодерна. Мир и Цивилизация были спасены благодаря созданию и реализации в СССР нового цивилизационного Проекта Сверхмодерна, продолжающего и развивающего ценности прежнего, героического Модерна.
Рубеж Восхождения
Уже более ста десяти лет назад, в 1908 году, была издана книга Джека Лондона «Железная пята». Она описывала будущее – времена спустя несколько столетий после 20 века. Рассказывалось о находке древней рукописи времен одного из первых восстаний против мировой олигархической диктатуры – восстания, потерпевшего поражение, но ставшего одним из ударов, в итоге освободивших мир от этой «Железной пяты».
И рассказывалось, что в первые десятилетия XX века, когда социалисты всего мира чувствовали надвигающееся крушение капитализма и предвкушали близкую победу социалистических революций, история изменила свой ход.
Социалистические движения, оказавшиеся слишком идеалистичными, миролюбивыми и ненасильственными, были раздавлены союзом мировой олигархии, отказавшейся от любых намеков на свободу и демократию и погрузившей мир в новое Средневековье. И понадобилось несколько столетий борьбы и несколько сменявших друг друга неудавшихся восстаний, чтобы «Пята» пала.
Это был тот путь и тот сценарий, к которому шла человеческая цивилизация в начале 20 века, потому что единственным вариантом сохранить от взрыва катастрофы старый мир, основанный на прежней экономической системе, была олигархическая диктатура.
Этого сценария человечество тогда избежало. Потому что, когда появилась сила, способная покорить мир и установить диктатуру подобного рода, и когда оказалось, что старый мир не способен ей противостоять и скорее готов капитулировать, чем драться за свои города и свободы – оказалось, что есть другие Сила и Образ мира, вдохновляющий эту силу, которая может встать на пути железных колонн «Железной пяты». И уничтожать их, уничтожать, уничтожать – а потом давить и гнать их своими железными колоннами до цитадели претендентов на покорение мира.
Без 7 ноября 1917 года не было бы готовности стоять насмерть 22 июня 1941 года – и не было бы 9 мая 1945 года. Без людей, несших в себе идею Нового Мира, Проект Сверхмодерна, Людей Восхождения, способных жить не для потребления, а для созидания, не было бы тех, кто остановил бы эти железные колонны нашествия и создал и противопоставил им свои, более совершенные и многочисленные.
То, что было охвачено датами 22 июня 1941 и 9 мая 1945, – было спасанием человечества от нового Средневековья, от столетий описанной Лондоном «Железной пяты» – но и было рубежом Прорыва и Восхождения, когда рожденный в 1917 году Мир Восхождения остановил Мир Падения и показал, что цивилизацию могут спасать только те, кто идет вверх, к человеческому в человеке, а не опускается вниз, к животному в нем.
Только и 7 ноября, и 9 мая в своей целостности неполны еще без одной даты Восхождения – 12 апреля 1961 года.
Потому что полет Гагарина был не только научно-технической победой СССР в военном соревновании с США. И не просто научно-технической победой вообще – это был новый взятый рубеж именно Восхождения. Восхождения человека в освоении мира. В неуклонном «движении вверх».
7 ноября открыло дорогу Победе над угрозой новой олигархии и нового Средневековья. 9 мая открыло дорогу Восхождения к новым мирам.
Почему этот мир не утвердился и не состоялся – вопрос большой и отдельный. Во всяком случае, его упадок начался именно тогда, когда высшее руководство страны на рубеже 1970-х отказалось от программ освоения солнечной системы. И достиг критического рубежа, когда было объявлено, что колбаса и туалетная бумага – важнее, чем космос и межпланетные перелеты. И когда лидеры страны обменяли космолет «Буран» на кооперативы и частные предприятия.
Хотя дети, рожденные даже еще в 1987 году, до середины 90-х, верили, что страна уже запускает корабли на Венеру. Хотя страна вместо этого опускалась в желудочное болото трясины колбасно-витринного изобилия. При котором на витрине колбасы стало много, а деньги на нее из кошельков тех, кто работал на космос, врачей, ученых, учителей – куда-то исчезали и оказывались на счетах «бизнесменов».
Мы празднуем Великую Победу над фашизмом – и мы имеем право его праздновать и должны его праздновать. Но мы вынуждены праздновать его на фоне многих поражений, расплачиваясь за многолетнее надругательство над врачами, учеными и инженерами в своем постсоветском прошлом.
Мы должны и будем его, День Подвига, и Годы Подвига, когда наша страна спасла мир, помнить и праздновать. Но в полной мере осознать и осмыслить, что именно мы празднуем, мы сможем, только поняв, что рядом со Святой датой 9 Мая стоят еще две великие даты: 7 Ноября, без которого не было бы 9 Мая, и 12 апреля, сделавшее следующий шаг в восхождении, продолжив и продлив Восхождение Победы 9-ого Мая.
Победа над фашизмом действительно стала сакральным событием, значимо принимаемым подавляющим большинством нашего социума. Кроме его известной периферии, не принимающей ни ценности национального суверенитета, ни минимального признания каких-либо достижений советского периода истории и социалистического общества. Впрочем, это примерно те же самые группы, которые не приемлют ни воссоединения Крыма, ни поддержки антифашистов Донбасса, ни признания национальной самоидентификации и национального достоинства России в любых ее обличиях.
То есть те группы, которые в годы той же Великой Отечественной войны, скорее всего, либо пошли служить в полиции оккупированных территорий, либо прямо ушли в армию Власова, либо всеми силами добивались фальшивых справок о негодном для несения службы состоянии здоровья, прятались от военкоматов и осторожно готовили списки окрестных коммунистов для передачи их новой власти носителей расового превосходства. И убеждали бы окружающих, что Гитлер – это хорошо, а немцы – «культурная нация», которая освободит Россию от «диктатуры большевиков».
Они – такие. Они такие были. Они такие остались. И они такими останутся, если социум будет продолжать терпеть их присутствие в стране. Хотя есть тоже обоснованное мнение, что они нужны: чтобы каждый видел, что они собой представляют, и чтобы они сами были своего рода вакциной против появления в обществе подобных им таких же, как они.
Но для общества эта консенсусная оценка утвердилась. И значима для всех, кто нравственно ощущает себя гражданами страны. Люди отмечают и празднуют ее, внутренне чувствуя, что это – не просто военная победа. Это – что-то значительно большее. Да, играет роль огромность цены, заплаченной за победу: Японию разгромили быстрее, эффективнее и с меньшими потерями. И эту победу тоже помнят, как и драму дошедших до Берлина, разгромивших нацизм и Рейх – и погибших, сражаясь с Японией, НО НЕ ТАК помнят.
Это обычно не высказывается словами, даже самыми проникновенными, напоминающими о нависшей тогда смертельной угрозе:
«Иди, любимый мой, родной! Суровый день принес разлуку... Враг бешеный на нас пошел войной. Жестокий враг на наше счастье поднял руку. Иди, любимый мой, иди, родной! Враг топчет мирные луга, Он сеет смерть над нашим краем, Иди смелее в бой, рази врага! Жестокий дай отпор кровавым хищным стаям. Иди смелее в бой, рази врага!»
Впрочем, не для всех эти строки несут режущий душу смысл – для них они слишком резки и высокопарны. У них другие любимые авторы.
Но чувствующие смысл Подвига 22 июня 1941 - 9 Мая 1945 – чувствуют их. И чувствуют то большее, что не высказано и в этих словах. Что-то такое большее, в чем боль и величие не просто победы Твоей Страны над самой, вырвавшейся из ада смертью – чувство какой-то еще большей, онтологической Победы.
Это точка. Сакральная точка значимости. Но одна точка не дает рисунка. Через нее можно провести бесконечность линий. Чтобы вычертить одну линию, нужны две точки. Чтобы выстроить объем, хотя бы три.
Победа не существует само по себе. Эта Победа – рубеж некого общего прорыва. Рубеж восхождения человеческой сущности, когда те, кто был готов беспощадно убивать, пытать и сжигать, были разгромлены теми, кто не боялся смерти. Не потому не боялся, что не ценил жизнь, – ценил жизнь как величайшее богатство и счастье, но имел то, за что можно было отдавать даже эту бесценную жизнь – имел образ мира, за утверждение которого можно было платить своей жизнью.
И кто побеждал, смертью смерть поправ. Он нес то, чего не было в германском накаленном национализме и тем более в уже лишенном героики и мобилизации и либерализме, и консерватизме. Поэтому победил-то именно он. Единство народа – и вера в него народа.
Это рано или поздно будет сделано – и выиграет тот политический лидер, кто поймет, что сделать это нужно раньше.
Потому что «глубинный народ» это понимает и сегодня. А те, кто не понимает – просто относятся к какому-то иному народу. Иному не этнически – иному морально. И поэтому говоря и думая о единстве народа, нужно говорить и думать о том народе, который это понимает. А не о его единстве с теми, кто все это отрицает.
Имя Победы
Строго говоря, Великая Отечественная война 1941-45 гг. имеет свое точное имя: «Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков».
И День Победы – это «День Победы советского народа над немецко-фашистскими захватчиками». И победил тогда Советский Народ – во главе со своими Маршалами, своим Верховным Главнокомандующим.
Войну советский народ вел под Красным знаменем. И в бой его вела Коммунистическая партия, которая тогда еще сохраняла и второе имя – Партия большевиков. И в бой первыми бросали коммунистов и комсомольцев. Которые, конечно, без всякого приказа пристрелили бы любого или любую, кто попытался бы поднять в атакующих рядах РККА – Рабоче-Крестьянской Красной Армии, как называлась армия, разгромившая вермахт, - портрет царя Николая или трехцветное знамя предреволюционной эпохи.
«Бессмертный полк» – это великое действо. Доказывающее, что Победа стала некой гражданской религией. Это нечто вроде причащения к памяти подвига, которого нужно быть достойным. И повторить который нужно стремиться быть готовым. Только странно совершать это причащение и к памяти тех, кто бился под Красными Знаменами, под знаменами, которые несли те, кто перешел на сторону врага.
Так получилось, что по закону это знамя оказалось объявлено знаменем современной России. Что уже несколько странно, поскольку Россия и официально юридически является «продолжателем СССР», и столь же официально юридически из СССР так и не вышла – единственная из всех союзных республик. Кто-то удивится – но так и не вышла.
Принять знамя, отрицающее то, что «продолжает Россия» и из чего она все-таки не выходила, – тоже некая экзотика. Но это – отдельно. Закон РФ требует это знамя уважать (хотя как можно именем закона требовать иметь некое эмоциональное отношение – не ясно: все равно не проверишь).
Но в целом, наверное, уважения заслуживает и христианство, и ислам. Только это не повод в мечети размахивать крестом, а на причастии вздымать полумесяц: как-то всему свое место. «Бессмертный» под триколорами – это именно полумесяц на церковной службе. Правда, на русских церквях часто встречается полумесяц: склоненный и под вознесшимся над ним крестом. Но тогда уж, вынося в такие дни российский триколор, нужно нести не за ним, а перед ним Знамя Победы.
Причащение к памяти подвига советского народа под явно чуждым ему знаменем и с запретом на портреты тех, кто вел его в бой, это, прежде всего, постмодернистская эклектика, ведущая в итоге к размыванию ценностей.
Политически – это некая сознательная десоветизация Дня Победы. Только тогда не нужно удивляться, когда подобную же десоветизацию и декоммунизацию провозглашают соседние неофашистские режимы.
По Прибалтике из года в год маршируют эсэсовцы. Да, кто-то пытается дать им отпор, но тамошняя власть их всячески поддерживает. И создается впечатление, что они – эти самые эсэсовцы и их современные симпатизанты – если и не выиграли в 1945 году, то, по крайней мере, не проиграли.
Все это, конечно, безобразно. Только когда Россия пытается протестовать против этих маршей, она, конечно, права, хотя протестует она, как правило, вяло, обтекаемо и бессильно. Как будто «из-под палки».
Но может ли она иначе, если на День Победы затягивает брезентом Мавзолей того, кому поклонялись солдаты той войны… Существующие противоречия создают в какой-то степени незавершенный контур трактовок Победы, но, в основном, то что сегодня официально провозглашается, не противоречит сути и не умаляет роль Победы и роль подвига народа. Только нельзя быть готовыми повторить подвиг тех лет – отказавшись от того, чем жили и во что верили те, кто тогда его совершил.
И постыдно на Парадах Победы занавешивать Мавзолей Ленина – хотя бы потому, что люди, совершившие этот подвиг Победы, шли в бой, веря в то, что защищают дело Ленина.
Давайте вспомним, откуда пошла привычка делать страшные глаза и всячески возмущаться по поводу пакта Молотова – Риббентропа и пресловутых секретных протоколов к нему. Разве не из перестроечной Москвы? Кто в России тогда всячески поддерживал прибалтийских нацистов? Разве не Борис Ельцин и его сподвижники? А кто торжественно и с высшими почестями провожал Ельцина в последний путь? Разве не политическая элита России?..
Давайте вспомним и о том, откуда в новейшей истории пошла варварская традиция ломать памятники советской эпохи. Разве не из Москвы августа 1991 года? Тогда на флагштоке здания Верховного совета России было поднято именно нынешнее трехцветное знамя.
Да, на Украине сегодня установлен откровенно фашистский режим. В Прибалтике существуют силы, утверждающие, что на самом деле было бы совсем неплохо, если бы войну выиграл Гитлер, а не СССР. И ведь это проходит без каких бы то ни было последствий для них. А если так, то почему Прибалтика должна хранить память о солдатах, которые некоторыми российскими журналистами провозглашаются худшим злом, нежели эсэсовцы?
«Бронзового солдата» в Таллине, кстати, даже не снесли: его формально «переместили» на три километра, из центра – на окраину города. Так ведь и в Москве памятники Дзержинскому, Свердлову и Калинину лишь «переместили», и даже не на окраину, а в почти такой же центр: скажем, с площади Дзержинского – на набережную Москвы-реки в районе Садового кольца.
Кто-то, правда, скажет, что с его точки зрения Дзержинский – это глава карательного органа, «кровавый кинжал большевизма», а в Таллине речь идет о памятнике освободителям от фашизма. Но это с его точки зрения, потому что для эстонских властей, выпестованных российскими демократами конца 1980-х годов, как и для некоторых российских политиков, речь идет о «солдатах-завоевателях», «кровавых штыках сталинизма».
В России тоже в 1991 году никто не спрашивал мнения общества, хочет оно сноса памятника Дзержинскому или нет. А когда стало ясно, что большая часть общества желает восстановления этого памятника на привычном месте, власти России, как и власти Эстонии, проигнорировали мнение большинства. Разница только в том, что пример подали не в Прибалтике, а в Москве. И ни там, ни там власть не признала своей неправоты. А если вдруг и признает, то не вину, а некие «отдельные эксцессы», и свалит все на исполнителей, превысивших свои полномочия...
В России власти и многие политики никак не могут понять, что если они не хотят, чтобы за границей сносили памятники советской эпохи, то для начала в России надо поставить на место памятники той же эпохи и вернуть городам их прежние, советские наименования. Если Россия хочет, чтобы в остальном мире чтили память ее советского периода, она должна сама перестать сводить счеты с этим периодом и признать его самоценность.
В этом плане первое, с чего надо было бы начать России, – это судить тех генералов, которые привели свои дивизии в Москву в октябре 1993 года, и тех танкистов, которые стреляли тогда по парламенту. А вот сделав это, можно будет с чистой совестью сделать и следующее, безусловно справедливое дело – признать действия прибалтийских властей и полиции актами возрождения гитлеризма со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Цивилизованное общество потому и является и цивилизованным, и обществом, что имеет систему неких табу, охраняет свои ценности и установки и обеспечивает исполнение так называемой «функции воспроизводства латентного образца». Те или иные исторические факты в их определенной оценке определяют систему общественных ценностей, систему общественной самоидентификации и ее сохранения. Утрата этих ценностей ведет подчас не просто к замене их на другие, что может оказаться довольно болезненным для общества, но и создает ситуацию распада общественного сознания, погружает социум в некое «темное состояние», когда стерты границы между добром и злом, уничтожены образцы желаемого поведения. В результате и народ, и страна оказываются беззащитными как перед внешними притязаниями потенциальных цивилизационных конкурентов, так и перед угрозой внутреннего разложения.
Есть даты и оценки событий, которые создают идентификацию народов, удовлетворяют их естественную потребность в получении ответа на вопрос «Кто я?», и этот ответ в последующем может вести как к осознанию своего достоинства, так и к ущербности и национальной униженности.
Поэтому речь при постановке вопроса о запрещении умаления роли СССР в Великой Отечественной войне или запрете приравнивания СССР тех лет к фашистской Германии – должна идти не только о самом признании или непризнании факта Победы или дословном отождествлении СССР и Райха. Речь должна идти именно об умалении роли Советского Союза, о дискредитации военных усилий страны и народа, в частности, и его руководства, и его по факту существовавшей в тот момент общественно-политической системы.
Память о подвиге своего народа должна защитить сама Россия – и морально, и юридически. И должна потребовать уважения к нему от остальных. А к действиям тех, кто не хочет уважать и, более того, собирается реабилитировать гитлеровских палачей, она должна относиться как к попыткам реставрации осужденной к Нюрнберге диктатуры. Кстати, по всем послевоенным соглашениям союзников, Россия как преемница Советского Союза имеет право и обязанность пресекать и карать все попытки ренацификации, не принимая во внимание заявления неогитлеровских режимов об их «суверенитете».
Все европейские государства существуют как национально-независимые, потому что мы отстояли их независимость. Все пресловутое «европейское понимание прав человека» может существовать только потому, что, платя за это своим собственным правом на жизнь, советские солдаты остановили и разгромили вермахт, которому никто больше в Европе не был в состоянии оказать хотя бы относительно достойное сопротивление и который до весны 1945 года просто разгонял англо-американские войска, если мог отвлечь на это хотя бы минимально необходимые соединения с советского фронта.
Европейская демократия, Европарламент, Евросоюз, евроинтеграция – все это существует только потому, что мы им позволили быть. Они были ничем, блюдом на столе людоеда, когда Мы, заплатив за это великой кровью, взяли этого людоеда за шиворот и оторвали ему голову. Если бы вообще этот людоед не просчитался и не отвлекся от их поедания и переваривания на схватку с нами, их бы вообще не существовало. Даже, возможно, как «генетического материала», потому что с его точки зрения никакой ценности именно как «генетический материал» они не представляли. Лучшее, на что они могли рассчитывать, на выборы в лагерном бараке.
Всем своим существованием, всем своим благоденствием, всей своей сытостью они обязаны НАМ – СССР. По-хорошему, они должны, каждый в своей стране, отмечать 9 Мая как День России – он же День Спасителя. И почитать Россию и СССР, как христиане почитают Христа, а мусульмане – Магомета. И выплачивать пенсию каждому гражданину СССР в 12 поколениях, причем на уровне средней зарплаты в странах Евросоюза.
А победил тогда – СОВЕТСКИЙ НАРОД. Во главе со своими маршалами и Верховным Главнокомандующим. Под Красным знаменем, с поднимавшимися первыми в атаку коммунистами. Потому что его дух и его идея оказались сильнее и достойнее духа и идеи врага.
Каждый день вермахт теряет больше техники и живой силы, чем он мог себе позволить, каждый день он теряет темп наступления, продвигается на меньшее число километров, нежели ему было предписано планами наступления.
На принципиальном уровне война была проиграна Германией в первые две недели. Затем, а особенно на исходе лета – победа СССР стала делом техники.
И память об этом – неприятна многим.
Ненавидящие Память и ненавидящие Подвиг
Их заботит и вызывает скрытую ненависть, с одной стороны, то, что, надев пилотку, человек так или иначе признает Победу общественно-значимой ценностью. С другой, – то, что постоянно напоминает: миллионы надевают эту пилотку искренне.
Парад, «Бессмертный полк», пилотка красноармейца – часть складывающегося ритуала. Ритуал потому и нужен и устанавливается – в значительной степени и стихийно, – что некое общее символическое действие создает некое ощущаемое, хотя и нематериальное единство, незримой тканью соединяющее людей. Ровно так же, как это происходит при причащении и у христиан или схожих обрядах в других конфессиях.
Собственно, это и есть причащение – рождение сопричастия к некому значимому: Победе, Памяти тех, кто ее завоевал, единству с теми, кто ощущает это так же, как ты.
Они хотят превратить это в день боли и сомнения и убедить людей в том, что война настолько страшна, что победа бессмысленна.
Почему им не нравятся наши пилотки? Потому что это – советские пилотки советских солдат Победы. Те, кто заявляют, что для почитания Подвига Победы недостаточно надеть военную пилотку, лукавят. И лгут.
Война с Победой и памятью о Победе ведется давно – и прямыми наследниками тех, кто был побежден, и геополитическими противниками СССР/России, и представителями той, вечно стонущей и ненавидящей страну субкультуры, которая всегда недовольна всем, и больше всего тем, что страна хочет себя уважать, побеждать и сохранять суверенитет: и экономический, и политический, и культурный.
Сначала они уверяли всех, что никакой Победы не было и праздновать нечего. Потом – что цена Победы была непомерной («завалили трупами») и гордиться здесь нечем. Потом уверяли, что вообще лучше бы победил Гитлер.
Отторгнутые обществом – попытались размыть торжественное величие фотографий фронтовиков фотографиями гулаговцев. Которые, кстати, подчас тоже уходили на фронт, – только тогда и нести их нужно в рядах сражавшихся на фронте.
Когда оказалось, что на них в самом лучшем случае смотрят с недоумением, отступили, мимикрировав под почитающих Победу, но, устроившись среди них, стали демонтировать ее содержание и твердить, что отмечается День Победы неправильно: слишком много радости, слишком много сопричастия, слишком много торжества и победного духа.
И теперь они требуют все поменять: считать это не праздником народа, а праздником ветеранов, из дня гордости и величия превратить в день скорби и чувствовать себя не частью народа победившего, а частью народа пострадавшего. И день посвятить не празднованию, а сочувствию ветеранам и скорби по погибшим.
И даже все может показаться резонным и достойным – есть и уважение, есть и почитание, есть и память о подвигах – только уже отделенных от себя, а потому – чужих. Достойных признания, но к человеку другого поколения отношения не имеющих.
Это не стилистическое различие и не недопонимание между памятью о горе и памятью о подвиге. Это сознательный демонтаж героического – с заменой его на страдальческое. И вполне проработанная технология разрушения сознания.
Это – наша Победа, за которую пришлось уплатить великую цену. Только величие Победы во многом и определяется величием цены. Тем, насколько была велика угроза стране, народу и миру, насколько силен был враг. Насколько страшен был удар по стране, насколько было тяжело, и несмотря на это – удар выдержали, выстояли и победили.
Это просто сознательно используемая технология разрушения сознания и воли, когда разрушается мобилизационный потенциал Памяти Победы, который, охватывая ощущающих ему причастие людей, утверждает их в моральной готовности и мотивирует их на то, чтобы при необходимости подвиг 1940-х повторить. И заменяется на вечное мазохистское переживание страдания, лишающее способности сопротивляться и преодолевать препятствия, с другой стороны – изначально утверждающее недопустимость каких-либо жертв и тягот, которые могут стать ценой за победу. Всегда страдать, плакать и сдаваться.
Те, кто пытаются утвердить эту интенцию, частью сами таковы, потому что в принципе никогда не желают напряжения и никогда не готовы на реальную борьбу. Но частью – очень хорошо понимают, что делают, когда внешне вполне достойные слова используют для разложения сознания страны.
Нужно понять – это война. Это называется «технология разложения войск противника». И это делается сознательно и целенаправленно – для того, чтобы лишить страну воли и отказаться от своего права на существование, интересы и независимость.
И те, кто это делает, сколько бы они ни говорили о «заботе о ветеранах», «памяти о жертвах» и «ужасах войны», не наивны: их вдохновляют воспоминания о том, как однажды уже была разрушена великая страна – не оружием и агрессией, не высокими технологиями и большей мужественностью, а внедрением примерно таких же разлагающих сознание представлений.
Причем особо забавно, что делая это, они постоянно твердят, о том, что наносят свои удары исключительно из стремления сохранить память о войне и не допустить ее повторения, что не нужно в них видеть врагов, потому что главная угроза для страны – это ее внутренний раскол на своих и чужих.
И хотят убедить всех, что они – не враги и не чужие, они такие же, как все – просто у них своя точка зрения и они всем хотят добра и не хотят раскола.
На самом деле раскола и нет: для большинства общества 9 Мая - это праздник Победы, а не День Страдания. И 22 Июня – это день Подвига и Мужества. И день, когда страна ощущает, что способна подобный подвиг повторить – но именно это им и не нужно: им не нужно, чтобы она повторяла подвиг 1945-го, потому что им нужно, чтобы она повторила позор 1991-го.
И обществу нужно понять, что перед ним не чудаковатые «гуманисты» – перед ним хищные, озлобившиеся и готовящиеся к нападению звери.
И строки: «Враг бешеный на нас пошел войной. Жестокий враг на наше счастье поднял руку. …Жестокий дай отпор кровавым хищным стаям. Иди смелее в бой, рази врага!» – относятся и к ним.
Победа над ИХ Миром
Они ненавидят нашу Память и нашу Победу – потому что тогда мы победили не только Гитлера – мы победили их мечты и ту систему, которую они боготворят и которую они боготворили – веря в то, что она, разгромив страну, – отдаст им ее на кормление. И надеются на это и сегодня – когда склонившая тогда перед знаменем Победы система вновь начала агрессию против России – «сохраненной территории Советского Союза», как назвал РФ еще в 2004 году Путин.
Строго говоря, СССР вполне мог бы праздновать День Победы над фашистской Германией 2 мая. Потому что к этому дню уже покончил с собой Гитлер, мы отклонили предложение сменившего его рейхсканцлера Геббельса о заключении сепаратного мира, после чего он также покончил с собой; был взят Рейхстаг; в 6 часов утра 2 мая командующий обороной Берлина генерал Вейдлинг с тремя генералами перешел линию фронта и сдался в плен. Через час была подписана капитуляция берлинского гарнизона, и война как таковая была окончена. Потом были стратегическая Пражская операция и ликвидация тех или иных немногочисленных очагов сопротивления вермахта.
Таким образом, если считать окончанием войны падение Берлина и ликвидацию организованного сопротивления, это именно 2 мая. Если же считать окончанием войны окончание всех боевых действий, то они длились до конца мая; даже Пражская операция была начата советскими войсками 9 мая, после капитуляции Германии, и завершилась к 12 мая. То есть, в общем-то, возможно разное определение торжественной даты. Бывшие союзники СССР на Западе, как известно, празднуют окончание войны 8 мая, когда немецкое командование подписало капитуляцию перед ними без нашего участия. Мы могли бы праздновать 2 мая, когда разгром Германии был нами реально осуществлен.
Но мы празднуем День Победы 9 мая. И не только потому, что в этот день Кейтель переподписал Акт о безоговорочной капитуляции в нашем присутствии. Это была лишь форма. Подлинный смысл был глубже самой по себе капитуляции. В первую очередь значение имело то, что было показано и доказано: война будет окончена не тогда, когда Германия и кто-либо еще захочет ее прекратить, а лишь тогда, когда мы сочтем ее законченной.
У СССР были возможности заключить сепаратный мир с Германией уже в 1944 году, затем – весной 1945 года, 30 апреля, когда этот мир предложил ненадолго возглавивший страну Геббельс. Конечно, мы не заключили его потому, что приняли перед союзниками обязательство не заключать такой мир, но еще и потому, что демонстрировали немцам: «Вы разорвали мирный договор 1939 года. Вы вышли из доверия. С вами говорить не о чем. Никакой пощады».
Мы не только отражали агрессию врага: мы уничтожали и наказывали неспособных выполнять принятые обязательства. И демонстрировали всем, в том числе и тогдашним союзникам: так будет со всяким. За клятвопреступление – не просто наказание, а уничтожение. Мы ясно дали понять: на половине пути мы не остановимся. В восточной политической культуре, на стыке границ Турции, Ирана и Грузии, за клятвопреступление в рот заливали кипящее масло или расплавленный свинец. Сталин об этом помнил.
Но СССР тогда не мстил Германии: он именно показывал, ЧТО будет с каждым, кто… Возможно, именно эта демонстрация сыграла свою роль потом, когда новые соперники и противники СССР так и не решались начать с нами войну, даже тогда, когда им казалось, что они сильнее.
К 9 мая 1945 года Сталин больше уже не думал о лидерах Рейха: они уже не существовали для него. Он думал о союзниках и предупреждал их будущую измену. В Карлсхорсте он показывал США и Великобритании и их политическим элитам: «Если что, следующими здесь будете вы. Смотрите: вот так вы подпишете вашу будущую безоговорочную капитуляцию в пригороде взятых штурмом Лондона и Вашингтона. И промежуточных решений, перемирий, уступок не будет».
Точно так же и потом Нюрнберг был нужен не столько для того, чтобы повесить Геринга, сколько для того, чтобы продемонстрировать лидерам Запада: если что – мы так же будем вешать и вас.
Мир всегда строится на табуировании войны. Мир прочен тогда, когда желающего его нарушить, даже при 99-процентной уверенности в своем превосходстве, само напоминание об этом самом одном-единственном последнем проценте уже ввергает в состояние панического ужаса.
После 1945 года так происходило не раз, и, когда во время Карибского кризиса американское командование уверяло президента Кеннеди в том, что сможет обеспечить победу и отражение нашего удара, он спросил: «Ну а если нет?», и генералы, вспомнив Карлсхорст и Нюрнберг, не нашли что ответить.
9 мая в Карлсхорсте Сталин продемонстрировал великим державам-победительницам их будущее, ожидающее их в том случае, если они решатся на нарушение принимаемых правил игры, и они так никогда и не решились их нарушить. Более того, именно настаивая на переподписании Акта о безоговорочной капитуляции, он заставлял в скрытом виде капитулировать и их самих. Он заставлял их играть по нашим правилам и утверждал, что правила будут такими, на какие согласится он. Они пытались объяснить, что капитуляция, мол, уже подписана, и даже представитель СССР – генерал Суслопаров, представлявший Ставку Верховного Главнокомандования, на ней присутствовал, и проводить церемонию еще раз необходимости нет. Но в ответ получали: «А теперь – еще раз, и вприсядку». Причем «вприсядку» – не только Германия, но и все остальные.
То есть 9 Мая – это не только День Победы над Германией, но еще и день принуждения союзников к исполнению взятых на себя обязательств, к выполнению установленных правил игры. Это день их малой, внутренней и не в полной мере афишируемой, но капитуляции перед СССР, определившей все последующее развитие событий.
По идее, как должны были бы развиваться события, откажись союзники от повторного подписания Акта? СССР бы по-прежнему рассматривал Германию как воюющую сторону и приступил бы (после, возможно, краткой передышки) к уничтожению подразделений вермахта. Последние уходили бы в Западную зону. СССР сначала потребовал бы от союзников их уничтожения, а затем, после естественного отказа «союзников» (теперь уже точно в кавычках) уничтожать капитулировавших, просто начал бы сам их уничтожать на территории, занятой войсками США и Англии.
Принятие же капитуляции Германии лишь этими странами, без признания ее СССР, означало бы сепаратный мир, то есть нарушение ранее взятых на себя обязательств и аннулирование всех остальных. Союзные армии должны были бы противодействовать движению советских войск к Атлантике и уничтожению остатков вермахта, то есть вступать в войну с СССР. Насколько они были готовы к серьезной войне, показало их бегство в Арденнах. При этом у них в тылу были бы партизанские армии французских и итальянских коммунистов, плюс как минимум армия де Голля, постоянно третируемого Черчиллем и на тот момент склонного к союзу с СССР. В довершение сами английские и американские солдаты в том своем состоянии просто не поняли бы, чего от них хотят генералы. Скорее всего, союзные армии были бы частью уничтожены, частью изгнаны из Европы. И это не говоря о таких вещах, как необходимость воевать с Японией, которая при таком развитии событий оказывалась невольной союзницей СССР. По сути, США и Великобритания должны были бы, как только что Германия, воевать на два фронта. Причем СССР воевал бы с ними так, как воевал с вермахтом, а Япония – не так, как они воевали с Германией.
Все всё понимали, и союзники капитулировали вслед за Германией. Хотя формально СССР находился в состоянии войны с Германией до 25 января 1955 года, когда был принят Указ Верховного совета СССР о прекращении войны. (Вот, кстати, еще одна дата, которую можно отмечать.)
В каждом дне с 22 июня 1941 до 9 мая 1945 можно увидеть День Победы: и 22 июня 1941 – это тоже День Победы, когда страна приняла удар, сдержала удар и ответила на него встречным потрясшим врага ударом.
Но 9 Мая осталось 9 Мая – днем, когда на Западе признали, что противостоять СССР они теперь могут только в рамках правил, которые определяет СССР. Вопрос только в том, понимает ли эти правила руководство нынешней России, и способно ли оно ставить Запад на колени так, как его ставил СССР.
И 22 июня – это день, когда страна начала путь восхождения к 9 Мая. И день – когда Германия Гитлера начала свое падение.
И те, кому это не нравится, ненавидят все, с этим связанное. Любой факт. Любой атрибут. Любой ритуал. В частности, и потому, что каждый из них, напоминает им о том, что в 1941 году они не посмели бы сопротивляться нашествию фашистов
Страна же считает иначе: что Парад Победы ей нужен, что он – значимое праздничное мероприятие сакрального характера. Если же это значимое и торжественное событие, то люди готовы чем-то поступиться для его проведения. Если для парада нужны репетиции, а для их проведения нужны некие неудобства, – значит, общество соглашается на эти неудобства. Или не соглашается, если считает тот же парад незначимым и неторжественным.
День Победы в России практически для всего общества – сакральное событие. Память о Победе – гражданская религия России. То, что в мировой традиции принято называть «национальным праздником». Оскорбление национального праздника, как и национальных святынь, есть разжигание межнациональной розни – 282-я статья Уголовного кодекса. Только почему-то по отношению к «Эху Москвы» и его гостям и сотрудникам эта статья не применяется.
Когда-то Юрий Андропов заметил, что мы сами не знаем в полной мере общества, в котором живем, и это незнание нам дорого обошлось.
В наши дни повсюду и вполне официально звучит фраза «ИМ, спасшим мир от фашизма!..», и, при всей своей правде и значимости, она воспринимается лишь ритуально. Но наша страна – СССР – действительно спасла мир от фашизма. Так или иначе, это МЫ СПАСЛИ МИР от фашизма.
Мы до конца не отдали себе отчет в том, КТО ПОБЕДИЛ И ЧТО ПОБЕДИЛИ, но это – отдельный вопрос. Хуже то, что мы до конца не осознали, что МЫ СПАСЛИ МИР. Да, мир существует относительно благополучно, потому что МЫ – СССР, РОССИЯ – его спасли. Как было у Бернеса: «И помнит мир спасенный, мир вечный, мир живой Сережку с Малой Бронной и Витьку с Моховой».
Кстати, они, в отличие от нас, помнят. И помнят, что они – наши должники и обязаны нам всем, в т. ч. собственным существованием. И делают вид, что это не так: с одной стороны – чтобы избавиться от комплекса собственной неполноценности, а с другой – чтобы освободить себя от обязанности платить нам свои долги.
Британская корона существует, потому что МЫ ее спасли. Франция гордится своей блестящей историей, потому что МЫ ее спасли. В Германии людей не сажают в концлагеря и не избивают в гестапо, потому что МЫ ее спасли. «Американская мечта» существует, потому что МЫ ее защитили.
Ну, а Израиль вообще существует просто потому, что Сталин решил его создать. И он, по крайней мере, действительно это понимает, и самые пышные и самые искренние празднования 9 Мая проходят именно там. И ветеранам Великой Отечественной войны в Израиле платят пенсии как национальным героям. И пенсии эти много больше, чем в России…
И, чтобы этого не признавать и не делать, остальные объявляют СССР тоталитарным государством, пытаются возложить на нас ответственность за начало Второй мировой войны, обвиняют в недемократичности уже и сегодняшнюю Россию. И оплачивают свою клиентуру в России, оскорбляющую память страны и память Победы и о Победе, ведущую, по сути, информационно-подрывную деятельность против самосознания народа, собирающую и фабрикующую материалы о «несоответствии России международным стандартам», позволяющие их патронам обвинять Россию в том, в чем те захотят ее обвинить, лишь бы уйти от темы оплаты собственного спасения.
А российская власть недоумевает, почему это происходит, и заявляет бессильные протесты, в то время как нужны не протесты, а требования. Побежденные платят контрибуцию – почему спасенные не должны платить вознаграждение спасителям? Это спаситель может благородно отказаться от вознаграждения – если, как минимум, видит благодарность и почитание...
Но основная беда не в том, что те, кто был Россией спасен, не хотят выплачивать свои долги (хотя они помнят, что существуют в нынешнем состоянии только благодаря СССР и России), а в том, что даже советское общество не вполне отдавало себе отчет (а российское и постсоветское – совсем не отдает) в том, что МИР БЫЛ ИМ СПАСЕН и всем ему обязан. И нужно понимать и помнить, что СПАСИТЕЛЬ – ты. Прямо об этом говорить, об этом напоминать. И, так или иначе, если этот вопрос затушевывается и формально не признаётся, выставить счет, чего и сколько должны США и европейские страны СССР и России, и сколько десятилетий должны эту свою задолженность выплачивать.
Но главное, опять-таки, не в деньгах (хотя этот счет нужно выставить). Главное – это осознание того, что если ты – СПАСИТЕЛЬ человечества, то ты и сам к себе должен именно так относиться, и перед другими не оправдываться.
И если кто-то, отрабатывая собственную неполноценность и гранты своего патрона, этому осознанию мешает и на это осознание покушается, он должен быть наказан. И за разжигание национальной розни по отношению к народу-победителю, и за разжигание межрелигиозной розни по отношению к гражданской религии России – почитанию Победы 1945 года, и за экстремистскую деятельность. Потому что пропаганда негативного отношения к подвигу советского народа, спасшего мир, есть содействие прославлению нацизма, пропаганда человеконенавистнических идей и измена Родине.
Цена и ценность Победы
Теперь последние формулируют свои тезисы осторожнее и тоньше, например: «Да мы победили, это великая дата. Но какой ценой, вот в чем вопрос?» И этот «вопрос о цене» разворачивается так, что в нем все равно сквозит как минимум сомнение в значимости Победы. «Эхо Москвы» даже ведет особую рубрику: «Цена Победы», содержание которой постоянно своим подтекстом имеет вопрос о том, «нужны ли победы такой ценой».
При этом те или иные публицисты, выдающие себя за историков, с одной стороны, постоянно пытаются даже не доказать – доказательств у них нет, а утвердить в сознании положение о том, что общие потери составили не 27 миллионов человек – а не то сорок, не то пятьдесят, не то еще больше.
С другой – противопоставить эти 27 миллионов потерям Германии – и вывести это как на приписываемое ими Советской армии неумение воевать, так на тот же вопрос о «неприемлемости цены».
На самом деле, боевые потери Советской Армии и вермахта в целом сопоставимы и близки – примерно 9 миллионов с нашей стороны и 8–8.5 со стороны Германии. Остальные погибшие – это, в первую очередь, мирное население, сознательно уничтожавшееся Германией, а также – уничтоженные и уморенные нечеловеческим отношением пленные. Что принципиально отличалось от поведения Советских войск на территории последней, кормивших местное население и решавших его повседневные проблемы.
Понятно и то, что наибольшая часть потерь Красной Армии пришлась на начальный период войны. Этому дают разные объяснения, носящие явный обвинительный характер по отношению к СССР и его высшему руководству. На самом деле это связано во многом с сугубо объективными причинами. Если перед началом Второй мировой войны армия насчитывала порядка 800 тысяч человек, то к июню 1941 года ее численность была доведена до 6 миллионов. Ее форсированно и успешно увеличивали ввиду понимания неизбежности войны с Германией, но этот успех имел обратную сторону: основная часть ее оказалась состоящей практически из новобранцев, которых не успевали обучать в достаточной мере. А многие уже обученные на старой технике бойцы – не успевали переучиваться для владения активно поступавшей в 1941 году в части новой. И механик, виртуозно управлявший и владевший танками БТ, выводил из строя механизм Т-34, пытаясь применить к нему старые навыки – или просто не мог качественно управлять новыми танками.
Только бесчестно было бы забывать, что с самых первых дней войны Красная Армия ответила Германии не развалом и бегством – а мощными контрударами, вынуждая вермахт отступать и в некоторых местах прорываясь на заграничную территорию. А в дневниках немецких генералов появлялись записи, подобные записи Гальдера: «Наши в конец перемешавшиеся дивизии прилагают отчаянные усилия, чтобы воспрепятствовать русским соединениям…» И в результате, пусть и высокой ценой – но РККА практически сорвала график наступления вермахта, в конечном счете создав основу для будущей победы.
Но дело даже и не в этом. Да Мы, СССР, понесли огромные потери. И заплатили за свою Победу – и, кстати, за спасение человечества – огромную цену.
Только те, кому это не нравится, – не столько не нравится цена, сколько не нравится Победа. И то, что основной и доминирующий вклад в нее внес СССР, а не его западные союзники.
И их акцентировка вопроса цены – это вопрос и способ эту Победу принизить. И попытка утвердить логику, согласно которой – высокая цена за Победу – снижает ценность последней или вообще ее обесценивает.
Но в серьезной войне всегда побеждает тот, кто в большей степени готов платить за победу своей жизнью. То есть – готов умирать. А не тот, кто больше готов убивать. Больше готов убивать – убийца или наемник. Но как только для него вопрос заходит о том, чтобы быть готовым умирать – он начинает щадить свою жизнь – и в результате – отдавать свой успех.
Человек тем и отличается от животного, что ему есть за что умирать, кроме своего (и своих потомков) биологического существования. И он в конечном счете меряется тем, как и за что он отдает свою жизнь, одновременно осознавая ее ценность. Жизнь ценна и огромна в своем значении и ценности. Но она – все же не самое главное – человек имеет еще что-то, за что может эту ценность отдать.
Если этого нет – если биологическая жизнь важнее всего – ни свои идеалы, ни свою честь, ни свою Родину защищать вообще не нужно. Лучший способ избежать потерь в войне – сразу капитулировать. Если Свобода не стоит жизни – можно жить рабом. Если ее не стоит Родина – можно стать предателем.
Цена, отданная за Победу, – это и есть ценность Победы.
«А нам сейчас нужна одна Победа – одна на всех, мы за ценой не постоим».
Если предположить, что за Победу не пришлось бы платить: враг был бы разбит в течение месяца, на чужой территории и без потерь – вряд ли эта Победа значила бы столько, сколько она значит сегодня. Это была бы победа над противником, оказавшимся много слабее тебя, – и Победа, которая была бы значима политически – но не духовно-нравственно.
МЫ победили, несмотря на то, что Враг в определенные моменты был сильнее нас. МЫ победили, несмотря на то, что он был силен настолько, что доходил до Москвы и до Волги. МЫ победили не потому, что Победа была нам автоматически уготована судьбой – а потому, что сумели переломить ход событий.
Мы победили не потому, что хотели и умели убивать, а потому, что умели – и нам было за что – умирать.
Всегда в войне сильнее та страна и то общество, в котором людям есть что защищать ценой своей жизни, а не то, которое стремится убивать и поощрять.
То есть то общество, ценности которого сильнее и больше биологического существования.
Те, кто скептически задает вопрос: «Да, победили. Но какой ценой?» – говорят так потому, что чувствуют – это не их Победа. Этот вопрос, по сути, показывает, что они такую цену платить бы не стали. Они бы либо сразу капитулировали, либо, спасая свою биологическую жизнь, – предали, перешли нас сторону врага, служили ему и убивали тех, кто встал тогда на пути фашизма.
То есть – убивали бы НАС.
То есть тот, кто считает, что Цена Победы была слишком велика и полагает ее непомерной, сам отрекается от этой Победы. И за ним нет смысла признавать право быть ее наследником – равно как признавать его право на этот великий День – 9 МАЯ.
А НАША Победа тем величественнее и выше, ценнее – чем большая цена была за нее заплачена
80 лет назад на Союз Советских Социалистических Республик обрушился удар гитлеровского Рейха – «ударного отряда мирового империализма», как тогда говорили.
Разные интерпретации причин Второй мировой и, особенно, Великой Отечественной войны, попытки переписать их итоги в угоду интересам западной коалиции – это проявление столкновения цивилизационных Проектов, кризиса современного западного варианта Модерна, в своей деградирующей фазе приобретшего вид лишенного ценностей Постмодерна запустившего в мире механизмы исторического и социального Регресса.
Но та Победа была не победой страны или нации – это была Победа Сверхмодерна – Вектора Восхождения – над Контрмодерном – Вектором Нисхождения человека и человеческой цивилизации.
Интересно и другое. 2021 год вбирает в себя три во многом по смыслам близкие юбилея: 80 лет со дня начала Великой Отечественной войны, 60 лет Полета Гагарина и точно те же 60 лет принятия Третьей Программы КПСС, документа, который называли Программой строительства коммунизма.
Строго говоря, это рубежи одного пути. И потому, что без Победы 1941–1945 гг. до этой Программы, то есть до плана и попытки построить Новый мир, реализующий человеческие мечты о счастье – дело бы, естественно не дошло. Но и потому, что солдаты Великой Отечественной были сильнее врага, выдержали удар врага и разгромили врага – потому что они защищали не только свою страну – свои страны защищали и солдаты и тех стран, которые покорились Райху. Они, солдаты РККА, защищали Свой мир, который сами взялись строить – и свою Мечту об этом Мире. Они сражались насмерть – потому что чувствовали себя вершителями судеб мира и судеб истории, и верили, что защищают Мир Свободы и Счастья, который взялись строить, и верили, что это будет мир, подаренный ими всему человечеству.
Слишком многие из них погибли, защищая свою Родину не только как Свою Родину – но как новую колыбель человечества, Родину Нового Мира.
Вернувшиеся с войны восстановили страну, поразили мир сделанным, – и, осознав свою силу, именно они разрабатывали, принимали и взялись реализовывать Программу создания Нового Мира, который они называли Коммунизмом. Кстати, первый Проект такой программы они разработали уже в 1948 году. Они, эти люди, разработали и во многом реализовали и три Больших Проекта, создававшие материальную основу возможного создания Нового Мира: Проект Атом, Проект Космос, Проект Преобразования Природы. Первые два в основном были реализованы – третий в основном оказался свернут, хотя оставил стране гигантские советские электростанции.
Они, разгромившие Проект Мировой Олигархии и отвоевавшие возможность создания Мира Восхождения, в который они верили – они 60 лет назад приняли Программу его создания – и взялись за ее реализацию.
Так получилось – что проект до конца доведен не был. Так получилось, что их надежды и мечты не сбылись. Так получилось, что в мире оказался запущен механизм исторического и социального регресса, на пути которого они встали в 1941–1945 гг.
Сегодняшний мир – это уже другой мир. Если Потсдамская реальность была реальностью борьбы внутри прогрессистских тенденций, то мировая катастрофа поражения Советского Союза вновь поставила в повестку дня вопрос о развилке: прогрессизм, олицетворяемый сегодня вялым и не способным на подвиг либерализмом в рамках деградаций Постмодерна, или Новый Контрмодерн, традиционализм, олицетворяемый в первую очередь занявшим место гитлеризма накаленным фундаменталистским исламизмом.
Человечество отброшено к выбору первой половины XX века.
Только без возможности призвать на защиту гуманизма и прогресса коммунистический Советский Союз.
И все-таки, для того, чтобы понять в полной мере, за что они сражались и умирали, о чем мечтали – и что помешало их мечты реализовать, – нужно осмыслить, что же они хотели создать – и в чем был смысл их планов, созданных через 15 лет после их Победы и через 20 лет после того, как они нашли в себе силы принять удар Регресса и остановить его.
Что за программу они создали. Чего они все же хотели. Почему и что им тогда не удалось довести до конца. И что из этого остается актуальным, хотя и полузабытым.
80 лет, как они приняли тот удар. И 60 лет, как они приняли ту свою Программу преобразования мира…