Своя Австралия. К годовщине указа о ссылках в Сибирь

24 декабря 1760 года последовал указ императрицы Елизаветы Петровны о праве помещиков ссылать крестьян в Сибирь – освоение бескрайних просторов квостоку от Урала приняло новые масштабы.

В своей стихотворной «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» Алексей Константинович Толстой припечатал царственную дочь Петра Великого так:

Весёлая царица
Была Елисавет:
Поёт и веселится,
Порядка только нет.

Опережая англичан

Поэт кое-что, конечно же, преувеличил. За год до смерти царица попыталась упорядочить и углубить вечную российскую проблему – взаимоотношения крестьян с их господами. Желая укротить восстания мужиков и их вождей, подобных Степану Разину (который в наше время человек и пивзавод), она повелела избавляться в европейской части империи от «непотребных и вредных обществу людей» и ссылать их в Сибирь, в которой, заметим, крепостного права не было. Намерения Елизаветы Петровны внешне были самыми благими – подтверждением тому текст указа:

«Объявляется во всенародное известие. Понеже в Сибирской губернии и Иркутской провинции, в Нерчинском уезде, состоят к поселению и хлебопашеству весьма удобные места, которых к заселению государственный интерес требует, того ради Правительствующий сенат приказали: публиковать во всем государстве печатными указами: 1) Кто из помещиков пожелает своих людей и крестьян, также и женск пол, которые, вместо должных по своим знаниям услуг, воровством, пьянством и прочими непристойными предерзостными поступками, многие вред, разорения, убытки и беспокойства приключают, и другим, подобным себе, наивящие к таким вредным поступкам примеры подают, таковых за оные непотребства, однако ж годных к крестьянской и другой работе, летами не старее 45 лет, отдавать к объявленному поселению, коих для помянутого отравления в Сибирь, принимать по заручным доношениям, от самих помещиков, или от их поверенных.., а помещикам и их поверенным давать для зачета в будущие наборы в рекруты надлежащие квитанции [...], а кои из тех женаты, то отдавать тех людей с жёнами; а буде у коих из тех малолетние дети будут, коих сами помещики при отцах и матерях на то поселение отдать пожелают, за таковых платить тем помещикам из казны [...] за мужеск пол до 5 лет по 10 руб.; а от 5 до 15 лет по 20 рублей, а в 15 лет, не платя денег, зачитать в рекруты ж, а задетой за женск пол платить деньги вполы вышеозначенных».

Указ касался не только помещиков: «чтоб дворцовые, синодальные, архиерейские, монастырские и государственные крестьяне и купечество, таких же, как выше описано, непотребных и вредных обществу людей, отдачею на оное поселение и зачетом в рекрутские наборы пользоваться могли, того ради и им, так же как и помещикам, отдавать, и от них принимать во всем на вышепредписанном основании позволяется...».

Вроде бы всё в порядке: и государственный интерес соблюдён, и хлебопашество под каторжным Нерчинском удобное, и социальную напряжённость снять можно, отправив на бескрайние просторы различного рода подстрекательские элементы.

Более того, императрицын указ оказался в европейском и мировом «тренде» – спустя 26 лет, в 1786-м, англичане по схожим мотивам стали отправлять своих – не крестьян «предерзостных», но уже осуждённых каторжников – с глаз долой и из сердца вон, на Зелёный континент. Возили морскими судами всякую нечисть 82 года, до 1868 года вывезли примерно 165 тысяч человек, из коих на родные Британские острова вернулся лишь каждый четырнадцатый. Вынужденные поселенцы совершенно точно лишними не стали и в освоение далёкой Австралии вклад внесли неоценимый.

И Екатерина не сдюжила

Василий Осипович Ключевский эту государыню не любил и заклеймил почище насмешника Толстого: «Елизавета была умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII века, которую, по русскому обычаю, многие бранили при жизни и, тоже по русскому обычаю, все оплакали по смерти». И ещё хлеще: «Елизавета жила и царствовала в золочёной нищете; она оставила после себя в гардеробе с лишком 15 тысяч платьев, два сундука шёлковых чулок, кучу неоплаченных счетов и недостроенный громадный Зимний дворец, уже поглотивший с 1755 по 1761 г. более 10 миллионов рублей на наши деньги». Совсем не по Кудрину коротала свой недолгий век умершая в 52 года императрица…

На самом же деле не пресловутые 15 тысяч платьев, а помещичье-крестьянская проблема стала для тогдашней России крупнейшей на много десятилетий и царствований вперёд, не разрешённой даже после отмены крепостного права Александром II в 1861 году.

Не удалось с этой «загвоздкой» управиться и просвещённой Екатерине II, взошедшей на престол в 1762-м спустя полтора года после елизаветинского указа. В бытность великой княгиней при Елизавете Екатерина романтично мечтала об отмене крепостного состояния: «Противно христианской вере и справедливости делать невольниками людей; они все родились свободными». В бытность же её на троне всё получилось прямо по Черномырдину. Или по А.К. Толстому:

Какая ж тут причина

И где же корень зла,

Сама Екатерина

Постигнуть не могла.

Или по Ключевскому: «Законодательство Екатерины о пространстве помещичьей власти над крепостными людьми отличается той же неопределенностью и неполнотой, как и законодательство ее предшественников. Вообще оно было направлено в пользу землевладельцев». Уже в январе 1765 года указ Елизаветы дополнился екатерининским, развешавшим помещикам отправлять «предерзостных» крестьян по своему усмотрению ещё и на каторгу. А чтобы мужики жалобами власть не изводили, в августе 1767-го им было запрещено подавать на своих помещиков челобитные.

Круг замкнулся, и выход из него уже в 1774 году увидел радикальный реформатор российской действительности Емельян Иванович Пугачёв, составивший свой указ, велевший помещиков вешать, а крестьянам суливший вожделенную свободу: «Кои прежде были дворяне в своих поместиях и водчинах, оных противников нашей власти и возмутителей империи и раззорителей крестьян ловить, казнить и вешать, и поступать равным образом так, как они, не имея в себе христианства, чинили с вами, крестьянами... Жалуем сим имянным указом с монаршим и отеческим нашим милосердием всех находившихся прежде в крестьянстве и в подданстве помещиков, быть верноподдаными рабами собственной нашей короне и награждаем древним крестом и молитвою, головами и бородами, волностью и свободою и вечно казаками, не требуя рекрутских наборов, подушных и протчих денежных податей, владением землями, лесными, сенокосными угодьями и рыбными ловлями, и соляными озерами без покупки и без аброку и освобождаем всех прежде чинимых от злодеев дворян градцких мздоимцев-судей крестьяном и всему народу налагаемых податей и отягощениев».

До реализации сего законодательства руки дойдут только у большевиков, начиная с осени 1917-го. Сибирь, она же «российская Австралия», к тому времени была уже худо-бедно освоена, в том числе и ссыльными, пленными, польскими повстанцами и прочими «предерзостными людьми». Методы освоения при этом редко были добровольными и почти всегда принудительными, но изыскать в то время иные было крайне затруднительно. И не стоит кидать особенно увесистые камни в весёлую царицу Елисавет.