Академик Павлов: любимый антисоветчик Советской власти

От редакции. В преддверии 100-летия Русской революции мы продолжаем цикл очерков «Цвет нации», начатый с генерала Брусилова. Наши герои – те выдающие люди, которые служили во славу Отечества до 1917 года, а после 1917 года продолжили заниматься там же и тем же самым.

Судьба академика Павлова – яркий пример того, как можно более чем скептически относиться к любому политическому режиму своей страны, не исключая и большевистский, не стесняться публично оппонировать государственной идеологии, власти, лично главе Совнаркома и даже всесильному НКВД, – и при этом буквально до последнего вздоха собственным трудом делать страну и государство сильнее и лучше. И незадолго до смерти – снисходительно признать, что Советская власть делает то же самое, ну и пусть делает, так и быть.

***

Все знают, что академик Павлов открыл условные рефлексы, после чего стал первым русским лауреатом Нобелевской премии. Что он был верующим и даже церковным старостой. Что он, несмотря на враждебное отношение к большевикам, наотрез отказался покинуть Россию после революции, хотя его настойчиво звали за границу…

На самом деле не всё из вышесказанного соответствует истине: истина, как водится, гораздо проще – и при этом куда более впечатляющая.

Иван Петрович Павлов – один из тех русских учёных, чей авторитет в мировой науке бесспорен. Так было до 1917 года, так было после него, так остаётся до сих пор. Западные газеты называли его «романтической, почти легендарной личностью», «звездой, которая освещает путь человечеству». Он был почётным членом 130 академий, университетов, научных обществ. Именно он сделал физиологию из «нелюбимого ребёнка» медицины полноправной наукой о человеке, признанной во всем мире.

Как идут в науку

Особенное уважение к Павлову вызывает то, какие препятствия ему пришлось преодолеть на пути к научным достижениям. Он родился 14 (26) сентября 1849 году в Рязани в многодетной семье священника и как старший сын был призван продолжить дело отца.

Обучаясь в семинарии, Иван предпочитал читать не духовную литературу, а книги о природе, о строении Земли и человеческого тела. Особенно большое впечатление на него произвела книга «отца русской физиологии» Ивана Михайловича Сеченова «Рефлексы головного мозга». Выучив её чуть ли не наизусть, юноша против воли родителей ушёл из семинарии и уехал в Санкт-Петербург поступать в университет.

На медицинский факультет поповичей не брали, и Павлов поступил на юридический, откуда перевёлся на естественное отделение физмата. Окончив его, решил углублённо заняться физиологией, для чего поступил в Медико-хирургическую академию. С наставниками ему не везло: сперва академию покинул Сеченов, потом другой видный физиолог – Илья Цион. Доучиваться Павлову пришлось в Германии, а практические навыки он получил в лабораториях известных врачей, в том числе Сергея Петровича Боткина. Будучи от рождения левшой, он так натренировался, что оперировал сразу двумя руками.

Полностью погружённый в науку, Павлов не заботился ни о быте, ни о личной жизни. Только в 30 лет он впервые влюбился в Серафиму Карчевскую, слушательницу педагогических курсов. Черноглазая ростовчанка была очень мила, да и Иван Петрович обладал приятной внешностью. Карчевская вспоминала, что он «был хорошо сложён, ловок, подвижен, очень силён, говорил горячо, образно и весело. У него были русые кудри, длинная русая борода, румяное лицо, ясные голубые глаза, красные губы с совершенно детской улыбкой и чудесные зубы». Родители Павлова, с трудом смирившиеся с его отказом от священства, как раз тогда подобрали ему невесту – дочь богатого столичного чиновника. Но он твёрдо решил, что женится только на Серафиме.

После свадьбы, состоявшейся в Ростове, молодые вернулись в Петербург и поселились на казённой квартире у брата Павлова Дмитрия. Первый родившийся у них сын вскоре умер, но за ним последовали ещё четверо детей: Владимир, Вера, Виктор, Всеволод.

Чтобы как-то прокормить семью, Павлов начал преподавать в школе для фельдшериц. Платили там мало, но и эти деньги он нередко тратил на покупку собак, на которых ставил опыты. Ещё много лет он на собственные средства покупал оборудование и платил зарплату сотрудникам. Однажды его студенты, узнав про материальные трудности любимого педагога, собрали для него солидную сумму, но он и её потратил на собак.

Как становятся великими

Первое серьёзное открытие Ивана Петровича стало темой для докторской диссертации под названием «Центробежные нервы сердца» (1883). После этого он много лет совмещал преподавание в Военно-медицинской академии с работой в новом Институте экспериментальной медицины.

Именно там он провёл самые знаменитые свои опыты с мнимым кормлением собак. Павлов перерезал им пищевод так, что пища не попадала в желудок, и фиксировал при этом выделение желудочного сока. Это означало, что пищеварение контролируется высшей нервной деятельностью – еда ещё не дошла до желудка, а переваривание уже началось, поскольку мозг, зрение и обоняние дали соответствующий сигнал.

За этим открытием последовало изучение всей системы условных рефлексов – реакций приспособления организма к внешним раздражителям. Павлов доказал, что мозг собаки способен на довольно сложные ассоциации – если одновременно с появлением мяса звенел звонок, через какое-то время желудочный сок у неё выделялся при одном этом звуке.

Конечно, опыты Павлова – касались не только собак – он установил, что психические рефлексы регулируют пищевое поведение и у людей. Эта идея дала медикам ключ к излечению многих заболеваний желудочно-кишечного тракта.

В результате опытов Павлова (как и других учёных) гибло множество животных. Профессор утешал себя мыслью, что работает в интересах науки, на благо человечества. Он писал: «Когда я приступаю к опыту, связанному в конце с гибелью животного, я испытываю тяжёлое чувство сожаления, что прерываю ликующую жизнь, что являюсь палачом живого существа. Но переношу это в интересах истины, для пользы людям».

Он спорил с теми, кто предлагал из гуманизма запретить его опыты и вместе с тем не обращал внимания на убийство зверей и птиц «только ради удовольствия и удовлетворения пустых прихотей». В его лаборатории с подопытными животными всегда обращались хорошо и обильно кормили, даже в голодные революционные годы. Павлов много раз предлагал поставить памятник собаке, и в самом конце его жизни такой памятник появился – он стоит в Петербурге, у здания Института экспериментальной медицины.

Открытия Павлова стали известны не только в России, но и во всем мире. В 1903 году он сделал главный доклад (на русском языке) на Международном медицинском конгрессе в Мадриде. А в следующем, 1904-м, получил только что учреждённую Нобелевскую премию – не за теорию условных рефлексов, которой тогда как таковой ещё не было, а за изучение физиологии пищеварения. Говорили, что Альфред Нобель, впечатлённый его работами, специально предназначил свою премию не только для медиков, но и для физиологов, чтобы именно Павлов мог получить её.

Жизнь, наука и религия

После этого материальное положение учёного впервые стало стабильным, он с семьёй переехал в большую светлую квартиру на Васильевском острове. Дал волю давней страсти к коллекционированию, собирая всё подряд – картины, монеты, марки, бабочек. В 1907 году он стал академиком, получил чин статского советника, а с ним – потомственное дворянство.

Казалось, под шестьдесят он переживает вторую молодость. Здоровье его оставалось превосходным и тогда, и гораздо позже: каждый день он полчаса делал гимнастику, обливался ледяной водой и везде ходил пешком. «Иван Петрович ходил так быстро, что обгонял извозчиков», – вспоминала его жена. Он даже возглавил «Общество врачей – любителей физических упражнений и велосипедной езды», присваивая его членам шуточные звания. Опытные спортсмены получали название «столпа», те, кто послабее – «подпорки» и так далее, вплоть до «щепки» и «хлама».

Открыв для себя радости жизни, Иван Петрович обнаружил, что жена его в заботах о семье состарилась, а он остался крепким мужчиной. В его институт как раз пришла устраиваться новая сотрудница – 35-летняя Мария Петрова. Светская дама, супруга знаменитого в те годы священника Григория Петрова, она пошла в медицину, чтобы приносить пользу людям. И привлекла Павлова ростом, статью и отменным – таким же, как у него самого – здоровьем. Когда они впервые остались наедине в его кабинете, он предложил ей… побороться и не без труда уложил-таки на лопатки. После чего они оставались вместе четверть века, до конца жизни. Однако потом дочь Вера, главная хранительница памяти академика, сумела вычеркнуть Марию Капитоновну из его биографии. Её мемуары были упрятаны в архив, и лишь недавно отрывки из них стали появляться в прессе.

При этом с женой Павлов не расставался, сохранял с нею самые тёплые отношения и именно из привязанности к ней каждое воскресенье ходил в соседнюю Знаменскую церковь.

С этим связана легенда о его истовой религиозности, хотя на самом деле веру в Бога он утратил ещё в юности. В одном интервью он говорил: «Я верю в науку, в то, что только её прогресс даст счастье человечеству. Эта вера давала и дате мне силы и помогает вести свою работу… Я выступаю против гонения на церковь, на религию. Я считаю, что нельзя отнимать веру в Бога, не заменив её другой верой». В церковь он ходил ещё и послушать любимые с детства песнопения.

При этом, став председателем Общества русских врачей, отменил ежегодную панихиду по своему наставнику Боткину. А потом жалел: «Какого я дурака свалял! Мне не хотелось нюхать ладан, а я не подумал о том, что чувствуют члены семьи. Я неверующий, но должен считаться с чувствами верующих!» Уже в конце жизни, отвечая вместе с другими представителями науки на вопросы анкеты архиепископа Кентерберийского, он написал, что не верит в Бога, но на вопрос «Считаете ли вы религию совместимой с наукой?» ответил так: «Да, считаю. Многие выдающиеся учёные были верующими, значит, это совместимо».

Как не любить Советскую власть

Была и другая причина, по которой Павлов в конце жизни крестился на все церковные купола: хотел позлить большевиков.

Несмотря на свой глубокий патриотизм, он критически относился к любой власти и не считал нужным этого скрывать. В 1905-м говорил коллегам-профессорам: «На троне сидит вырожденец. Только революция может спасти Россию!» В 1917-м так же сурово отзывался о премьер-министре Александре Керенском: «Паршивый адвокатишка! Такая сопля во главе государства – он же загубит всё!»

Советская власть не стала исключением – и ей от Павлова досталось, и досталось поболе прочих. Один из его друзей вспоминал: «Он говорил постоянно о гибели родины, враждебно и недоверчиво относился к большевикам, открыто выражая своё неудовольствие к различным их мероприятиям».

Гражданская война коснулась и его семьи. Младший сын академика Всеволод, филолог-пушкинист, в годы Первой мировой стал офицером, потом вступил в белую армию и оказался в итоге в эмиграции. Другой сын, Виктор, тоже бежал к белым, но в пути умер от тифа. У самого Ивана Петровича с новой властью тоже отношения не заладились: его дважды арестовывала ЧК, но за него заступался нарком просвещения Луначарский; он же спас учёного от квартирного «уплотнения».

Впрочем, печальный опыт Павлова не «образумил», и он продолжал в публичных лекциях резать правду-матку – обличать большевистский режим, «ведущий страну к одичанию». Можно не сомневаться, что именно Иван Петрович стал главным прототипом булгаковского профессора Филиппа Филипповича Преображенского.

Эмиграция как шантаж

Принято считать, что в те трудные годы Павлова настойчиво звали то в Швецию, то в Англию, то в Америку, обещая предоставить ему лабораторию и чуть ли не собственный институт. Это отражено и в фильме 1949 года «Академик Иван Павлов», где учёный (изображённый почти что святым) в ответ гордо отвечает: «Никуда я из России не уеду!» Нетрудно заметить, что в такую ситуацию легенды ставили каждого русского гения, начиная с Ломоносова. На самом деле никакой институт Павлову никто не обещал, сам же он одно время действительно настойчиво просил отпустить его за рубеж.

В июне 1920 года в письме в Совнарком он жаловался на невыносимые условия жизни и работы: «Я принуждён исполнять в соответствующий сезон работу огородника, в мои годы не всегда лёгкую, и постоянно действовать дома в роли прислуги, помощника жены по кухне и содержанию квартиры в чистоте, что всё вместе отнимает у меня большое и лучшее время дня. Несмотря на это, мне и жене приходится питаться плохо и годами не видеть белого хлеба, неделями и месяцами не иметь ни молока, ни мяса».

Навестивший академика в том же 1920-м Герберт Уэллс пришёл в ужас: в кабинете нобелевского лауреата лежала в углу грязная куча картошки и репы – пропитание на зиму, выращенное самим Павловым во дворе института.

Но похоже, что своими письмами академик пытался не добиться отъезда за рубеж – легко ли в 70 лет начинать жизнь заново? – а улучшить своё положение на родине. Этому помогло и письмо шведского Красного Креста, который в ноябре 1920 года предложил обменять Павлова на лекарства для петроградских больниц.

После этого Ленин распорядился «создать выдающемуся учёному И. Павлову все условия для работы». В январе 1921-го Совнарком издал уникальное постановление, которое гарантировало Ивану Петровичу особое место в советской науке. Оно предписывало издать его труды в России и за границей, выделить его семье двойной академический паёк, обставить его квартиру и лаборатории «максимальными удобствами».

Спецпаёк Павлова был по тем временам роскошным: в месяц он составлял 70 фунтов муки, 25 фунтов мяса, 12 фунтов рыбы, 750 штук папирос и так далее. Приставленный к нему в качестве секретаря товарищ Алейников заботливо наставлял: «Напишите вашим зарубежным коллегам, что ни в чем не нуждаетесь».

Но Павлов – неслыханное дело! – отказался от царского, то есть ленинского подарка: «Мы с женой находим для себя неприемлемым быть в привилегированном положении сравнительно с нашими ближайшими товарищами». Власть верно поняла сигнал: вскоре учёные Петрограда, лишённые карточек как «нетрудовые элементы», тоже были обеспечены пайками, хоть и менее обильными.

Как ругаться с Советской властью и… благословить её

А в 1925 году специально «под Павлова» был основан Институт физиологии АН СССР, который он возглавил. Под Ленинградом, в Колтушах, появилась биологическая станция – настоящий город науки – на которую правительство выделило 12 млн рублей. Ежегодно там работали десятки советских и зарубежных физиологов – стажироваться у Павлова считалось почётным во всём научном мире.

В те годы он ставил опыты не только на собаках, но и на людях – прежде всего душевнобольных (конечно, без разрезания пищевода). Он пытался выяснить причины психических заболеваний, и не только: его очень интересовала загадка сновидений, которые он трактовал как результат процесса торможения, возникающего в коре головного мозга во время сна. Перейдя в своих изысканиях от физиологии людей к их психологии, он вывел закономерности второй сигнальной системы рефлексов, добавившейся у человека к первой, существующей у животных.

Однако отношения академика к Советской власти как к явлению всё это не улучшило. В 1929 году, выступая в медицинском институте, он во всеуслышание заявил: «Параграф, что вся работа должна вестись на платформе учения Маркса и Энгельса – разве это не величайшее насилие над научной мыслью? Чем это отличается от средневековой инквизиции?.. Мы живём в обществе, где государство – всё, а человек – ничто, а такое общество не имеет будущего, несмотря ни на какие Волховстрои и Днепрогэсы».

В 1934 году в письме председателю Совнаркома Вячеславу Молотову академик даже обвинил власть в насаждении фашизма, заключив: «Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно». Молотов сухо ответил, что уважаемый академик, как видно, совершенно не разбирается в политике, в отличие от физиологии.

Но Павлов продолжал перечить «генеральной линии», заступаясь за арестованных и высланных из Ленинграда учёных (некоторых благодаря ему вернули). Что ему за это было? А ничего. Так же, как и многим сотням и тысячам других нормальных и просто порядочных людей, которые не сочли возможным смириться с репрессивным безумием 30-х. И ведь не все эти нормальные и порядочные были вдобавок мировыми знаменитостями или, на худой конец, «безобидными эксцентричными старичками».

И ведь в конце концов в этом своеобразном диалоге великий учёный и Советская власть пришли-таки к общему знаменателю.

В 1935 году в Ленинграде состоялся XIV конгресс физиологов, где Павлова – первого и до сих пор единственного среди учёных – увенчали званием «старейшины физиологов мира». Там он выступил с докладом, где изложил выводы своих последних изысканий. А заодно нашёл наконец-то добрые слова и для Советской власти – не удержавшись, конечно, от иронии: «Наука занимает в моём Отечестве исключительно благоприятное положение… Вся моя жизнь состояла из экспериментов. Наше правительство – тоже экспериментатор, только несравненно более высокой категории...»


***

Существует легенда, что смерть Ивана Петровича, до конца жизни сохранявшего богатырское здоровье, не обошлась без вмешательства «органов». Но на самом деле винить стоит не НКВД, а подхваченную зимой пневмонию и нервное потрясение от внезапной смерти сына Всеволода, недавно вернувшегося из эмиграции. Ещё одна, последняя легенда гласит, что перед концом академик собрал у своей постели учеников и диктовал им свои ощущения. Приходящим посетителям говорили: «Академик Павлов занят – он умирает…»

Великого физиолога не стало 27 февраля 1936 года. Его отпели в маленькой церкви в Колтушах, что заставляет сомневаться в его упорно провозглашаемом при жизни неверии. Впрочем, возможно, решающее слово здесь сказала Серафима Васильевна – уж она-то точно была верующей. Через 11 лет, пережив блокаду, она упокоилась рядом с супругом на «Литераторских мостках» Волкова кладбища.

 

Читайте также:

Иван Зацарин. Он тоже любил селфи с хозяевами. К 75-летию ареста Степана Бандеры

Полина Яковлева. Чуваши. Часть 2: Верные союзники Руси от Ивана Грозного до наших дней

Иван Зацарин. Тевтонцев больше не будет. К 70-летию переименования Кёнигсберга

Борис Юлин. Неудачное «спасение Франции»: как в первые дни Первой мировой всё пошло не по плану

Полина Яковлева. Бывают ли «русские без России». Жизнь и партизанские песни Анны Марли

Иван Зацарин. Почему русские всегда возвращаются. К 76-летию возвращения Бессарабии

Иван Зацарин. Как создавался Запад. К 69-летию отказа СССР от плана Маршалла

Дмитрий Михайличенко. Хазарский урок, или Почему развалился великий каганат

Андрей Смирнов. Реформы Петра: что об этом пишут в школьных учебниках

Иван Зацарин. «Фрексит» номер один. К 50-летию выхода Франции из НАТО

Игорь Пыхалов, Дмитрий Пучков. Пакт Молотова – Риббентропа без фантазий