«А зимой просто теплее одеваешься…» Как в России ищут неизвестных солдат

Руководитель поискового отряда в интервью «Истории.РФ» – о секретах своей работы и о том, как рассказывать о войне детям.

Великий русский полководец Александр Васильевич Суворов сказал когда-то: «Война закончена лишь тогда, когда похоронен последний солдат». В этом контексте до окончания Великой Отечественной войны миру, увы, пока далеко. Русская земля еще хранит тех, кто отдал жизнь за родную страну, но от кого не осталось ни писем, ни фотографий, ни даже могилы. К счастью, есть люди, которые из года в год исправляют эту несправедливость, – поисковики. Они занимаются поиском безвестных останков, пропавшей военной техники и других следов войны, затерявшихся на полях сражений.

В России с 2014 года отмечается День неизвестного солдата. Память павших советских воинов ежегодно чтят 3 декабря. Именно в этот день в 1966 году у стен Московского Кремля были с торжественными почестями захоронены останки неизвестного солдата. Прах был перенесен в Александровский сад из братской могилы на 41-м километре Ленинградского шоссе, где велись ожесточенные бои за столицу. Торжественное захоронение приурочили к 25-й годовщине разгрома немецких войск под Москвой. А 8 мая 1967 года на месте захоронения был открыт мемориальный архитектурный ансамбль «Могила Неизвестного солдата».

«История.РФ» пообщалась с одним из командиров российских поисковиков, председателем Новгородской областной общественной организации «Поисковый отряд “Находка”» Александром Морзуновым.

Приходит школьница с тетрадкой имен: «Возьмите нас в отряд…»

– Александр Петрович, расскажите, как поисковики отметили День неизвестного солдата?

– День неизвестного солдата мы отметили одной очень важной акцией. Дело в том, что с годами ветеранов (Великой Отечественной войны – прим. ред.) становится все меньше и меньше. И если раньше, в моем детстве, к нам в школу приходили ветераны, то сейчас ходить в школы некому – все умерли. А те, кто остался, стали такими старенькими, что они уже с трудом ходят и с трудом говорят. В связи с этим образовался такой вакуум: школьники у нас остаются без прямого военно-патриотического воспитания. У них сокращены часы по изучению Великой Отечественной войны, и нет практически никого, кто бы рассказал о ней. В принципе, эта идея – нам, поисковикам, заменить в школах ветеранов – лежала на поверхности. Мне пришла в голову идея создать особое массовое движение в поисковой среде. Я бы назвал его «Поисковики в школу». Я побеседовал об этом с руководителем поисковой экспедиции «Долина», поговорил с губернатором Новгородской области, и все эту инициативу одобрили. И вот в течение всей недели командиры поисковой экспедиции «Долина» (в частности, я как руководитель одной из организаций, входящих в «Долину») занимаются тем, что проводят походы в школы. Мы рассказываем детям о том, кто такой Неизвестный солдат, о войне и о том, как и где мы находим имена неизвестных павших бойцов. Вот такая замечательная акция родилась. И, например, я был в школе поселка Демянск и в гимназии города Новгорода. Дети слушали с неподдельным вниманием, очень эмоционально!

– Как вы думаете, когда они слышат ваши рассказы, в них просыпается интерес к работе поисковика? Может быть, кто-то из этих ребят потом пополнит ваши ряды?

– Вы знаете, дети очень хорошо чувствуют. Они не всегда всё понимают в силу возраста, но чувствуют они замечательно. Поэтому то, что я говорю детям, и то, что им вообще надо говорить, надо говорить так, чтобы они это почувствовали. И я очень рад тому, что, как мне кажется, у меня это получается. Года два назад был такой эпизод: я в очередной раз прихожу в школу в Демянске, рассказываю детям о нашей деятельности, и они спрашивают, можно ли вступить в наш отряд. Я говорю: «Конечно, можно!» Говорю это, особо ни на что не рассчитывая. И можете представить мое удивление, когда на следующий день приходит девочка из 11-го класса с тетрадкой и приносит мне список. Я спрашиваю, что это за список, а она говорит: «Мы все решили вступить в поисковый отряд “Находка”. Возьмите нас, пожалуйста». И я думаю, что какое-то количество детей из тех, с кем мы разговаривали сегодня, тоже захотят это делать. Но важно даже не то, захотят эти школьники быть поисковиками или нет. Своей главной задачей я всегда видел воспитание молодого поколения. Я бы даже не назвал это военно-патриотическим воспитанием, а просто – воспитанием наших детей. Когда-то Адольф Гитлер произнес фразу, которая сейчас очень актуальна: «Дайте мне воспитывать ваших детей, и мне не нужно будет с вами воевать». Смысл этой фразы в том, что если мы сейчас не будем заниматься нашими детьми, то нас даже завоевывать не надо будет: найдутся неправительственные фонды других стран, которые всё сделают за нас. Мы потеряем нашу страну, потому что у нас не хватило времени, чтобы воспитать наших детей.

Осенью ищем солдат, зимой – самолеты

– Расскажите немного о самом процессе поиска. Вы как-то разделяете вашу деятельность в зависимости от времени года? Я читала, что летом и весной поисковики ведут полевые работы, а зимой в основном работают в архивах, где-то даже проходят саперную и инженерную подготовку…

– В принципе, июль на новгородских болотах – это тоже неудобное время. Но мы действительно стараемся подобрать сезон под определенную работу. Допустим, весной и осенью очень удобно ходить в лес – не потому, что погода подходящая, а потому, что трава лежит и очень хорошо видно землю – где что располагалось, где были окопы. Потом это все зарастает, и в траве высотой полтора метра это очень сложно увидеть. А зимой то же самое – все заметает снегом. Можно, конечно, заниматься и приборным поиском, но это только половина поиска. Поэтому мы для себя выработали такую тактику: мы работаем в течение всего года – осенью и весной ищем солдат на местах боев, а зиму и прочее время оставляем для поиска летчиков, погибших во время вылетов.

– Разве погода не осложняет поиск самолетов?

– Это очень удобно, потому что чаще всего обломки самолетов находят на болотах или озерах. А зимой все замерзает: можно подойти и произвести измерения магнитного поля, определить место, расположиться на льду и достать машину. Мы работали и с Российским военно-историческим обществом этой весной, когда из-подо льда реки Ловать подняли самолет летчика Дмитрия Павловича Малькова. Также доставали самолеты из озер, болот; это все происходило много раз, просто каждому поиску нужно свое время. Летом это делать невозможно, потому что не на что опереться, и вытаскивать самолет тоже довольно трудно. А зимой хорошо, просто немножко теплее одеваешься.

«На ощупь» и по словам местных жителей

– Насколько у вас большая зона поиска? Вы ограничиваетесь только своим регионом или уходите дальше?

– Смысла бегать в нашем поиске нет. Ну допустим: начинаю работать в Новгородской области, потом рвану в Тверскую, потом в Московскую… Зачем? У меня достаточно работы здесь, в Новгородской области. У нас уже есть работа на весну – я знаю, где лежат солдаты. Весной мы их поднимем и похороним к 9 мая. Сейчас все потихоньку начинает замерзать, и у меня есть разведка по самолетам: я знаю, на каком болоте лежит самолет очередного Героя Советского Союза. Скоро все замерзнет, и мы будем принимать меры для того, чтобы достать погибших летчиков и похоронить их как подобает.

– Работа «разведчика» в вашем деле, наверное, особенно сложная: сначала необходимо изучить массу документов, набрести на след, убедиться, что останки или обломки техники лежат именно там, и уже только после этого привести на место группу…

– Разведка бывает довольно разная. Бывает такая, как вы говорите, – что называется, «на ощупь», когда люди приходят на место боев и ищут останки с помощью специальных приборов. Иногда находим что-то по словам местных жителей, которые показывают: вот здесь были похоронены солдаты, а вот там упал самолет. А бывает и другой путь, как было с тем же самолетом Малькова. Я просто нашел документ, в котором эвакуационная команда написала, что самолет упал, пробил лед и ушел на дно. Поначалу я даже это место себе не представлял, я там никогда не был! Но нам повезло: мы приехали и в тот же день узнали, где лежит этот самолет.

– Значит, работа с документами играет далеко не последнюю роль.

– Да, архивная работа – это неотъемлемая часть поиска, особенно если дело касается самолетов. У летчиков очень редко остаются с собой документы, поэтому личности почти всех устанавливают по номерным агрегатам машины, которую списали вместе с пилотом.

Статистика – не те, кого нашли, а те, кто остался…

– Можете привести хотя бы примерную статистику ваших находок? Сколько солдат удалось обнаружить вашему отряду за время его существования? Вы же ведете такие подсчеты?

– Вы знаете, со статистикой тут все довольно сложно. Сложно не потому, что ее нельзя записать, но, например, для меня лично статистики не существует. Я считаю так: наша работа – найти солдата, установить его личность и отыскать его родных. То есть установление личности бойца – это тот логический конец, до которого мы должны довести нашу работу. После того как мы установили личность и похоронили солдата или передали его останки родным, его можно не считать – наше дело сделано. Мы, вообще, думаем о статистике, связанной не с теми, кого нашли, а с теми, кто остался. Много солдат найдено, много имен установлено, но я сказал бы о другой статистике, которая сейчас наиболее актуальна. К примеру, в Новгородской области сейчас проживает немногим более 600 тысяч жителей, а погибло за нее во время Великой Отечественной войны 850 тысяч! И найдено из них только 400 тысяч человек. Вот такая грустная статистика. Но это ориентировочные цифры: никто никогда точно не сосчитает, сколько погибло, и никто точно не сосчитает, сколько найдено.

– Каждая такая находка, безусловно, очень ценна и значима, сложно выделить что-то одно. Но я все-таки хочу спросить про одну особенную находку – это ведь вам удалось обнаружить затерянное в лесах место крушения самолета летчика Алексея Маресьева… 

– В любой науке (а поиск – это тоже наука) есть период приобретения определенных навыков, определенного кругозора. Вы можете выучить предмет, но, не имея научного кругозора, вы не сможете ориентироваться в науке, не сможете принимать правильные решения. Приблизительно то же самое происходит и с поисковиками. Человек, который взял прибор и пришел в лес, – это не поисковик; ему нужно время, чтобы им стать. Это все к тому, что я работал с архивом не один год, и научиться сопоставлять, сличать архивные документы, которые относятся к разным дивизиям, разным частям, и в конечном итоге находить то, что ты ищешь, – это довольно сложно. Но приблизительно так и получилось. Я получил документ, в котором говорилось о местонахождении самолета Маресьева, где-то два-три года назад. И я, естественно, читал этот документ, но он никак не «цеплялся», потому что это был документ пехотной дивизии. Только немного позже у меня в голове каким-то образом сложились акт о списании машины Маресьева и его (истребителя – прим. ред.) номер. И я снова, в очередной раз, уже с этим номером прочитал документ, который видел ранее, и совместил два документа. И только тогда получилось так, что у нас появился акт о списании машины, где указан ее номер, и второй акт о передаче этой самой машины, где указан тот же самый номер. В какой-то степени это случайность, в какой-то – приобретенные качества поисковика, которые позволяют обращать внимание на те мелочи, которые ты упустил.

– Я знаю, что на место падения вместе с вами приезжал сын Маресьева, а с самим летчиком вам довелось общаться?

– К сожалению, мне лично не повезло. Но у меня в отряде есть один человек, родом из Москвы, который рассказал, что Маресьев приходил к нему в школу. А теперь этот поисковик вместе с нами нашел место падения его самолета и тоже пошел в школу – вместо Маресьева. Получается, мы переняли эту эстафету у тех, кто ушел…

Фотографии предоставлены «НООО Поисковый отряд "Находка"».