Октябрь и США. Попытки удержать большевиков от сепаратного мира

10/12/2013

Текст выступления

 

Известные слова американца Джона Рида об Октябре: «Десять дней, которые потрясли мир», верны лишь отчасти. Октябрь действительно оказал на мировую историю серьезное влияние, но поначалу никого отнюдь не потряс. Как раз, наоборот, какое-то время Запад пребывал в уверенности, что это лишь кратковременный «исторический курьез». И что большевиков через неделю-другую сметут другие политические силы. А осознав, наконец, что большевики продержаться дольше, чем они рассчитывали, некоторые западные политики, в первую очередь в США, сочли, что смогут удержать принципиальных пораженцев-большевиков в окопах первой мировой. Идея кажется абсурдной лишь на первый взгляд. Определенная логика в этом была.

Во-первых, пораженческий лозунг, как считали в США, был необходим большевикам для захвата власти, зачем следовать ему теперь? Политики, как известно, далеко не всегда выполняют свои обещания. Во-вторых, Белому дому не верилось, что Ленин говорит о перспективах мировой революции всерьез. Настолько это выглядело бредово. А самое главное, было ясно, что любая попытка ослабленной России заключить сепаратный мир с Германией закончиться потерей немалой части территории. Трудно было представить, что русский политик, какому бы идеологическому богу он не молился, на такое пойдет. Как показали дальнейшие события, действительно и большевики на это бы не пошли, если бы не Ленин, который в ходе жесточайшей внутрипартийной дискуссии, опираясь на свой авторитет, сумел настоять на своем.

Наконец, надо заметить, что позиция США в отношении России еще до прихода к власти большевиков серьезно отличалась от позиции Лондона и Парижа. Если англичанам и французам русские были нужны лишь для победы над Германией и получением политических и экономических бонусов, связанных с этим триумфом, то США президента Вильсона куда более хитроумную игру. Именно в ту пору американцы начали борьбу за лидерство в  Европе. И России в этой игре была отведена определенная роль.

Напомню, что еще в момент корниловского мятежа США выступили против Англии и Франции, которые симпатизировали генералу. И заставили послов членов Антанты поддержать, в конце концов, Керенского. В ужас французов и англичан приводили и заявления главы Красного Креста американца Робинса, который призывал Временное правительство выбить почву из-под ног большевиков, распределив землю между крестьянами.

Иначе американцы расставляли акценты и по отношению к большевикам. Во всяком случае, поначалу. Если Лондон и Париж не хотели иметь с Лениным ничего общего в расчете на появление в России нового, приемлемого для них и стабильного правительства, то США готовы были контактировать и с ленинцами. Как писал, например, глава американской военной миссии генерал Джадсон: «После 27 ноября мне стало ясно, что большевики удержат власть и, что бы мы ни думали о них, они способны решить многие вопросы, в жизненно важной степени влияющие на исход войны... Нужно делать возможное из имеющегося... Почему мы должны играть на руку немцам и следовать политике сознательного невмешательства, отстраненности и враждебности?»

Какое-то время в Белом Доме боролись между собой два подхода к новой России. Первый из них историк Уткин обозначил так: «Союзникам следует изменить, «либерализовать» свои военные цели, сделать их более приемлемыми для новой России». Второй подход, на котором настаивал госсекретарь Лансинг был близок к позициям Лондона и Парижа. Лансинг называл  советское правительство «классовым деспотизмом» и считал, что у США появился на мировой арене новый серьезный враг. Тем не менее, на время президент Вильсон отдал предпочтение первому подходу.

Немалую роль здесь сыграла публикация большевиками тайных договоров царского правительства. Эти договоренности оказались не очень чистыми с моральной точки зрения: цели войны оказались неприглядными – стало ясно, что речь идет о схватке  за преобладание в Европе и колониях. А главное, как уяснил для себя Вашингтон, Париж и Лондон ни в коей мере, начиная войну, не планировали учитывать после победы американские интересы. Мир еще до решения американцев энергично включиться в международную политику, оказался поделенным.

В связи с этим США и начали свою игру. Прежде всего надо было переформулировать цель войны, то есть, идейно ее облагородить, что и было сделано. Как заявили США, война идет не за сферы влияния, а за предотвращения войн в будущем. Во-вторых, было обещано, что после окончания войны будут созданы все необходимые предпосылки для общемировой демократизации международных отношений. В-третьих, американцы не отвергали, в отличие, от Лондона и Парижа идею сепаратного мира с Германией. Вильсон лишь говорил: «Я тоже хочу мира, но я знаю, как добиться мира, а они (то есть все другие) не знают».

Все эти и другие меры должны были стать первым шагом к смене лидерства в Европе. Как считал Вильсон, прежде всего нужно победить Лондон и Париж в войне идей. Позже эта идейная атака нашла свое отражение в известных «14 пунктах» Вильсона. Ну и, наконец, корректировка целей войны и планы на демократизацию будущих международных отношений, как считали в Белом доме, помогут удержать Россию в окопах первой мировой. Одно дело сражаться за далекие Дарданеллы, другое — за столь светлое демократическое будущее.

Не учитывалось лишь, что большевики предлагали России еще более светлое будущее. И что демократизация международных отношений Ленину не нужна. Большевики жили в другом политическом, экономическом и социальном измерении. Большевизм того периода вообще относился к традиционной дипломатии с презрением как к делу временному, необходимому лишь для того, чтобы продержаться на плаву до начала мировой революции. В первые дни после революции глава внешнеполитического ведомства большевиков Троцкий выражался по этому поводу весьма определенно: надо «выпустить революционные прокламации народам мира и закрыть лавку». Как верно отмечает Анатолий Уткин: «Ленин и Троцкий поставили перед собой двойную задачу создания революционного правительства в России и расширения революционного движения в мире, пользуясь недипломатическими каналами».

При таком подходе, когда главная ставка делалась на мировую революцию (и прежде всего на революцию в Германии), Ленина не пугал сепаратный мир с немцами, какими бы не были территориальные потери. Не соблазняла и мысль, что первая мировая станет последней войной. Зачем, если все равно грядет эпоха революционных войн? Как утверждал Троцкий: «По окончании этой войны я вижу Европу воссозданной не дипломатами, а пролетариатом, Федеративная республика Европа — Соединенные Штаты Европы — вот что должно быть создано. Экономическая эволюция требует отмены национальных границ. Только Федеративная республика Европы может дать миру мир».

Так русский человек и сменил фронт первой мировой на многочисленные фронты гражданской войны.

 

Дополнительная информация по теме ...

 

Фрагмент из книги «История международных отношений. 1918-2003» [1]:

«Соединенные Штаты вступили в конфликт 24 марта (6 апреля) 1917 г., ссылаясь на неприемлемость провозглашенной Германией 31 января 1917 г. политики неограниченной подводной войны. Этому предшествовали драматические коллизии и закулисные дипломатические маневры. Дело было не только в том, что к весне 1917 г. в Вашингтоне осознали невозможность дальнейшего сохранения нейтрального статуса. Президент США В. Вильсон еще и рассчитывал воспользоваться ситуацией для нанесения решающего удара по старому, довоенному мировому порядку, который обрекал заокеанскую республику на окраинную, второстепенную роль в системе международных отношений. Вступая в войну, США формально не присоединились к союзу Антанты, а только провозгласили себя ее ассоциированным членом. Благодаря этому американское руководство осталось юридически свободным от любых межсоюзнических взаимных обязательств военного времени, в том числе и в части, касающейся территориального переустройства, аннексий и т.п.

Антанта испытывала возраставшую потребность в американской помощи не только финансами и военными материалами, но и живой силой. Однако провозглашенные Вильсоном цели США в войне противоречили традиционной европейской концепции «равновесия сил» даже ценой нарушения прав народов на самоопределение. Ведь по мнению вашингтонской администрации, причина нестабильности довоенного миропорядка как раз и заключалась не в трудностях на пути к достижению равновесия, а в постоянном нарушении великими державами принципа самоопределения наций, соблюдение которого по мысли Вильсона само по себе могло обеспечить устойчивость мирового порядка. Вот почему США предложили создать новый постоянно действующий международный орган коллективной безопасности, который бы и следил за обеспечением справедливого разрешения международных споров на основе некоторого набора согласованных принципов, в том числе принципа самоопределения наций.

Сначала в конфиденциальной дипломатической переписке, а затем и в публичных выступлениях американского президента проектируемое учреждение получило название Лига наций. С точки зрения Вильсона, эта первая в истории организация такого рода должна была представлять собой «универсальную ассоциацию наций для поддержания ничем не нарушаемой безопасности морских путей, всеобщего, ничем не ограниченного их использования всеми государствами мира, и для предотвращения каких бы то ни было войн, начатых либо в нарушение договорных обязательств, либо без предупреждения при полном подчинении всех рассматриваемых вопросов мировому общественному мнению...»

Вполне понятно, что декларирование Вашингтоном таких, по мнению Парижа и Лондона, абстрактных, далеких от реальной ситуации на фронтах задач послевоенного мирового устройства не вызывало энтузиазма у западноевропейских лидеров - премьер-министра Франции Жоржа Клемансо и премьер-министра Великобритании Дэвида Ллойд Джорджа, которые стремились к возможно более быстрой «замене» России на США в деле наращивания совместных военных усилий. К этому Париж и Лондон подталкивали ухудшение положения дел в тылу, нарастание забастовочного движения и активизация пацифистских организаций, отчасти под влиянием инициативы Ватикана 1 августа 1917 г. о посредничестве между воюющими державами.

В то же время, столкнувшись с попытками союзников пересмотреть конкретные условия будущего мирного договора с Центральными державами за счет российских интересов в Европе и на Ближнем Востоке, Временное правительство предприняло серию дипломатических шагов по сближению с Соединенными Штатами, стремясь опереться на их военно-экономическую помощь и заручиться содействием администрации Вильсона в достижении внешнеполитических целей. Об этом свидетельствовал обмен между двумя странами чрезвычайными миссиями во главе со специальными представителями Элиху Рутом и Б.А. Бахметевым, который состоялся летом 1917 г.

Стремительное ухудшение внутриполитического положения и острый экономический кризис в России на фоне развала Восточного фронта и русской армии осенью того же года заставили Антанту и США выработать соглашение о координации своей деятельности по сохранению в составе блока союзника, ставшего ненадежным. Так, Великобритании было поручено «курировать» морские перевозки для России, Франции — поддержание боеспособности армии, а США — железнодорожный транспорт. Само же Временное правительство интенсивно готовилось к очередной межсоюзнической конференции в Париже (ноябрь 1917 г.), активным участием в которой предполагало вновь продемонстрировать стремление республиканской России к общей борьбе до победного конца.

Захват власти большевиками 25 октября (7 ноября) 1917 г. и провозглашение Вторым съездом советов Декрета о мире внесло существенные коррективы в развитие международных отношений…

В этих условиях ряды приверженцев старой европейской социал-демократии и сторонников традиционных либеральных ценностей оказались расколотыми. Определенной части общественного мнения воюющих государств, нейтральных и зависимых стран, бесспорно, импонировал призыв из Петрограда к незамедлительному прекращению кровавой бойни и перенос внимания большевиков на обеспечение прав как больших, так и малых наций не только Европы, но и других частей мира. Однако радикализм программы Декрета о мире, пропагандистская кампания, развернутая на страницах антантовской печати против советского правительства и опасение всеобщего хаоса и анархии, которые ожидали бы Европу в случае победы прокоммунистических сил по «русскому образцу», наряду с патриотическими, антигерманскими настроениями французов и британцев способствовали гораздо большей популярности другой программы выхода из войны, провозглашенной 26 декабря 1917 (8 января 1918 г.) президентом США В. Вильсоном.

Эту американскую «хартию мира», состоявшую из 14 пунктов, следует рассматривать как своеобразный компромисс между аннексионистскими проектами участников противоборствовавших блоков и советским Декретом о мире (который был издан на два месяца раньше), хотя было бы ошибочным полагать, что Вильсон просто заимствовал отдельные положения из различных источников, не внеся в них нового. Сила и привлекательность программы Вильсона была в ее относительной умеренности по сравнению с мирной программой большевиков. Вильсон предлагал новый международный порядок и механизмы его поддержания. Но он не посягал на ломку общественно-политического устройства государств в процессе создания некой всемирной надгосударственной общности.

Программа лидера США явилась плодом многолетних раздумий президента, анализа сложившейся ситуации его ближайшими помощниками и рекомендаций многочисленных экспертов. В число восьми первых пунктов, названных Вильсоном "обязательными", вошли принципы открытой дипломатии, свободы мореплавания, всеобщего разоружения, снятия барьеров на пути торговли, справедливого решения колониальных споров, воссоздания Бельгии, вывода войск с территории России и, самое главное, учреждение органа по координации мировой политики — Лиги наций. Остальные шесть более конкретных положений предусматривали возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии, предоставление автономии народами Австро-Венгерской и Оттоманской империй, пересмотр границ Италии за счет Австро-Венгрии, вывод иностранных войск с Балкан, интернационализацию Босфора и Дарданеллов и создание независимой Польши с обеспечением ей выхода к Балтийскому морю.

Применительно к России программа Вильсона содержала требование вывода всех иностранных войск с оккупированных российских земель. Кроме того, ей гарантировалось невмешательство во внутренние дела и обеспечение полной и беспрепятственной возможности принять независимое решение относительно ее собственного политического развития и ее национальной политики. Такая платформа отнюдь не исключала диалога Запада с большевиками и возвращения России в международное сообщество.

Таким образом, послевоенный миропорядок по-американски должен был поддерживаться не за счет прежнего «баланса сил» великих европейских держав, поделивших мир на сферы влияния, и не путем создания «всемирной пролетарской республики» без правительств и границ, как предлагали большевики, а основываться на принципах демократического права и христианской морали, которые обеспечивали бы коллективную безопасность и общественный прогресс.

Вполне понятно, что подобное видение новой системы международных отношений дисгармонировало с линией Ллойд Джорджа и Клемансо, выступавших за то, чтобы Центральные державы, и особенно Германия, «оплатили бы сполна все предъявленные счета». Поэтому на словах поддержав идеи Вильсона, правящие круги Великобритании и Франции рассматривали 14 пунктов скорее, как утопию, призванную завуалировать истинную цель Вашингтона — приобретение позиций глобального лидера после окончания войны».

Фрагмент из книги «История Первой мировой войны 1914-1918 гг.» [2]:

«5 января 1918 г. английский премьер-министр Д. Ллойд Джордж выступил перед представителями тред-юнионов с большой речью, в которой огласил военные цели британского правительства. Англия и ее союзники, утверждалось в этой речи, демагогически названной «Мирной декларацией», ведут оборонительную войну с единственной целью «защиты нарушенного международного права в Европе и за восстановление самых торжественных договорных обязательств, на которых покоится вся общественная система Европы и которые Германия грубо попрала своим вторжением в Бельгию». Они борются «за справедливый и постоянный мир», за то, чтобы международные отношения в новой Европе были основаны «на началах разума и справедливости» и не носили бы впредь в себе зародыша будущей войны. Таким образом, английское правительство пыталось посеять в народных массах иллюзии о возможности предотвращения войн путем сговора империалистических держав. Само собой разумеется, что Ллойд Джордж ни словом не обмолвился о каких бы то ни было аннексионистских планах британского империализма. Все это делалось с единственной целью — предотвратить дальнейшее распространение революционных идей.

Правительство Соединенных Штатов Америки также разработало свою программу послевоенного устройства мира. 8 января президент США обратился к конгрессу с традиционным новогодним посланием, где и изложил программу мирного урегулирования, известную под названием «Четырнадцать пунктов Вильсона». Вильсон провозгласил: «Мы почитаем себя близкими друзьями всех народов и правительств, объединившихся против империализма». Он призывал к открытым мирным переговорам, ликвидации тайной дипломатии, абсолютной свободе торгового мореплавания, снятию таможенных барьеров, всеобщему ограничению вооружений, изменению границ европейских государств по этническому принципу, освобождению Германией всех оккупированных территорий, восстановлению национального суверенитета Бельгии, возвращению Франции Эльзаса и Лотарингии, предоставлению автономии народам Австро-Венгрии, образованию независимого Польского государства, беспристрастному разрешению всех колониальных споров и созданию Лиги наций.

Народам России гарантировалась полная свобода в определении путей собственного развития. «Отношение к России со стороны наций, ее сестер, в грядущие месяцы будет пробным камнем их добрых чувств, понимания ими ее нужд и умения отделить их от своих собственных интересов, а также показателем их мудрости и бескорыстия их симпатий», — торжественно заверялось в послании президента.

Не прошло, однако, и нескольких месяцев, как в мае 1918 г. по приказу Вильсона американские войска высадились в Мурманске, а затем и во Владивостоке для того, чтобы сражаться против народов Советской России, к которым президент призывал проявить добрые чувства и бескорыстную симпатию. Столь же призрачными оказались и многие другие «прекрасные пожелания» Вильсона. Так, принятие принципов о «свободе морей» и «свободе торговли» создало бы весьма выгодные условия для экономической и военно-политической экспансии американского империализма. Призыв ликвидировать тайную дипломатию также был явно нацелен против соглашений Англии и Франции о разделе будущей добычи, заключенных без участия США. Созданием же Лиги наций американские политики рассчитывали облегчить борьбу США за мировое господство и против революционного и национально-освободительного движения.

Хотя довольно прозрачные претензии на мировую гегемонию США в будущем, содержащиеся в «Четырнадцати пунктах», были сразу поняты правящими кругами Англии и Франции, они все же поспешили одобрить политическую платформу Вильсона, не желая публично обнаруживать разногласий в лагере союзников по важнейшим проблемам будущего мироустройства. Французский премьер Клемансо в этой связи заявил: «Очевидно, что они  (пункты Вильсона) не являются идеалом. Наряду с предложениями, не вызывающими возражений, имеются также и утопические предложения, но Франция может быть довольна, и она постарается приспособиться к ним... Надо ли нам заводить торг с Америкой, которая так мало скупится на людей, материалы и золото? На столь хороший жест мы можем ответить таким же хорошим жестом».

Совсем иная реакция была у правящих кругов Германии и Австро-Венгрии. Буржуазная печать этих стран, воздерживавшаяся по тактическим соображениям от критики советских мирных предложений (в связи с начавшимися мирными переговорами в Брест-Литовске), с ожесточением набросилась на «Четырнадцать пунктов» и их автора. Одна из австрийских газет писала в те дни: «Если раньше намерения враждебных нам государственных руководителей были облечены в неопределенные, все и ничего не говорящие фразы... то сейчас их цели выступают в резко очерченном конкретном образе». Миролюбивые речи Вильсона и Ллойд Джорджа — «это агитационная мишура, в которую они обволакивают их волю к властвованию и желание продолжать войну».

Фрагмент из книги Анатолия Уткина «Первая мировая война» [3]:

Октябрьский переворот и США

«Войска петроградского гарнизона под руководством большевиков окружили Зимний дворец, где заседало Временное правительство. Советнику американского посольства Уайтхаузу русский офицер заявил, что Керенский нуждается в автомобиле (украшенном американским флагом) для выезда на фронт. Приведенный к Керенскому Уайтхауз указал на примерно тридцать автомобилей, стоящих перед Зимним дворцом — резиденцией Керенского. Но премьер русского правительства объяснил, что автомобили выведены из строя и гарнизон Петрограда уже не подчиняется ему. Покидая Петроград на автомобиле с американским флагом, он выразил американскому послу Френсису убеждение, что «вся эта афера (так он определил Октябрьскую революцию. — А.У.). будет ликвидирована в течение пяти дней...»

После октябрьского переворота Д. Френсис (посол США) обратился к народу России: «Возможно, вы устали от войны и желаете мира, но какой мир вы можете получить из рук империалистического по форме правительства, являющегося величайшим врагом демократии. Своей внутренней враждой вы распыляете свою силу, ослабляете свой дух и теряете свою энергию». Первой реакцией президента на Октябрь было выступление в Буффало 12 ноября 1917 г.: «Меня изумляет то, насколько плохо могут быть информированы некоторые группы в России, полагающие, что планируемые в интересах народа реформы могут быть осуществлены при наличии Германии, достаточно могущественной, чтобы остановить эти начинания посредством интриг или применения силы».

В непосредственном окружении Вильсона споры (в отличие от старого Запада) не вращались вокруг дилеммы — покидать или нет Россию. Новый свет не согласен был принимать худший вариант как неизбежный. В Вашингтоне выделились два направления, предлагавшие два способа того, как возвратить Советскую республику в лагерь антигерманской коалиции. Первый выдвинул полковник Хауз: союзникам следует изменить, «либерализовать» свои военные цели, сделать их более приемлемыми для новой России. Хауз вообще считал, что одной из главных задач американской политики (да и идеологии) является привлечение на свою сторону укрепляющих свое влияние европейских левых. Такое виделось возможным лишь на основе даваемого Вашингтоном твердого обещания, что после поражения Германии и либерализации германской политической системы будут созданы необходимые предпосылки для общемировой демократизации международных отношений. Вильсон и Хауз не этом этапе верили, что таким образом можно будет идейно подорвать Германию изнутри и одновременно консолидировать союзников.

Отметим, что в своем первом выступлении с оценкой большевистского правительства в России (12 ноября 1917 г.) президент Вильсон, обращаясь к членам Американской федерации труда, заявил, что солидарен с европейскими пацифистами, что его сердце солидарно с ними и что разница лишь в голове, которая у него мудрее, чем у прямолинейных пацифистов европейского Востока. Он не отвергает с порога вопрос о заключении сепаратного мира с Германией. «Я тоже хочу мира, но я знаю, как добиться его, а они не знают».

Второй подход предлагал государственный секретарь Лансинг. Ему представлялось крайне опасным «на ходу» изменять цели войны — это могло в опасной степени укрепить позиции либеральных и левых партий в странах Антанты, нарушить сложившееся равновесие, что в конечном счете сыграло бы на руку силам социального подъема в Европе. Поэтому Лансинг полагал, что следует не «заигрывать» с большевиками, а укреплять сражающиеся с ними в России силы. В целом госдепартамент (в отличие от Хауза с его исследовательской службой) с первого же дня сделал резкое отличие между февральской и октябрьской революциями. В результате последней, утверждали профессиональные дипломаты, помимо Германии, у США появился еще один враг Россия. Лансинг не видел способа превратить Ленина в Керенского. Он называл Советское правительство не иначе как «классовым деспотизмом», ни на одном этапе не верил в объединение союзнических и русских левых сил, в инкорпорирование советской власти в глобально-либеральную схему Вильсона.

На данном этапе Вильсон выступил за подход Хауза, тем самым превращая свою дипломатическую службу в своего рода оппозицию…

Возможно, первым среди представителей Запада, готовым к контактам с Советским правительством, оказался глава американской военной миссии генерал Джадсон: «После 27 ноября мне стало ясно, что большевики удержат власть и, что бы мы ни думали о них, они способны решить многие вопросы, в жизненно важной степени влияющие на исход войны... Нужно делать возможное из имеющегося... Почему мы должны играть на руку немцам и следовать политике сознательного невмешательства, отстраненности и враждебности?»

Учитывая особую позицию Вильсона и специфическую отстраненность посла Френсиса от союзнических советов, эта позиция приобрела к концу 1917 г. доминирующее значение в американском подходе к России».

Фрагмент из книги Артура Шлезингера «Циклы американской истории» [4]:

Вудро Вильсон об исключительной роли США в первую мировую войну

«Таким образом, создавалось впечатление, что в лице Соединенных Штатов Америки Всевышний создал нацию, уникальную по своей добродетельности и великодушию, свободную от мотивов, которыми руководствуются все остальные государства. «Америка единственная идеалистическая нация в мире, — заявил Вудро Вильсон в 1919 году. — Сердце этого народа чистое. Сердце этого народа верное… Я верю в судьбу Соединенных Штатов глубже, чем в любое иное  из дел человеческих.  Я верю, что она содержит в себе духовную энергию, которую ни одна другая нация не в состоянии направить на освобождение человечества… В ходе великой войны Америка обладала неограниченной привилегией исполнить предначертанную судьбу и спасти мир»».

Фрагмент из книги Вячеслава Щацилло «Первая мировая война 1914-1918. Факты. Документы» [5]:

Америка смотрит на Европу

«К 1917 году вне войны, таким образом, оставалось одно большое государство, крупнейшая к этому времени в экономическом отношении держава мира — Соединенные Штаты Америки. В начале прошлого столетия вопросы мировой политики, в том числе и разгадывание ребусов европейской дипломатии, не очень волновали Белый дом, предпочитавший руководствоваться принципами изоляционизма. Краеугольным камнем внешней политики США продолжала оставаться так называемая доктрина Монро, суть которой сводилась в двух словах к лозунгу «Америка для американцев». Это означало, что американское правительство полностью отказывается от участия в решении каких-либо проблем за пределами своего континента, но сохраняет за собой как на севере Америки, так и на юге вплоть до мыса Горн решающую роль, вмешательство же в дела американских стран со стороны европейских держав будет рассматриваться как недружественный акт. Эта политика отказа от какого-либо вмешательства в европейские дела встречала полную поддержку со стороны подавляющего большинства американского населения.

Однако после 1912 года и прихода к власти президента В. Вильсона европейские проблемы начали играть все более важную роль в американской внешней политике. Чем острее становилась ситуация в Европе, тем больше правящие круги США стали задумываться о том, как бы усилить роль Соединенных Штатов в мировой политике.

Когда же за океаном стало очевидным, что в Европе вспыхнул пожар невиданной войны, Вильсон поспешил выступить с декларацией о нейтралитете, в которой призвал Соединенные Штаты быть «нейтральными на словах и на деле… беспристрастными в мыслях, так же, как и в поступках, избегать поведения, которое может быть истолковано как поддержка одной стороны в ее борьбе против другой». Однако на самом деле политика американского президента не была столь однозначной.

На первых порах мировая война не задевала жизненных интересов Соединенных Штатов — в то время страна находилась, по сути, на периферии мировой политики и не имела серьезного влияния на Европу. С одной стороны, это, а также доминирующие в США пацифистские настроения исключали прямое вовлечение страны в мировой конфликт на первом его этапе. С другой стороны, к началу прошлого столетия США были связаны тесными экономическими, политическими и культурными узами с великими европейскими державами.

Драматические события в Европе требовали их серьезного осмысления в правящей верхушке США. После длительных раздумий и совещаний с политиками и военными Вильсон пришел к выводу, что в настоящий момент Белому дому не нужна решительная победа ни Германии, ни Антанты. В первом случае не только установилось бы господство Берлина во всей Европе, но американцы получили бы реального и очень сильного противника в странах Центральной и Южной Америки, регионе, особо чувствительном для США. Во втором случае, по мнению Вильсона, больше всех выиграла бы Франция, союз с которой никогда не входил в планы США, а также весьма вероятным оказалось бы установление господства самодержавной России над огромным евроазиатским пространством. Поэтому политика Вашингтона в начале мирового конфликта сводилась к тому, чтобы, открыто не поддерживая ни одну из воюющих сторон, в новых благоприятных для страны условиях как можно сильнее укрепить ее промышленный потенциал и извлечь максимум экономической выгоды, выйдя вместе с тем на ведущие роли в мировой политике.

Именно стремлением сыграть на противоречиях между великими европейскими державами для укрепления геополитического положения своей страны объяснялось желание Вашингтона исполнить в мировом конфликте роль «честного маклера», и в первые годы войны президент Вильсон начал активно предлагать себя в качестве посредника между враждующими сторонами. Согласись они воспользоваться посредничеством «честного маклера» Вильсона, и Соединенные Штаты моментально оказались бы в центре мировой политики и значительно укрепили бы свой авторитет и влияние. Так что Америкой двигало отнюдь не идеалистическое желание помирить враждующие стороны во имя идеалов гуманизма, скорее речь может идти о целенаправленной и продуманной политике.

Война в Европе в один момент превратила США в крупнейшую нейтральную державу мира с огромным экономическим потенциалом. В новых условиях в Берлине, не надеясь на сближение с Вашингтоном, вначале пытались сделать все возможное, чтобы не допустить тесного союза Америки с Антантой и превращения США в арсенал и амбар своих противников. Германия сама была необычайно заинтересована в поставках из Соединенных Штатов важных в условиях войны стратегических товаров — прежде всего продовольствия и хлопка. Вот почему в первые годы войны немцы пошли на большие уступки американцам в области ограничения подводной войны и признания миротворческой роли президента Вильсона. Однако такой политики они придерживались недолго.

К концу 1916 года, когда рухнули не только планы блицкрига, но и все попытки немецкого командования решить исход войны при помощи массированного наступления на Западном или Восточном фронте, немецкие стратеги пришли к авантюристическому выводу о возможности за несколько недель при помощи подводной войны поставить на колени Англию и тем самым в короткие сроки завершить военные действия в свою пользу. При этом мнение США, их экономический, военный и людской потенциал в расчет не брались.

К этому времени отношения Вашингтона с союзниками сложились таким образом, что их поражение ставило под угрозу не только экономические интересы США, но и их национальную безопасность. Ни при каких обстоятельствах в 1917 году Белый дом не мог допустить победы Германской империи, это означало бы неприемлемое для США стратегическое изменение баланса сил на международной арене в пользу центральных держав. Облегчала положение американской администрации и неуклюжая самоуверенная политика рейха. Неограниченная подводная война, которая велась в нарушение ряда международных законов, предусматривающих защиту прав нейтральных государств, была прекрасным поводом для вступления Соединенных Штатов в войну на стороне Антанты. Свою роковую для немцев роль здесь сыграла также и печально известная «депеша Циммермана», подкрепившая аргументы сторонников немедленного вступления США в войну. (Депеша была отправлена 16 января 1917 года министром иностранных дел Германии немецкому посланнику в Мексике Экхардту, и в ней в случае войны Германии с США предлагалось заключить союз с Мексикой на условиях возвращения ей Техаса, Аризоны и Нью-Мексики. О депеше узнали англичане и передали ее содержание американской стороне. После опубликования «депеши Циммермана» в американской прессе 1 марта в стране началась антинемецкая кампания.)

К 1917 году настроение рядовых американцев вообще существенно изменилось. Попрание немцами нейтралитета Бельгии и Люксембурга, использование ими впервые в мировой практике химического оружия, [63] жестокое потопление пассажирских судов, натравливание на США Мексики и создание разветвленной шпионской сети рейха в Соединенных Штатах — все это привело к тому, что антинемецкими настроениями вслед за правящей верхушкой прониклись и миллионы простых людей. Это также весьма облегчило Белому дому принятие решения о вступлении в войну на стороне Антанты.

На руку сторонникам решительных действий в США сыграли и события февраля 1917 года в России. Многим американским политическим деятелям, воспитанным на принципах Билля о правах, ранее было несподручно объяснять своим оппонентам, почему это вдруг демократической Америке необходимо как можно быстрее прийти на помощь самодержавной России. Теперь же, по словам Вильсона, «великий, великодушный русский народ присоединился во всем своем первозданном величии к силам, борющимся за свободу в мире, за справедливость и мир». [64] Свержение самодержавия в далекой от США России оказало огромное воздействие на американское общественное мнение и существенно облегчило американскому президенту принятие решения о вступлении в войну. Новая Россия перестала нести ответственность за национальную и репрессивную внутреннюю политику русского императора и его полностью дискредитировавших себя в глазах американцев официальных политиков или неофициальных советников типа Распутина. Россия встала в один ряд с демократическими государствами Западной Европы, в отличие от полудикой Османской империи, кайзеровской Германии и монархических Австро-Венгрии и Болгарии, подавлявших любое проявление свободомыслия и национального самосознания.

Таким образом, объявление Соединенными Штатами в апреле 1917 года войны Германии отнюдь не было случайным событием и не зависело от неграмотных действий немецких дипломатов и генералов. Этот шаг был не чем иным, как закономерным итогом внутри- и внешнеполитического развития США и ознаменовал собой начало превращения далекой заокеанской державы в мирового лидера.

Не подлежит сомнению, что прямое подключение США к Антанте было одним из поворотных моментов в истории Первой мировой войны, во многом предрешившим ее исход. После апреля 1917 года стратегическое положение Берлина начало резко ухудшаться».

Романов Петр Валентинович — историк, писатель, публицист, автор двухтомника «Россия и Запад на качелях истории», книги «Преемники. От Ивана III до Дмитрия Медведева» и др. Автор-составитель «Белой книги» по Чечне. Автор ряда документальных фильмов по истории России. Член «Общества изучения истории отечественных спецслужб».

Примечания

[1] История международных отношений. 1918-2003. М.: Московский рабочий, 2000.

[2] История Первой мировой войны 1914-1918 гг. М.: Наука, 1975.

[3] Уткин А.И. Первая мировая война. М: Культурная революция, 2013.

[4] Артур М. Шлезингер. Циклы американской истории. М.: Прогресс, 1992.

[5] Вячеслав Щацилло. Первая мировая война 1914-1918. Факты. Документы. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2003.